Миланская роза - Модиньяни Ева. Страница 18

Дорожная сумка Анджело осталась за порогом, и он с улыбкой предложил малышам:

— А ну-ка посмотрим, хватит ли у вас сил притащить ее сюда.

Дважды ему повторять не пришлось: Ивецио и Роза бросились на улицу, схватились за ручки и, стараясь изо всех сил, приволокли сумку в кухню, поставив ее к ногам брата.

— Вижу, сил у вас много! — похвалил Анджело довольных близнецов.

— Хватает! — гордо заявил Ивецио.

Анджело выудил из нагрудного кармана ключик и открыл сумку. Пока он священнодействовал с ключом, остальные взирали на него в полном молчании, которое нарушало лишь жужжание мух. Взгляд Розы притягивали крепкие загорелые руки брата. Ей припомнились отцовские руки: с мозолистыми ладонями, обломанными короткими ногтями, обведенными темной полоской — ее ничем нельзя было отмыть. У отца были руки настоящего крестьянина — привычные к полю, к пашне, к плодам, что дарила земля. Руки, умевшие молотить и веять, чистить скребницей коней и доить коров, полоть и мотыжить, работать в кузнице. Владели эти руки и хлыстом…Вспомнив об этом, девочка с тревогой взглянула на старшего брата. Она сразу полюбила этого по-господски одетого человека, но в душе Роза чувствовала: Анджело относится к опасному разряду бунтарей.

Близнецы понимали друг друга мгновенно; в любой ситуации им достаточно было обменяться взглядом — и каждый схватывал чувства другого. Они переглянулись и в ту же секунду одарили полным доверием доселе неизвестного им брата.

Анджело тем временем развернул перевязанный синей ленточкой сверток и вынул что-то голубое, воздушное, усыпанное желтыми звездами цвета пшеничного поля.

— Кашемировая шаль, — сказал Анджело. — Для вас, мама.

Алина так растерялась, что ничего не могла выговорить. Она с восторгом посмотрела на чудесный подарок, осторожно взяла шаль и изящным жестом накинула ее на плечи, прикрыв коленкоровое платье.

— Красота-то какая! — покраснев, произнесла женщина.

— Вы прямо как синьора из Брайтона, — сделал Алине комплимент сын.

Мать, не поняв похвалы, нахмурилась.

— Что еще за Брайтон? — спросила она.

— Город, где я живу, — спокойно объяснил Анджело. — Это в Англии, у моря. Летними вечерами, когда становится прохладней, элегантные дамы набрасывают на плечи шали вроде этой и выходят на набережную прогуляться.

Роза представила себе элегантных дам, которых никогда не видела, набережную и море, о котором понятия не имела. А Алина смущенно улыбалась: ей очень польстило сравнение сына.

Впрочем, мать тоже никогда не видела моря, но шаль сразу стала для нее драгоценной реликвией. Она набрасывала подарок на плечи, запершись в одиночестве в спальне, и воображала себя элегантной дамой из далекого города Брайтона.

А Анджело обратился к Ивецио:

— Мама мне писала, ты хорошо рисуешь…

Мальчик почувствовал, что за замечанием брата последует что-то важное.

— Да я так… когда делать нечего, — прошептал Ивецио.

— Нет, у него действительно хорошо получается, — вмешалась Алина.

— Тогда я правильно выбрал тебе подарок.

Анджело протянул брату коробку и добавил:

— Тут карандаши, но, если намочить кончик, ими можно рисовать как красками.

Ивецио поднял крышку деревянной коробочки: там аккуратным рядком лежали разноцветные карандаши, начиная с белого и кончая черным, а между ними — целая цветная радуга. Ивецио словно завороженный смотрел на многоцветье карандашей, таких новеньких, таких прекрасных, глубоко вдыхая их запах.

Мальчик взглянул на сестренку.

«А Анджело совсем не злой», — прочла Роза во взгляде брата и, опустив ресницы, беззвучно согласилась с ним.

— Вот и подарок для сестренки! — объявил Анджело, и в его натруженных руках блеснуло ожерелье, показавшееся Розе невыразимо прекрасным.

— Это мне? — не веря собственному счастью, спросила Роза, осторожно дотронувшись до серебряного ожерелья, сделанного в форме розочек.

— Как настоящие розовые бутоны, — прошептала она, не отрывая взгляда от нежданного подарка.

