Пророчество Черной Исабель - Кинг Сьюзен Фрейзер. Страница 22

Голос Джеймса, бормочущий ее имя, и тепло его руки на щеке – вот последнее, что она услышала и почувствовала, проваливаясь в черную бездну забытья.

8

– Кии-кии-кии-ир, – вырвал Линдсея из сна гортанный птичий крик. Это, несомненно, был голос сокола. Джеймс поднял глаза и оглядел серую в предрассветных сумерках прогалину, на которой они с Исабель провели ночь, но ни в небе, ни в ветвях деревьев птицы не было. Тогда он посмотрел вниз.

Укутанная в его плащ Исабель крепко спала, прижавшись к его теплому боку; Джеймс же заснул, привалившись спиной к огромному дубу, корень которого, прикрытый краем плаща, служил девушке подушкой, а ему подлокотником. Сон стер страдальческую гримасу с прекрасного лица Исабель, и она казалась бы воплощением божественной прелести, если бы не ее сладкое похрапывание, составлявшее такой забавный контраст с безмятежной красотой девушки, что Линдсей невольно улыбнулся.

Но он тотчас же помрачнел, вспомнив погибшего семь лет назад брата, который точно так же похрапывал в детстве. Маленькие братья спали в одной постели, и Джеймс частенько щипал и толкал старшего, чтобы заставить его замолчать, пока тот, сонный, с закрытыми глазами, не отвешивал младшему тумака и не переворачивался на другой бок.

Линдсей стиснул зубы. Разве он мог тогда знать, что его несчастного брата убьют на залитом кровью поле Фалькирка?

– Кии-кии-кии-ир, – снова закричала невидимая птица. Да, это сокол, никакого сомнения, и, похоже, он чем-то встревожен, он не летает над лесом, а сидит где-то поблизости в ветвях. Осторожно, чтобы не разбудить Исабель, Линдсей сел и снова оглядел деревья вокруг: пусто, сокола нигде не видно.

Девушка вдруг тяжело задышала во сне и всхрапнула раз, другой. Линдсей погладил ее по плечу, коснулся пальцами бархатистой, как лепестки розы, но твердой скулы, – прорицательница, не просыпаясь, повернула голову поудобней, и ее дыхание стало ровнее. Джеймс положил руку ей на плечо и принялся разглядывать росшие вокруг прогалины деревья.

В эту ночь он спал, как всегда, очень чутко, держа под рукой оружие – привычка, которую он, преследуемый англичанами, выработал за годы жизни в лесу; теперь, когда против него ополчились и свои, горцы, когда его имя предано на родине анафеме, умение быть всегда настороже здорово пригодилось.

В тишине предрассветного сонного леса был прекрасно слышен каждый звук: журчание ручья, шелест папоротника, шуршание мышей в траве. Наконец чуткий слух Линдсея уловил шорох птичьих крыльев.

Горец нахмурился – сокол вел себя странно – и снова осмотрел все вокруг зорким, привычным к лесу взглядом, отметив, как рассыпалась в утреннем небе стайка жаворонков: верный признак, что поблизости хищная птица, даже если она молчит.

Если сокол ручной, то рядом наверняка и охотники. Озабоченно посмотрев на Исабель, Линдсей легонько потряс ее за плечо, чтобы разбудить, но она только жалобно застонала и сильнее прижалась к нему: ее нежная, как согретая солнцем роза, щека оказалась у него на ладони.

Линдсея пронзило острое желание, и он отдернул руку, но его тело вновь обрело покой лишь через несколько мгновений.

Сокол снова вскрикнул: похоже, он был совсем рядом. Джеймс помрачнел и раздраженно откинул рукой волосы со лба. Надо как можно скорее забрать лошадей и убираться отсюда подобру-поздорову, потому что хозяева ловчей птицы, шотландцы ли, англичане ли, наверняка сочтут проклятого всеми изгоя и знаменитую предсказательницу более достойной добычей, чем утки и фазаны.

А вдруг охотники далеко или птица залетела сюда случайно? Решив это выяснить, Линдсей начал потихоньку отодвигаться от Исабель, чтобы не будить ее понапрасну. Девушка застонала во сне и снова прижалась к нему, положив руку ему на бедро.

Вздрогнув от неожиданности, он взял ее тонкие длинные пальцы, такие нежные и беспомощные в его огромной сильной руке, и положил на плащ.

