Осень на краю - Арсеньева Елена. Страница 48

– А можно... – начал было Шурка, но от волнения у него даже голос сел. Пришлось прокашляться, прежде чем он смог снова заговорить: – Можно мне попасть в ту группу переписчиков, которая в ночлежный дом пойдет?

Охтин и Смольников обменялись мгновенными взглядами. Потом Охтин как-то странно закашлялся, и Шурка не вдруг понял, что он подавляет смех.

«Не возьмет! Высмеет и...»

– Насколько я понимаю, – сказал Смольников, – Григорий Алексеевич сам намеревался просить вас об этом. Не так ли, господин Охтин?

– Именно так, – отозвался вышеназванный. – Дело в том, что я сам намерен там появиться под видом переписчика. И рядом со мной должен быть человек, моего доверия достойный. Таковым являетесь вы, Александр Константинович. А если среди нас будет еще и дама, это придаст нашей бригаде вид особенно безобидный и заслуживающий снисхождения со стороны ночлежных обитателей. Сами понимаете, годится для участия в данной акции не всякая особа женского пола, а склонная к риску и смелая. Станислава Станиславовна, насколько я понял, барышня именно такая.

– Да вы что? – спросил Шурка, бледнея. – Там же, среди ночлежников, небось всякие ужасные типы попадаются. А Станислава Станиславовна... она... а вдруг они...

Он запутался в словах и замолк, неловко, мучительно краснея.

– Насчет этого можете не тревожиться, – сказал Смольников. – Самомалейший элемент риска мы постараемся исключить. С вами будет смотритель ночлежки, который за вашу безопасность головой отвечает. Ночлежники – публика отпетая, что верно, то верно, но сесть в тюрьму за просто так никому из них охоты нет. И, если правду сказать, не стоит видеть в них сборище отъявленных убийц. В притон мы вас, конечно, не пустили бы. Вы пойдете в обитель несчастных, сбившихся с пути людей, но отнюдь не в разбойничий вертеп. Опять-таки, прошу помнить, вы будете облечены государственным заданием, на вас будет форменная одежда переписчиков, а поднимать руку на чиновников эти господа в самом деле остерегаются.

Шурке показалось, что Смольников относится к опасности, которая может угрожать Станиславе Станиславовне, как-то слишком уж поверхностно. Но что он мог сделать? Только сказать:

– Надо бы ее саму спросить, согласна она или нет.

Ну да, у него еще оставалась последняя надежда, что Станислава Станиславовна не пожелает ввязываться в авантюру.

– Готов держать пари, – усмехнулся Охтин, – что сия амазонка не пожелает остаться в стороне!

Шурка был бы и рад в пари ввязаться, да предчувствовал, что проиграет.

И правильно предчувствовал!

Стук в дверь раздался ровно в полночь.

– Что вы здесь делаете? – хмуро спросил Мартин, увидев открывшую ему Марину. – Я хотел встретиться с ней один, сам. Дайте войти, уходите!

Он говорил по-русски очень хорошо, даже лучше Андреаса, не вставлял то и дело в речь немецкие слова.

– Что ты задумал? – холодно спросила Марина, не трогаясь с места.

– Не ваше дело. Неважно. Уходите.

– Я никуда не уйду. Уходи лучше ты. Одумайся.

– Уйдите, ну! – срывающимся голосом выкрикнул Мартин и сделал шаг в дом.

Марине пришлось посторониться. Не хотелось его слишком уж злить, а главное, шум нельзя было поднимать.

Она впустила Мартина и прикрыла дверь.

– Если вы сейчас не уйдете, – проговорил Мартин, угрюмо набычась, – я уж точно донесу на вас в русскую полицию.

Нет, парень совершенно ума лишился! До чего же странно он себя ведет! Марина, правда, видела его только раз, в кафе он производил впечатление нормального человека. А тут... будто подменили человека! Неужели и впрямь любовь к Грушеньке лишила его рассудка? У Марины такое не укладывалось в уме. Нет, она, конечно, понимала, что можно голову потерять от любви и страсти, но не к этой же избалованной куколке, кисейной барышне!

– Да ты спятил! – холодно проговорила она. – Донесешь на меня – за что? Я тихо живу, никому не мешаю, все мои старые грехи в полиции наперечет известны. Ты своих товарищей подведешь, а не только меня. Ты об этом подумал?!

