Ханская дочь. Любовь в неволе - Лоренс Ине. Страница 62

Поэтому имя нежданного гостя пробудило в Любекере любопытство, несколько усыпив его постоянное недоверие.

— И чего же хотят эти господа?

— Предупредить вас, — ответила Сирин. — Если вы и дальше продолжите путь прямо на Петербург, то скоро попадете в засаду.

— В засаду? — Любекер скептически улыбнулся.

Сирин кивнула:

— Так точно! Царь, черт бы его побрал, приказал укрепить город. Он даже корабли для этого использовал.

— Корабли? — удивился генерал.

— Да! Царь называет их «плавучие бастионы» и утверждает, что их пушки заставят вашу милость отступить. В Санкт-Петербурге множество кораблей, которые способны за короткое время переместиться из одного конца города в другой — по Неве или каналам. Кроме того, эти иноземцы, голландцы, как они себя называют, прислали ему в помощь два очень больших корабля.

— Каналы? — Слово это, по-видимому, не очень понравилось Любекеру.

Сирин кивнула и объяснила генералу, что царь приказал князю Апраксину прорыть в определенных местах каналы такой ширины и глубины, чтобы там мог пройти корабль.

— А русская северная армия тем временем готовится обойти вас с тыла и не пустить назад — ловушка захлопнется, — закончила она.

На губах Любекера появилась задумчивая улыбка, будто он что-то знал о командующем этой северной армией, чего не знал Тарлов.

Но Сирин продолжала говорить, и улыбка тут же исчезла.

— Царь лично принял командование этой армией, чтобы защитить город, названный в честь его небесного покровителя.

— Что ты сказал? Разве командует ей не генерал Горовцев? — Голос Любекера прозвучал резко и громко, а фраза заставила близстоящих офицеров насторожиться.

Сирин повторила свои слова и продолжала рассказ о том, что царь велел построить на берегах Ладожского озера множество плотов и барж, чтобы затем спуститься на них вниз по Неве.

— Он хочет зайти вашей армии в тыл, понимаете? А если Петр разобьет армию и обратит ее в бегство, солдаты воспрянут духом и смогут помериться силами с вашим королем, — добавила она.

— Чертовски дурные вести! — пробормотал Любекер, не замечая, он продолжал говорить по-русски. Сирин разобрала его слова и мысленно потерла руки, кажется, рыбка все-таки клюнула. Генерал задал ей еще несколько вопросов, она отвечала частично со слов Сергея, частично по собственному разумению. Любекер, как и всякий европеец, не мог избавиться от некоторого презрения к русским, а зря, иначе он давно заметил бы, что разговаривает с ним не отпрыск старинного боярского рода, а мошенник и пройдоха. Но он тоже считал русских дикарями, наполовину татарами, а потому принял рассказ Сирин за чистую монету. Когда она закончила, Любекер уже взволнованно теребил свою небольшую бородку и, скривившись, кивал в такт словам лже-Бутурлина.

— Будешь моим гостем, пока все не прояснится. Бергквист, позаботьтесь, чтобы князя Бутурлина получше разместили и чтобы он ни в чем не нуждался, но надзор не снимайте, и лагерь он покидать не должен!

Майор подошел к лжекнязю и вежливо попросил следовать за ним.

Сирин поняла, что план Сергея удался только наполовину.

Как и он, Сирин была убеждена, что выбраться ночью из лагеря и побродить пару дней по незнакомой местности, пока солдаты их отряда не придут ей на помощь, — дело плевое. Но два высоченных гренадера, которых Бергквист приставил охранять ее, выглядели так, словно не дадут ей сходить одной даже в отхожее место, и это была вторая проблема. До того ей при помощи Кицака удавалось скрывать пол, но тут Сирин осталась совсем одна, в окружении вражеских солдат, от чьего недоверия просто воздух звенел. Ей почти удалось выполнить поручение Тарлова, но в результате она оказалась пленницей и не имела ни малейшего понятия, что теперь делать.

Любекер же тем временем вернулся к своим офицерам — те с любопытством и тревогой ждали, когда генерал расскажет им, о чем они говорили с этим странным русским.

Впрочем, беда не приходит одна. Майор инженерных войск, ответственный за прокладку гатей, подошел к ним и отдал честь:

— Прошу прощения, господин генерал, но я не советовал бы прокладывать дорогу напрямую через топь. Я проехал вперед и обнаружил, что впереди еще несколько миль трясины и озер. Боюсь, наших запасов досок, бревен и жердей не хватит.

