Пророчество Черной Исабель - Кинг Сьюзен Фрейзер. Страница 26

Он говорил с ней с той же ласковой, певучей интонацией, что и раньше с птицей, и у Исабель побежали по спине мурашки.

– Вы научились обращаться с птицами у своего дяди? – спросила она.

– Да. Дядя с тетей усыновили меня, и я жил у них в Данфермлайне, пока не уехал учиться в семинарию в Данди. Дядя обучил меня своему делу.

– Значит, вы тоже сокольничий?

– Нет, я лесной разбойник по прозвищу Сокол Пограничья, который разбирается в ловчих птицах. – Линдсей посадил своего пернатого пленника на насест, повернулся к девушке, взял у нее мокрую тряпку и вытер ею руки. Потом, засунув тряпку за пояс, наклонился вперед и взял бинты, чтобы перевязать ей раненое предплечье.

Едва его пальцы снова коснулись ее, боль начала стихать, по телу Исабель побежали сладостные токи, неся с собой неведомое прежде томление… Ей захотелось, чтобы это ощущение длилось вечно, она почувствовала себя птицей, завороженной охотником, и, может быть, у нее на лице появилось то же глупое, блаженное выражение, которое она только что видела у сокола…

– Позвольте, теперь я сама, – судорожно сглотнув, попросила она, когда Линдсей встал на колени, собираясь приподнять подол, чтобы перевязать рану на лодыжке.

– Не волнуйтесь, это недолго, – не уступил горец, и его пальцы, скользнув под юбку, коснулись лодыжки.

Тая от сладостной истомы, девушка приподняла раненую ногу, для равновесия положила руку ему на голову и тут же вспыхнула, ощутив тепло нагретых солнцем волос.

– Почему вас называют Соколом Пограничья? – спросила она, пытаясь скрыть смущение.

– Не знаю… – покачал головой Линдсей и сухо добавил: – Может быть, потому, что, нападая в лесу на англичан, я бью без промаха, или потому, что у меня острый, как у сокола, глаз, или… – он взглянул девушке прямо в глаза, – из-за того, что у меня бывают приступы ярости, как у этих хищных птиц.

– Ни за что не поверю, что вы не знаете, – усмехнулась Исабель. – Пожалуйста, расскажите!

Линдсей пожал плечами, как бы говоря: «Будь по-вашему», – и начал свой рассказ:

– Когда-то у меня была ловчая птица, тоже сокол, но самка, большая, очень красивая, изумительная охотница. Она преследовала тетеревов так же упорно, как я и мои товарищи преследовали англичан, – мы с ней никогда не оставались без добычи.

Он закончил перевязку и поставил ногу девушки на землю; Исабель тотчас убрала руку с его головы.

– Да, славной охотницей была моя Астолат, – задумчиво повторил горец.

– Она жила с вами в лесу?

– Я сделал ей насест в одном тайном месте, – ответил он, присев на корточки возле своего крылатого пленника. – Мы ходили на охоту почти каждый день: попадалась дичь – ее ловила Астолат, появлялись англичане – за дело брался я, а моя птица в это время сидела на дереве или кружила над нами. Иногда она исчезала на несколько часов, но всегда возвращалась…

Он улыбнулся – девушке показалось, что его синие глаза погрустнели, – и снова начал плавно водить рукой перед глазами сокола.

Исабель наблюдала за ними со стесненным сердцем: маленькая лесная полянка и человек с ловчей птицей выглядели очень мирно, другая жизнь, жестокая, полная борьбы и столкновений, текла где-то далеко-далеко…

– Похоже, Астолат была действительно замечательной птицей, – осторожно проговорила девушка, боясь спугнуть это ощущение.

– У соколов разные характеры, как и у людей, – откликнулся Линдсей. – Астолат была настоящим совершенством: сообразительная, ловкая, по-собачьи преданная. Ни до, ни после нее я не встречал больше таких чудесных ловчих птиц.

Он плавно повел рукой вверх: сокол не сводил с нее глаз, как зачарованный.

– Что с ней случилось? – спросила девушка, тоже поддаваясь магии этих движений.

– Ее убила английская стрела, которая предназначалась мне, – тихо ответил Джеймс.

– Какая жалость, – прошептала Исабель.