— Так оно и есть, — с улыбкой объяснил Анджело. — Это бутоны розы, ты ведь у нас Роза, Роза в бутоне. Я выбрал это украшение для тебя.

Слова брата звучали нежно, он надел ожерелье девочке на шею, и Роза почувствовала прикосновение серебряных розочек. Она коснулась их пальцем, опустила глаза, чтобы рассмотреть получше. Она почувствовала себя иной, единственной в своем роде, и ощутила непривычное волнение. Раз брат сделал ей подарок, как настоящей женщине, значит, она действительно становится женщиной.

— Ты прямо красавица! — заметил брат, с улыбкой наблюдавший за изумленной Розой.

— Как те дамы в Англии? — робко спросила она, не поднимая от смущения глаз.

— Лучше, куда лучше, — рассмеялся Анджело.

Алина строго взглянула на детей, но решила пока не вмешиваться, опасаясь нарушить хрупкую гармонию этой минуты.

— Спасибо! — произнесла Роза.

Она подошла к Анджело, поцеловала его в щеку, ощутив на нежных губах колкую щетину, и еще почувствовала какой-то неизвестный, но приятный запах.

— Ну хватит, — заявила Алина, похоже, несколько раздраженная.

— Конечно, хватит, — согласилась Роза, думая, что мать намекает на полученные великолепные подарки.

Женщина же имела в виду этот неуместный, на ее взгляд, поцелуй. В доме Дуньяни целовались лишь в особых случаях. Едва дети вставали на собственные ноги, их уже не брали на руки. А родительская ласка напоминала скорее подзатыльник, чем нежное выражение чувств. Но дети росли в довольстве. Достаточно было слушаться родителей, и никакое наказание тебе не угрожало. Роза помнила лишь один случай, когда мать поцеловала ее. Девочка тогда лежала больная, с высокой температурой. Зато очень часто приходилось Розе целовать распятие и край одежд гипсовой Мадонны в маленьком гроте, окруженном садом, по ту сторону дороги. Все работники «Фавориты» принимали участие в постройке этого святилища.

Она ничего не чувствовала, касаясь губами холодных святынь, разве что леденящий страх перед карой небесной. А щека Анджело была теплой, живой и пахла марсельским мылом и солнцем.

Анджело приподнял сестренку сильными руками и посадил ее к себе на колени.

— Поможешь мне достать остальные подарки? — спросил он.

— Нет, мне хочется пойти к Клементе, — ответила девочка и умоляюще посмотрела на брата.

— Ну раз это так важно, беги к Клементе, — согласился он.

Роза соскользнула с колен Анджело, а Алина облегченно вздохнула: ей не очень-то понравились те знаки нежности, которыми обменялись Анджело и девочка. Она подумала, что в далекой стране ее сын приобрел чужестранные привычки и забыл о приличиях.

Клементе ждал их, сидя на земле рядом с хлевом. Он терзал перочинным ножом, своим единственным сокровищем, тополиную веточку. У ног его свернулась Лилин, черно-белая дворняжка, неразлучный спутник и товарищ в играх. Из хлева доносилось протяжное мычание коровы.

— Я вас уже сто лет жду! — недовольно проворчал Клементе.

Это был худой, крепкий мальчишка, смуглый от солнца и грязи, с кроткими, спокойными глазами.

— Анджело вернулся! — объяснил возбужденный Ивецио. — Анджело, наш брат, ты его не знаешь. Он в Англии жил!

Про Англию Клементе никогда не слышал, он припомнил знакомые названия: Крешенцаго, Колоньо, Вимодроне, Монца, Лоди, Бергамо, нет, такого названия он не знал.

— Смотри, что он мне привез из Англии, — похвасталась Роза.

Ей нравилось произносить само слово «Англия», и она с детской непосредственностью продемонстрировала свое сокровище. Клементе, увидев украшение, даже глаза вытаращил.

— Оно что, твое? — спросил он, хотя знал, что у хозяйских детей бывают вещи, недоступные простым смертным.

— Мое, мое собственное, — гордо подтвердила Роза.

— Вот оно как! — проговорил Клементе, повторяя любимое восклицание своего отца.

Отец мальчика был самым высокооплачиваемым работником в поместье. Этому уроженцу Бергамо ферма во многом была обязана своим процветанием, поскольку он великолепно разбирался в молочном производстве и выращивании крупного рогатого скота. В семье его было пятеро детей. Клементе, лишь на год моложе близнецов, всегда оставался их любимым товарищем в играх. Розу он любил без памяти.