– Да что мне о ком-то думать, о ком-то заботиться? – с искренним удивлением спросил Мартин. – Разве обо мне кто-то думает, кто-то заботится? Да и вам на моих товарищей наплевать, кроме одного из них. Верно? Кроме того, с кем вы на могилах в обнимку валяетесь!

Марина так и кинулась на него, выставив скрюченные когти:

– Ах ты, гад... – И замерла, наткнувшись грудью на дуло револьвера.

– Тише, фрау, – усмехнулся Мартин. – Стойте, а то выстрелю!

– Стойте, Марина Игнатьевна, – испуганно вскричала Грушенька, – вдруг он правда выстрелит!

– Откуда у тебя оружие? – быстро спросила Марина.

Конечно, она испугалась, но только на мгновение. Прийти в себя помогла мысль: если есть револьвер у Мартина, значит, есть и у других. Это хорошо! Оружие беглецам необходимо! Так вот почему Андреас беспокоился только об одежде и провизии для себя и своих сотоварищей, но ни разу не заикнулся об оружии.

– Да наш же конвойный принес, – хмыкнул Мартин. – Среди русских много таких, кто за деньги на все готов. Вам, социалистам, не нужно головы людям всякой пропагандой морочить, вы должны их покупать: голоса в парламенте – или как там называется ваш ублюдочный парламент, Дума? – ну, значит, голоса в Думе, чтобы выступали за установление республики вместо монархии, покупать офицеров в армии, чтобы поворачивали полки против своих, покупать полицейских, чтобы вас, революционеров, не трогали, чтобы вы могли спокойно разлагать страну... Вас, русских, очень легко купить, когда-нибудь вы все друг друга продадите... как это вы говорите... с пот-ро-ха-ми. – Он выговорил последнее слово по слогам и издевательски захохотал.

Грушенька сорвалась с диванчика, на котором сидела, сжавшись, как испуганный зверек, пронеслась мимо Марины, подскочила к Мартину и дала ему такую пощечину, что звон пошел. Мартина даже шатнуло!

Однако австриец только расхохотался и, обхватив девушку одной рукой, с силой прижал к себе.

– Вот так-то лучше! – выкрикнул он. – Я так и знал, что ты не выдержишь и бросишься на меня. У меня не было никакой охоты драться с этой... с этой русской медведицей, – он небрежно кивнул на Марину, и та невольно взвыла от унижения, – которая мешала мне подойти к тебе. А теперь я тебя поймал, и ты пойдешь со мной.

И попятился к двери, таща за собой Грушеньку, которая от ошеломления никак не могла взять в толк, что произошло. Но наконец-то сообразила, запищала, принялась рваться, однако хватка у Мартина была железная. Он как-то очень ловко повернул ее спиной к себе и перехватил поперек груди так, что руки до локтя оказались как бы скованы, она не могла драться, только нелепо дергалась, однако Мартин держал крепко.

– Перестань, – он ткнул Грушеньку в бок револьвером, – говорю, ты пойдешь со мной. Никуда не денешься!

– Одумайся! – снова крикнула Марина. – Ты можешь всех погубить!

– Стой где стоишь! – наставил на нее револьвер Мартин и сделал еще несколько шагов к двери.

Кажется, больше ждать нельзя...

– Макар! – крикнула Марина, и в следующее мгновение с печи мягко, легко метнулась темная тень.

Это был Макар, тоже державший в руке револьвер.

Мартин так и замер от неожиданности.

Ну что ж, Марина знала, что делала, когда ринулась к Макару как к последней своей надежде. Конечно, она ни словом не обмолвилась ему, что помогает пленным готовить побег, и сейчас он, к несчастью, услышал много лишнего, но это ничего, это ладно, потом Марина как-нибудь постарается заморочить ему голову, а сейчас главное, чтобы он спас их от обезумевшего австрийца.

– Отпусти ее и вали отсюда! – выкрикнул Макар, вскидывая револьвер. – А то я тебе башку снесу, ты, немецкая свинья!

Но Мартин уже пришел в себя.

– От свиньи слышу, – бросил он. – От безголовой русской свиньи!

И выстрелил.

Макар выронил револьвер, схватился за голову и тяжело рухнул на пол.