Венецианская маска. Книга 2 - Лейкер Розалинда. Страница 31

Взойдя на него, Мариэтта и Адрианна остановились. Мариэтта всматривалась в каменный орнамент мрачного перехода, соединявшего Дворец дожей и тюрьму. Она не сводила взгляда с двух выемок среди причудливой каменной резьбы, а приведенный туда Доменико прижался к одной из них и, высунув руку, стал махать им. Он видел их!

Видел, как Мариэтта победно подняла их сына. Наследник! Его наследник! Будущее его дома! Значит, он все же жил не напрасно! После этого, чувствуя, как по щекам текут слезы радости, Мариэтта, передав сына Адрианне, взяла у нее Мелину и подняла и ее, чтобы Доменико смог видеть и второе свое создание.

С острым чувством грусти Мариэтта наблюдала, как рука Доменико исчезла из проема — ему пора было уходить. И, нарушив уговор молчать, Мариэтта не выдержала и крикнула.

— Мы все ждем тебя!

Он услышал ее, но голос ее потонул в крике стаи чаек, которые пронеслись в сизоватом утреннем небе, словно вторя ей.

Вскоре у обоих стали отрастать волосики — у Данило они были темными, а в облике Мелины все резче проявлялись черты шатенки, впрочем различие заключалось не только в этом — даже характерами они отличались. Данило рос ребенком очень нелегким, в отличие от Мелины: в то время как он что ни ночь будил Мариэтту, сестра спокойно сопела себе до утра в соседней комнате. И Мариэтта была вынуждена, дабы не мешать чете Савони, проводить остаток ночи с Данило в своей комнате. И все же, как не досаждал ей малыш, она не могла представить себе, как расстанется с ним. Уже сейчас на этом детском личике ясно проступали черты Доменико, и любой, даже самый ненаблюдательный человек, без колебаний бы сказал, кто его отец. Но контактов с внешним миром у мальчика было меньше, чем у его сестры. Первое время Мариэтте ничего не стоило выдавать его за сестру — в конце концов, в пеленках-то все дети одинаковы, позже, когда черты его схожести с Доменико стали очевидными, Мариэтта решалась выходить с ним на улицу, лишь предусмотрительно надев бауту.

Елизавета влюбилась в обоих, но все же маленький Данило был ее любимчиком. Девочка понимала, что вскоре им придется расстаться и вряд ли ей выпадет счастье учить его ходить, поэтому сейчас буквально не выпускала его из рук, укачивая, напевая ему песни, которые не так давно ей приходилось слышать и самой.

Елизавета уже достаточно выросла для того, чтобы понимать, почему и по чьей вине отец ее пребывает в тюрьме и, как могла, поддерживала Мариэтту в ее вере в скорое возвращение Доменико. Девочка с большой неохотой расставалась со своим братом, когда Мариэтта разносила выполненные заказы именитым клиентам, и ей приходилось отправляться в город с матерью. Дело в том, что во избежание всякого рода инцидентов и слишком назойливых расспросов многочисленных знакомых и по настоянию Адрианны Мариэтта уже не решалась разносить заказы в одиночку. Она отправлялась вместе с Елизаветой или же с Лукрецией, помогавшей ей нести красивые, обтянутые атласом в цветные полосы коробки, в которых изготовленные маски путешествовали к своим будущим хозяевам. Если предстоял визит в какой-нибудь дворец, где молодой муж томился в одиночестве вследствие временного отсутствия по какой-либо причине его супруги, и это предполагало с его стороны определенный интерес к Мариэтте, то коробки относил кто-нибудь из молодых мастеров Савони.

Однажды Мариэтта проходила через площадь Сан-Марко с коробкой масок в руке, Елизавета, пританцовывая, шла рядом, когда вышедшая из Базилики пара привлекла ее внимание.

— Смотри-ка, Елизавета! — воскликнула она. — Вон Элена с мужем! Давай подойдем поближе.

Хотя лицо Элены было закрыто, по золотистым волосам Мариэтта безошибочно узнала ее. Она определила и то, что дела ее далеко не блестящи: ее голова странно покачивалась из стороны в сторону, шла она медленно, с трудом переставляя ноги, опираясь на руку Филиппо. Мариэтта почувствовала раздражение, видя, как Филиппо с преувеличенной озабоченностью смотрит на свою супругу — это была чистой воды игра на публику. Она ни за что бы не поверила, что он испытывает раскаяние или угрызения совести, — ведь он сам довел ее до такого состояния. Когда несколько его знакомых попытались подойти и заговорить с ним, Филиппо тут же пустился в извинения, и двое слуг из свиты Челано преградили им путь, объясняя, что, дескать, синьора чувствует себя не очень хорошо и не может пока ни с кем общаться, это ее первое появление на публике.