— Содерстрем прав, — подтвердил офицер артиллерии. — Мы потеряли в трясине восемь боевых орудий во время набега проклятых русских татар и еще три в результате несчастного случая. Если мы и дальше будем так рисковать, то войдем в Петербург безоружные.

Любекер кивнул. Эта мысль несколько последних дней была и его кошмаром. Подойди они к Петербургу с недостаточным количеством артиллерии, и огонь крепостных пушек уничтожит их. А теперь надо было принимать в расчет еще и корабельные пушки, и два голландских корабля, о которых говорил этот Бутурлин. И пусть единственная их защита — сосновые борта, корабельная артиллерия скорострельна и разрушительна, в этом его орудия, конечно, уступают.

— Какого калибра [14]орудия на голландских линейных кораблях? — спросил он, не прислушиваясь к подчиненным. Офицеры ошарашенно смотрели на него, перетаптываясь с ноги на ногу. Любекер многозначительно кашлянул, и наконец кто-то решился ответить:

— Около тридцати двадцатичетырехфунтовых, почти столько же тридцатишестифунтовых и несколько малых орудий.

Любекера передернуло. При таком соотношении сил ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы войско попало под обстрел Балтийского флота, а уж тем паче оказалось в клещах между флотом и Северной армией, которой командует сам царь. Непроходимое болото, преграждавшее путь на Петербург, показалось ему сейчас знаком свыше. С каким облегчением он посоветовался бы с королем и получил от него новый приказ. Карл XII умел воевать с русскими, но сейчас вся ответственность лежала на Любекере, решение надо было принимать самому.

— Мы не пойдем дальше на Петербург. Придется повернуть на юг и захватить сначала Нотебург.

Чтобы показать свою уверенность в том, что крепость будет взята, генерал использовал старое шведское имя Шлиссельбурга [15].

Любекер приободрился, ему удалось даже улыбнуться:

— Русский царь попытался загнать нашу армию в ловушку, но, к счастью, нас предупредили. Сначала мы разобьем русскую Северную армию, а потом уже повернем к Санкт-Петербургу. Как вы думаете, нам следует переименовать город — Карлсбург или Карлсхамн?

Офицеры принужденно засмеялись, но по некоторым было заметно, что план генерала им не по вкусу.

6

Любекер изо всех сил торопил наступление на Шлиссельбург, но дело шло вовсе не так быстро, как он надеялся. Тяжелые обозы и огромные осадные пушки были не приспособлены для передвижения по русским дорогам, лишь кое-где укрепленным вязанками полусгнившего хвороста. Шведам приходилось перевозить больше бревен и досок, чем они рассчитывали. Хорошим деревом эта местность была небогата — иногда удавалось свалить одну-две сосны. К тому же войско продолжали преследовать степные всадники — дозоры время от времени натыкались на них. Поэтому каждая группа инженеров трудилась под охраной чуть ли не в десять раз большего отряда солдат. Так что когда разведчики доложили, что впереди показалась Нева, офицеры и солдаты вздохнули с облегчением, через несколько часов первые отряды шведского войска вышли на берег реки. Вдалеке виднелся остров, для них он по-прежнему был Нотебургом, русский же царь назвал его Шлиссельбург, Ключ-город. Петр считал его ключом к Балтийскому морю.

Офицеры, видавшие еще старую шведскую крепость, были изумлены — перед ними было укрепление, сооруженное по всем правилам современного фортификационного искусства, окруженное грозными бастионами — сам Вобан, гениальный военный инженер Людовика XIV, не построил бы лучше. Бесчисленные пушки разверзли черные пасти в сторону ошеломленных шведов, затаившиеся, но готовые в любую минуту извергнуть огонь и железо. По берегам догорали какие-то деревянные постройки — сараи, хлева, избы, у берегов острова чернели лодки и плоты.

вернуться

14

Калибр орудия определялся по весу чугунного ядра. Двадцатичетырехфунтовое орудие имело массу ядра 11,76 кг, а калибр 152 мм; тридцатишестифунтовое имело массу ядра 17,64 кг, а калибр 174 мм.

вернуться

15

Шлиссельбург — крепость, расположенная на острове, где Нева вытекает из Ладожского озера, при шведах называлась Нотебург.