Девушка была совершенно истощена, и Линдсей пожалел, что ее выносливость и упрямство пришлось подвергнуть столь суровому испытанию: привал следовало устроить задолго до того, как она, лишившись последних сил, рухнула с лошади. К счастью, она не расшиблась – он успел подхватить ее до того, как она упала. После этого он быстро нашел подходящую для ночлега полянку, где и они сами, и их лошади могли спокойно отдохнуть.

Линдсей снова вздохнул: время неумолимо близилось к рассвету, теперь они попадут в дом его тетки к полудню, только если очень повезет. Почему с Исабель Сетон все идет не так, как задумано, начиная с той минуты, как перед глазами Линдсея предстал осажденный англичанами Аберлейди? Да и потом, Джеймс ожидал увидеть злобную фурию, а знаменитая прорицательница оказалась прекрасной и отважной девушкой; рядом с ней не хотелось думать о том, сколько страданий причинили ему ее предсказания.

Он еще не встречал по-настоящему неотразимых женщин. В юности он полюбил одну красавицу, славную, добрую девушку, которая, к несчастью, вскоре погибла ужасной смертью; потом у него было еще несколько увлечений, но ни одна женщина не поразила его воображения и не тронула сердца.

Молодая же прорицательница воспламенила его дремавшие до поры чувства и одновременно посеяла в его душе смуту. Например, накануне, когда Исабель так обворожительно улыбалась и Квентину, и даже неотесанному Патрику, но только не ему, Линдсею, он ощутил неведомую прежде ревность.

А вечером, когда бедная девушка не смогла сдержать рыданий от изнеможения, каждый ее стон, каждый всхлип мучительной болью отзывался в его сердце, но он скакал вперед, не позволяя себе оглядываться, пока бедняжка не свалилась с лошади.

Господи, зачем он так мучил и ее, и себя? Джеймс покачал головой, с нежностью глядя на погруженную в сон Исабель. Неужели он встретил женщину, чарам которой не в силах противиться? Может быть, между ними произошло то редкостное слияние мужского и женского начала, о котором он читал когда-то в длинных ученых трактатах по алхимии?

Бог весть… Линдсей с горечью усмехнулся: его впервые неодолимо влечет к женщине, и кто она? Прорицательница из Аберлейди, принесшая ему столько горя!

Уступить этому чувству – значит потерять единственную возможность спасти Маргарет и отомстить за подло преданного друга, за страдания семьи, за свое доброе имя. Чтобы добиться своей цели, надо действовать на трезвую голову, держа чувства в узде.

Исабель пошевелилась, и прядь волос черным шелком соскользнула на ее бледную щеку. Линдсей поправил непослушную прядку, на мгновение задержав руку на маленькой изящной девичьей головке. О, сколько счастья эта девушка могла бы ему подарить! Увы, увы…

Оставив шелковистые девичьи волосы, он изо всех сил стиснул древесный корень, служивший ей изголовьем.

– Кии-кии-кии, – снова закричала невидимая птица.

Она была где-то совсем рядом. Линдсей осторожно поднялся на ноги и, углубившись в лес, пошел на голос.

Птичий крик повторился, и в кроне огромного развесистого дуба забились крылья. Обогнув его шишковатый ствол, горец остановился и посмотрел вверх.

Громко вскрикивая, большая хищная птица отчаянно пыталась взлететь, но ее не пускали привязанные к лапам кожаные путы. Вероятно, они зацепились за сучки, когда птица села на ветку.

Линдсей полез наверх, не спуская глаз с пернатого пленника. Серое и желто-коричневое оперение с тонкими темными полосками, яркие золотисто-красные глаза – сокол, причем еще не достигший зрелости.

– Хватит, птичка, замолчи, – негромко проговорил Линдсей. Мастер охоты с ловчими птицами, он знал, что звук мужского голоса действует на них успокаивающе. К тому же он старался двигаться как можно медленнее и осторожнее, чтобы не напугать птицу еще больше.

Удерживавшие сокола путы были привязаны к плетеным кожаным браслетам на лапах, и Джеймс с удивлением отметил, что к браслетам не подвесили, как обычно, колокольчиков, помогавших разыскивать крылатого охотника. Вероятно, этого сокола использовали для требующей тишины охоты на водоплавающую дичь, и птица заблудилась. Будь на ней колокольчики, ее уже давно бы нашли.