Во имя любви: Искупление - Карлус Мануэл. Страница 14

Марселу обнял брата и сестру за плечи, в глазах его стояли слезы. «Вы под моей защитой, – словно бы сказал он сестре и брату, – теперь я старший, а сильным меня сделал отец».

Марселу помнил, с каким искренним восхищением смотрел на него всегда папа и каким чувством превосходства наполняло его отцовское восхищение. Тогда он чувствовал его заслуженным, считал, что он вправе смотреть на отца свысока, так же как смотрит на него мать, и был заодно с ней в этом пренебрежении. Но теперь-то он понимал, что восхищение – только знак любви, восторженной и щедрой.

Как восхищают теперь Марселу его малыши – щенячье любопытство Марселинью, косолапые шажки Алисии и Жуана. А что если бы они вдруг возгордились своими толстыми ножонками и пожелали сохранить их навечно? Вышло бы смешно и глупо. В бизнесе он сам был вот таким же косолапым несмышленышем, и отца восхищали его первые шаги только потому, что отец любил его.

«Я виноват перед тобой, папа, – думал Марселу. – Мы с матерью доставили тебе столько горьких минут… Ты не был сильным человеком, но, любя нас, взял на себя тяжелую ношу забот, нес ее достойно и нуждался в поддержке. А мы, ради которых ты преодолевал себя, осуждали каждое проявление твоей слабости, без конца были недовольны тобой… Теперь-то я понял: ты чувствовал это осуждение, но твоя любовь помогала тебе нас простить».

Да, зная свою вину, Марселу не ощущал мучительных угрызений, потому что чувствовал отцовскую любовь и отцовское прощение.

Из-за неприязни Бранки Леу был всегда изгоем в семье, не похожим на других, не любимым матерью. Но Арналду был привязан ко всем детям одинаково, он не мог защитить Леу, зато его привязанность уравнивала мальчика с братом и сестрой, помогала ощутить с ними родство. И теперь любовь к Арналду сближала их всех и роднила.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, осиротевшие, но обогащенные любовью.

Так же тесно прижавшись друг к другу, стояли они на отпевании, куда пришло довольно много народу. Арналду прожил здесь недолго, но ведь в любом маленьком городке каждый человек на виду, а уж приезжий тем более.

К детям подходили, говорили добрые слова об их отце, он запомнился многим человеком добрым, терпеливым, мужественным. Вспоминали, что он частенько страдал от радикулита, но никогда не жаловался и не раздражался. И надо же, умер так внезапно, в одночасье – от разрыва сердца… Не знал, что смерть так близко, ему бы еще жить да жить… Вот и домик себе купить собирался. Все ходил, присматривал, только никак решить не мог – поселиться поближе к озеру или повыше в горах. Видно, горный воздух был не по нему: не выдержало сердце. Что-то в этом роде говорили подходившие к детям жители, выражая свои соболезнования, и все трое кивали в знак благодарности.

Потом все трое еще раз простились с отцом, еще раз повинились перед ним и поплакали, затем проводили его в последний путь до небольшого здания – крематория.

Старенький служитель пообещал им выдать урну через два часа, и они снова пошли на озеро. Все время, пока отец лежал в часовне, они чувствовали его присутствие. Он был другим, незнакомым, но он был с ними. А теперь вокруг была пустота и хотелось смотреть только на небо. Ощущение живой отцовской любви не рассеялось, а вот плоть ушедшего детям приходилось ткать из воспоминаний. Они торопливо перебивали друг друга: «А помнишь, а помнишь…»

Прошлись и по кладбищу, где царил покой, – уютному, маленькому, с дорожками, посыпанными мелким гравием.

– Наверное, папе понравится лежать здесь, – сказала Милена. – Он ведь сам уехал из Рио и не хотел туда возвращаться.

– Может, ему хотелось, чтобы каждую годовщину мы приезжали сюда к нему, ходили на озеро, смотрели на небо, думали о том, что он завещал нам, и понемногу взрослели, – продолжил мысль сестры Леу.

– Скорее! Его нельзя кремировать! Мы лучше похороним его здесь, – торопливо проговорил Марселу, и они бросились к крематорию.

Всех подгоняла одна только мысль: «Только бы… Только бы…»

Они успели.

