Я тебе верю - Осипова Нелли. Страница 24

Ксения была явно довольна собой и теперь ждала если не восторгов Ивана, то хотя бы похвалы. Но все произошло совсем не так, как планировала юная обольстительница.

Иван сбросил с плеч руки любимой, поднялся с кровати, стал натягивать на себя брюки и небрежно бросил Ксении:

– Оденься.

– Что ты, Ванечка, я так ждала тебя весь вечер… когда еще будет возможность…

– Пожалуйста, оденься и иди в свою комнату, – сухо, но без грубости повторил он.

– Да что с тобой? Это так-то ты любишь меня? – Ксения совсем растерялась и продолжала сидеть все в той же позе, даже не пытаясь прикрыть свою наготу.

– Тогда выйду я, – Иван, уже одетый, открыл дверь и вышел из комнаты. В коридоре взглянул на часы – было восемь часов утра. Восьмерка на циферблате часов подмигнула ему. Бред какой-то, показалось, подумал он и вспомнил свой сон. Еще не хватало в мистику удариться. Скорей бы эта доморощенная авантюристка вышла из комнаты, а то начнут просыпаться студенты, хоть их и не много в августе, но для сплетен достаточно и одного.

Из комнаты напротив вышел заспанный парень, спросил, какое сегодня число. Восьмое августа, ответил Иван и про себя подумал, что вот оно опять: восьмое, восьмого месяца, тридцать восьмого года. Что за черт!

Вышла Ксения в наброшенном халатике, всклокоченная, с заплаканным лицом.

– Пойди умойся, приведи себя в порядок и приходи на кухню, я завтрак приготовлю, – обратился к ней Иван и, не дожидаясь ответа, отправился на кухню, где пока еще никого не было, поставил на плиту большой чайник – может, кто-то попозже присоединится – и стал выкладывать из шкафчика на стол хлеб, молоко, сыр…

Ксюша явилась надутая, молча села за стол. Иван разлил по стаканам чай, который уже успел заварить.

Они молча позавтракали.

– Так и будем молчать? – вопрос Ксении прозвучал вызывающе.

– Говори, если тебе есть что сказать.

– Нет, это ты мне скажи, что происходит, – требовательный тон, сухие, злые глаза, в упор уставленные на Ивана, рассердили его.

– Ну, ладно. Если ты решила играть дурочку, я просто напомню твои вчерашние слова: ты сказала, что тебе скучно и неинтересно со мной…

– Я не так сказала! – перебила его Ксения.

– Неважно. Суть именно такова. Я же полагал себя твоим мужем, а тебя своей женой, и никогда не думал, что мы просто любовники. Разве не так? Ведь ты сама отказалась от официальной регистрации, говорила, что это ничего не меняет.

– Конечно, Вань, все так и есть, разве я возражаю, – тон Ксении чуть смягчился.

– Но если я не интересен тебе до такой степени, что ты еще в самом начале наших отношений упрекаешь меня в этом, то что будет дальше? Тебе скучно…

– Нет, не так! – опять перебила его Ксюша. – Я сказала, что когда человек правильный, то это скучно.

– Формулировка ничего не меняет. Я таков, каков есть, – остроты, розыгрыши и прочее не для меня. Зачем же я стану навязывать тебе мой характер, мою натуру, если тебе это не нравится?

– Ты все выдумываешь! – вспыхнула и расплакалась Ксения.

– Успокойся, сюда идут. Нечего на людях выяснять отношения. Если хочешь продолжать разговор, давай уйдем из общежития и посидим в сквере.

Они собрались и вышли в сквер. Свободных скамеек было полно, но они медленно брели по дорожке, усыпанной толченным кирпичом, словно в движении была возможность вернуться назад, пойти по другой тропинке, переделать уже сделанное, пересказать уже сказанное.

– Я люблю тебя, разве есть что-то большее, чем это? Почему ты прицепился к моим дурацким словам? – недоумевала Ксения.

– Когда любят, то принимают с потрохами все – и хорошее, и плохое, а тебе нужно вылепить из меня свой идеал. Я так не могу.

– Откуда ты знаешь, как любят? Ты, что, уже любил кого-нибудь?

– Достаточно того, что я люблю тебя, и давай к этому больше не возвращаться. Да, я правильный, как ты говоришь, хотя и не согласен с таким определением. Мне нужно многое успеть: я хочу стать хорошим врачом, нет, очень хорошим врачом, я хочу прочитать много книг, хочу слушать музыку и понимать ее, хочу посмотреть театральные спектакли, музеи, выучить английский и немецкий так, чтобы разговаривать на них. Ты понимаешь меня?