Мариэтта ускорила шаг, направляясь к Пьяцетте, где их пути неминуемо должны были пересечься, Челано собирались там усесться в гондолу. Она хотела, чтобы Элена заметила ее, и они смогли бы тогда объясниться на их тайном языке жестов. Улучив момент, когда Филиппо повернул голову, чтобы раскланяться с кем-то из своих приятелей, Мариэтта при помощи нескольких условных жестов обратилась к Элене с просьбой принять Адрианну, когда та нанесет следующий визит в палаццо Челано. Ответа, однако, не последовало, казалось, руки Элены не повиновались ей.

Елизавета тоже очень расстроилась, увидев Элену в таком ужасном состоянии, и хотя она никогда не тискала и не целовала девочку, как, например, Адрианна или кто-нибудь еще из хороших друзей мамы, она всегда чувствовала постоянно исходившую от этой красивой женщины доброту, инстинктивно понимая, что эта доброта предназначается лишь ей, Елизавете. И теперь, позабыв обо всех правилах приличия, которым ее учили, она вдруг рванулась вперед и схватила безжизненную руку Элены.

— Элена, это я. Почему мы не видимся?

Элена отреагировала на такое проявление нежности со стороны девочки очень странно — шарахнулась от нее, как от прокаженной, и прижалась к Филиппо, как бы ища защиты. Челано тут же узнал мать и дочь.

— Убери от моей жены эту дрянь Торризи! — рявкнул он, и тут же один из слуг бросился выполнять это приказание, схватив Елизавету за руку и отшвырнув ее прочь. Елизавета упала, потом, всхлипывая, стала подниматься, и Мариэтта, подбежав к ней, взяла ее на руки. Елизавета расплакалась, но не от физической боли.

— Элена меня больше не любит! — хныкала она.

— Тише! Как это не любит? Любит, и очень сильно! Ты просто напугала ее, вот и все. Кто же так подбегает вдруг ни с того, ни с сего к больному человеку? Она еще болеет и нескоро поправится.

Успокоилась Елизавета не сразу, и остаток пути молчала, подавленная. Когда они вернулись домой, одна из девочек Адрианны уже ждала ее, и скоро дети весело смеялись, играя в куклы. Мариэтта предполагала, что ребенок позабыл об этом мрачном эпизоде, но на следующий день, когда Адрианна, которой Мариэтта рассказала, что произошло, собиралась отправиться во дворец Челано, Елизавета выразилась совершенно недвусмысленно.

— Незачем Адрианне туда ходить, Элена больше не хочет дружить с нами.

Было ясно, что ребенок от своего мнения не откажется, и когда Адрианна вернулась после очередного визита во дворец, который, как и все предыдущие, не дал никаких результатов, Мариэтта уже была готова согласиться с девочкой. Но она продолжала убеждать себя, что это всего лишь депрессия, и ничего больше, стоит этой напасти отступить, и Элена снова будет, как и прежде.

Несколько дней спустя монахини привели в гости к Адрианне Бьянку, сообщив, что им теперь не дают видеться с Эленой, а лишь разрешают молиться вслух у дверей ее спальни. Мариэтту покоробило, когда сестра Джаккомина невинно заметила, какой-де добрый синьор Филиппо — подумать только, пока они молились у дверей его жены, он пригласил молодую Бьянку в гостиную и щедро угощал ее кофе и пирожными, а позже к ним присоединились и они.

— А Элена в этих молитвах не участвовала? — поинтересовалась Мариэтта у сестры Сильвии.

— Раньше она тоже читала их, а теперь уже почти не отзывается.

Бьянка при этом разговоре не присутствовала, Мариэтта отправила ее поиграть с детьми, решив, что так будет лучше. Бьянка была очень довольна — она опасалась, как бы Мариэтта снова не начала допытываться насчет ее отношений с Филиппо. Во время их последнего визита во дворец он во второй раз поцеловал ее, и ей было так жаль его — ведь он буквально заходился в связи с недомоганием Элены, которую и женой-то в полном смысле не назовешь — и она именно из-за жалости к нему не смогла устоять. Когда он ласкал ее груди, она пережила такое странное, доселе не испытанное блаженство, что ей показалось, она вот-вот растает в его объятиях. До этого Бьянка никогда еще не позволяла ему подобных вольностей. И он говорил ей такие слова, что она совсем потеряла голову, и если бы вдруг не пробудилась ее совесть, то непременно произошло бы то, о чем она могла лишь догадываться, одновременно переживая и ужас, и желание. Ей вдруг захотелось броситься в ноги бедной Элене и на коленях вымаливать у нее прощение, но разве она могла так поступить, хотя любить Филиппо было для нее самым большим желанием на свете, как и в той же степени ужасным. Самое лучшее, конечно, вообще прекратить эти визиты в палаццо Челано. Но теперь монахини явно зачастили туда на чтение молитв и вопреки всем традициям каждый раз брали туда и ее, чтобы она играла на флейте перед дверьми спальни Элены.