Линдсей кивнул, не прекращая своих колдовских пассов – его рука то взмывала вверх, то парила в воздухе, как хищная птица, высматривающая добычу.

Продолжая следить за этим бесконечным полетом, Исабель вдруг почувствовала, как поляна и деревья вокруг нее стали бледнеть, уходить куда-то за пределы сознания. Звонкая трель какой-то лесной пичуги и шорох ветра доносились словно издалека.

Сдержанная сила и грация движений Линдсея покоряли, затягивали в бесконечный круг, который снова и снова описывала его рука. Он принялся бормотать что-то ласковое, Исабель прислушалась и вдруг поняла, что ощущает сейчас сокол: с каждой минутой в нем росло доверие к говорившему с ним человеку, уверенность, что тот не обидит и защитит…

Девушка пожалела, что не испытывает к Линдсею тех же чувств, но тотчас об этом забыла. Мысли у нее в голове без остановки сменяли одна другую, кружась бесконечной чередой.

И вдруг среди этого потока проступил чем-то неуловимо знакомый образ, похожий на обрывок давнего сна: возле куста боярышника стоял широкоплечий мужчина с ручным соколом. Присмотревшись, Исабель вздрогнула: это был Линдсей.

Неужели он уже приходил в ее сны наяву? Она набрала в грудь воздуха, чтобы рассказать ему об этом, но не смогла произнести ни слова. Она хотела отвести взгляд от его описывавшей круги руки, но это было выше ее сил.

Залитая солнцем лесная поляна вокруг окончательно померкла, теперь Исабель видела только руку Джеймса. Края раскинувшегося перед глазами пространства вспыхнули и заискрились, прятавшаяся где-то в потаенной глубине сознания тьма начала расти, заполняя его, и в этой тьме перед Исабель открылся мир, невидимый простым смертным.

Она хотела крикнуть Джеймсу, чтобы он ее удержал, не дал уйти за черту, но язык будто прирос к нёбу. Тьма и свет смешались и закружились в водовороте, который стал с неимоверной силой затягивать Исабель. Она рухнула на колени.

Ее вдруг ослепил свет, яркий и прекрасный, какого не бывает в материальном мире. Волшебный, чарующий, теплый, он пульсировал и переливался, постепенно складываясь в картину…

Поднимавшийся от земли туман рассеялся, открыв мокрые от дождя церковные стены, куст боярышника и небольшой зеленый холмик под ним.

Возле куста стоял Джеймс Линдсей в плаще с капюшоном, с соколом на кожаной перчатке. Исабель не увидела себя, но почувствовала, что она тоже там: не касаясь ногами мокрой травы, она скользнула к Линдсею и встала рядом. Он посмотрел на нее, и она увидела в его глазах темное облако безграничной печали.

Он отвернулся и шагнул в сторону. Она рванулась за ним, как прежде, скользя над землей, но он исчез в наплывавшем тумане.

Исабель хотела последовать за ним, но что-то мешало ей это сделать, как будто ее приковали к месту цепью. Пытаясь понять, в чем дело, она обернулась и заметила возле боярышника еще одного человека.

Это был незнакомый рыцарь в зеленом плаще поверх доспехов, с красивым открытым лицом, плечистый, кряжистый и очень высокий: Исабель никогда прежде не видела таких высоких людей. Опираясь на рукоятку длинного меча, рыцарь наблюдал за Исабель серыми лучистыми глазами.

– Джейми жаждет покоя, – проговорил он низким звучным голосом, – и прощения. Но никто, кроме него самого, не в силах дать их ему, хоть он и не хочет себе в этом признаться.

– Кто вы? – спросила девушка.

– Друг, – ответил рыцарь. – Будь с ним терпеливой, Исабель, и он обретет то, в чем так нуждается.

Она кивнула головой и посмотрела туда, куда ушел Линдсей. Там никого не было, только клубился, поднимаясь к небу, туман. Исабель оглянулась на рыцаря. Он тоже исчез.

Тьма заволокла церковный двор и вновь отступила, открывая новую картину.

На Исабель повеяло холодом и затхлостью, она увидела сумрачные каменные стены и человека, скорчившегося в темном углу.

У девушки сжалось сердце – она узнала отца, хотя это было не так просто: грязный, косматый, худой, как щепка, и с бородой в пол-лица, он ничем не напоминал прежнего Джона Сетона. Прежними остались только голубые глаза.