Иван говорил с таким напором, с таким жаром, что Ксения не могла ничего сказать в ответ. Она молча кивнула.

– Для всего этого мне нужно время, поэтому я точен, как математическая формула, и не могу терять ни дня. А чтобы тебе не было скучно и неинтересно со мной, ты поезжай домой, а я останусь.

– А что я твоим-то скажу?

– Ничего говорить не надо, я напишу письмо – отвезешь?

– Конечно… а как же я? Ты, что же, бросаешь меня?

– Бросают вещи, да и то лишь рухлядь, но ты ведь человек, студентка первого курса старейшего медицинского института в стране, ты теперь сама по себе, а остряки и весельчаки на курсе всегда найдутся.

– Ты наказываешь меня, как нашкодившую первоклашку, – уже совсем неуверенно проговорила Ксюша.

– Да нет, я просто хочу остаться в Москве, чтобы попасть восемнадцатого августа на физкультурный парад на Красной площади, – объяснил Иван и с удивлением отметил, что вновь откуда ни возьмись появилась эта навязчивая восьмерка. Вот привязалась, подумал он.

– Но ты же не собирался туда идти, почему сейчас вдруг решил?

– Не собирался, потому что ты не хотела. Помнишь, я спросил, а ты ответила, что тебе это неинтересно. Тогда мне не хотелось спорить, огорчать тебя, а сейчас ты сама подтолкнула меня к этой мысли. Действительно, почему я не могу полюбоваться физкультурным парадом, если мне этого хочется?

– Ну, хочешь, я извинюсь, попрошу у тебя прощения?

– Ксюша, дубинушка моя, ты ни в чем не виновата, просто сказала, что чувствовала, что думала, и – все. Ты ведь и прежде упрекала меня в прямолинейности, так что это не случайные слова. Согласись, лучше расстаться сейчас, чем когда пройдут годы, и тогда жизнь будет разбита.

– Расстаться?! – Ксюша зажала ладонями виски.

– Ну-у… не совсем, мы же будем учиться в одном вузе, встречаться, общаться, если тебе понадобится моя помощь, я всегда готов… но мужем тебе я не буду…

– А как же наша любовь? Что ты с ней сделаешь? – закричала Ксения и зарыдала в голос.

– Во мне она будет жить, пока жива, а вперед загадывать я не могу.

– А что мне делать, ты подумал? Что мне делать с моей любовью?

Иван молчал, и тогда Ксения взяла его за плечо и начала трясти, будто хотела вытрясти из него ответ.

После минутного раздумья он сказал:

– Помнишь, когда-то на твое признание я ответил таким же вопросом – что мне делать с твоими словами? Ты тогда сказала: «Хочешь, забудь, хочешь, спрячь в огороде». Я тебе искренне желаю того же, потому что я люблю тебя и не хочу мучить. Ты обязательно встретишь того, с кем тебе будет веселее, интереснее…

Они еще долго бродили по парку, делая по его дорожкам бесконечные круги, может, поэтому и разговор их тоже совершал круг за кругом, возвращаясь к одному и тому же: почему два любящих человека должны прекратить свои отношения, если не было ни измены, ни лжи, ни предательства?

Как бы то ни было, а все сложилось именно так, как решил Иван: Ксения уехала домой, а он остался и по счастливой случайности достал билет на физкультурный парад. Все оставшееся время до восемнадцатого августа он ходил в спортзал института и тренировался на снарядах. Находился спортивный зал в здании церкви, располагаясь сразу в двух уровнях, и если на первом этаже играли в волейбол или баскет, то на втором занимались на гимнастических снарядах. Никто не задумывался над таким кощунством – спортзал в бывшей церкви! Популярный институтский поэт-остряк придумал четверостишие:

Что и говорить, всему, что происходило в те годы, нашлось простое объяснение, сформулированное в двух словах: «Времена такие». Но когда рушили церкви до основания, а затем… затем ничего не возникало, кроме цинизма. Подумать только, до какой степени нужно было изощриться в цинизме, чтобы разместить в помещении церкви в Ленинграде музей атеизма, а в Москве, в церкви на улице, названной в честь террориста Каляева, – музей антирелигиозной пропаганды!