– Мы были сейчас на кладбище и решили… – начал Марселу.

– И правильно решили, – тут же подхватил старичок, – а то у меня в хозяйстве неполадки, техника встала. По чести сказать, нечастое у нас дело – кремация…

Все трое облегченно вздохнули. Босоногий мальчишка сбегал за могильщиками, с ними быстро договорились. Деревенских парней, которые согласились понести гроб, нашли без труда, и вот скромная процессия потянулась в сторону кладбища, по дороге к ней присоединялись местные жители. Когда они добрались до тенистого кладбища, могила была уже готова.

Гроб опустили, каждый кинул горсть земли, постояли, вытерли слезы и разошлись. Все, кроме детей. Они смотрели на каменистый холмик, смотрели вниз на долину, вверх на высокие горные кряжи, вздымавшиеся невдалеке, и чувствовали: отец остается здесь в тишине и покое. Он с благословением отпускает их в тот суетный мир, который был оставлен им, пусть и не по собственной воле, зато по воле Того, Кто наделяет каждого собранными им за жизнь плодами.

– Спи с миром, папочка, – сказали дети, – мы будем приезжать к тебе.

Им было легко уходить, они не чувствовали, что разлучаются с отцом, и с усердием занялись теми делами, которые являются непременными при устройстве на новом месте.

Они попросили бывшую хозяйку отца, смуглую горбоносую женщину, у которой он снимал половину дома совсем рядом с озером, присматривать за могилой и оставили свои телефоны, если ей понадобится о чем-то их известить.

– А могильную плиту заказать у вас можно? – спросил Марселу.

– Пойдемте покажу где, – сказала хозяйка, накидывая цветастую шаль.

– Мы закажем, а вы присмотрите, как поставят, – попросила Милена, – и нам позвоните, мы приедем.

– Не беспокойтесь, сделают как надо, – успокоила ее женщина.

У каменотеса они долго выбирали плиту, но потом выбрали не плиту, камень – угловатый, причудливый – и попросили отшлифовать небольшое местечко сбоку и написать: «Арналду Моту» и дату рождения и смерти.

– Папе бы понравился, вон какой самостоятельный, – сказал Леу, поглаживая камень, и все невольно улыбнулись.

Их покорный терпеливый отец вырвался в конце жизни на волю и, по всему чувствовалось, наслаждался ею.

Они заплатили каменотесу, заплатили хозяйке, простились. А потом зашли еще в церковь – заказали заупокойную службу.

Когда они подошли к гостинице, их уже ждала заказанная машина.

– Зачем только номер заказывали? – переглянулись они. – И вещей-то никаких нет. Забирать нечего.

Попрощались с хозяином, протянули деньги.

– Да за что ж с вас брать? – пожал он плечами. – Грешно.

– Возьмите, отца помянете, – сказал Марселу.

– Это дело другое, грешно не взять, – серьезно сказал хозяин и взял деньги. – Достойный был человек.

Поблагодарили. Сели в машину. Только тронулись – и навалилась усталость, и они, прижавшись друг к другу на заднем сиденье, уснули и проспали как малые дети всю дорогу.

Глава 7

Бранка расстроилась, разнервничалась, узнав, что Арналду похоронили в Рибейру.

– Могли бы и обо мне подумать! – сердилась она на Милену. – Мы с твоим отцом как-никак полжизни вместе прожили, вас троих вырастили! А вы, бесчувственные, не дали мне с ним проститься.

Милена не ждала от матери такой сентиментальности, тем более что расставались они далеко не мирно. Ей казалось, что мать не простила отца, затаила на него обиду. Какие они все-таки были разные! Одно материнское «полжизни» чего стоит. В нем вся Бранка. Несмотря на бедность, несмотря на болезнь, она хочет прожить до ста лет. Молодец!

– Мы подумали о папе, мамочка, – мягко объяснила она. – Ему там было хорошо, там мы его и оставили. Он сам для себя выбрал это место, и мы будем к нему приезжать.

– Вы – эгоисты! – возмущалась Бранка. – Вы думаете только о себе. Здесь, в Рио, прошла его жизнь. Сколько людей знали его, хотели с ним проститься! Он заслужил, чтобы его похоронили богато, торжественно. А вы лишили его достойной памятной церемонии.