Инь - Ян (СИ) - Бикбаев Равиль Нагимович. Страница 2

Урок был сорван, а лично я пожертвовал индейскому воину-герою восемьдесят пять копеек мелочью. Сбежав с остальных уроков (какие могут быть уроки, когда коварные бледнолицые продолжают мучить несчастных индейцев?) Пашка и я с письмом и деньгами заметались по городу не зная что с ними делать и как их отправить. Подумав двинули в обком партии. Сначала в здание нас не пускал дежурный милиционер, мы громко возмутились, на крики вышел серьезный в строгом костюме дяденька. Когда он нас внимательно, не перебивая выслушал то брови у дяденьки взвились вверх как красные знамена на первомайской демонстрации, а реснички маленьких глазок ошалело захлопали. Письмо и деньги коммунистическая партия в лице дяденьки брать у нас отказалась. Зато дяденька ласково поинтересовался как нас зовут, где мы учимся и как фамилия классного руководителя. Потом дяденька пообещал, что к нам и за нами придут. Нам было по пятнадцать лет. Понимая, что срыв контрольной и бегство с уроков даром для нас не пройдут, мы с горя двинулись в магазин. Там купили "огненной воды" - бутылку самого дешевого плодово-ягодного вина и из горла давясь крупными судорожными глотками опустошили всю емкость, она между прочим была 0.75 мл. Не просто так выпили, а за грядущую победу краснокожих. Потом пошли в кино смотреть вестерн производства ГДР, там выпили ещё и осоловели. Короче мы пропили и прогуляли общественные деньги - двенадцать рублей пятьдесят восемь копеек, и по пьянке потеряли письмо.

Зато на следующий день наш директор и классный руководитель получили от всех существующих тогда местных комитетов благодарность за отлично поставленную работу по воспитанию учащихся в духе пролетарского интернационализма. За прогул уроков и срыв контрольной работы нас амнистировал лично директор школы. Письмо было написано заново и проверено учительницей английского языка, а пропитые деньги мы вернули обществу разворошив собственные копилки. Деньги и письмо, торжественно на собрании были переданы пришедшему в школу товарищу из Фонда Мира, их дальнейшая судьба мне неизвестна. А к Пашке, который к тому же и похвальную грамоту от райкома комсомола получил, насмерть прилипло имя: Дакота. О Пашке - Дакота написали статейку в местной газете, потом ее в сокращенном варианте опубликовали в центральном органе. Фразочки в статейке были такие, что Вашингтон должен был содрогнуться от ужаса, а статуя Свободы рухнуть с постамента от стыда. Статейку Пашка тогда так часто цитировал, что я до сих пор помню отдельные пассажи: "Гневно заявляют советские школьники: Руки прочь от борца за права угнетенного народа ... На собраниях дети собирают помощь и пишут письма мужественному борцу ... Еще одно гнусное преступление американского империализма ..." Для Пашки обретенная слава и вообще всё это дело закончилось хреново. После окончания школы он с комсомольской грамотой, двумя газетными вырезками, с надеждой в сердце и верой в светлое будущее, бросился на штурм московских твердынь. В МГИМО ему прямо намекнули на свиное рыло и калашный ряд, а когда он не понял, завалили на первом же экзамене. В отчаянии Пашка обратился к Дружбе Народов. Патрис Лумумба не захотел видеть в своих интернациональных рядах, чрезмерно славянское курносое Пашкино лицо. В университете "Дружбы народов имени Патриса Лумумбы" его завалили в очередной раз. Разочарованный в интернационализме и социальной справедливости вернулся Пашка домой. Но Родина его не бросила и не забыла. Напоминая ему о своей любви, она вызвала его на свидание, прислав ему повестку.

Пока мы шли я с пьяным гоготом широко используя матерные метафоры рассказывал Олегу о происхождении второго имени Пашки и последующих событиях. По ходу движения и моего рассказа Пашка комментировал свои неудачи выражениями типа: "Да пошли они все к ... Я на их интернационализм положил большой и толстый ...." Но Олегу были "до фонаря" Пашкины проблемы, его волновал совсем другой вопрос:

-- А нам в общаге точно подруги будут? - насупившись и крайне серьезно, спрашивал он

-- Конечно! Ты же со мной идешь! - без тени сомнения фанфаронил Пашка

Младая кровь изрядно подогретая водкой бурлила, расстояние до общаги мы преодолели в рекордно короткие сроки.

Добрая слава студенток мединститута оказалась недоброй и сильно раздутой. Сначала нас не хотели пускать в общагу. Толстая тетя - вахтер грозила нам милицией и несокрушимо стояла на своем посту, преграждая путь к чувственным радостям плоти. Ну это не то препятствие, которое может остановить молодую страсть или одуревших от водки наглых рекрутов. Втроем обходим общагу и лезем в первое же открытое окно на первом этаже. Упорно сопя и по товарищески помогая друг другу влезли в комнату. Торт был помят, бутылки целы, одежда перемазана мелом. Осторожно осмотрелись, а куда это мы влезли? Как сейчас помню, что это была не освещенная бытовая комната и из сумрака тихий женский голос спросил:

- Дакота, это ты? Что в гости? - и сразу дал практичный совет, - Пашенька иди прямо по коридору, по лестнице на второй этаж, наш номер - двести тринадцатый.

-- Ильичева, ты? - обернувшись на голос, спросил Пашка. Я и Олег обернулись вместе с ним.

Девушка стояла у стены комнаты и в полутьме казалась очень, ну просто очень хорошенькой. Впрочем рассмотреть ее лучше мешал сумрак и выпитая водка.

-- Что Пашенька соскучился? - негромко поинтересовалась Ильичева. Оглядела нас и понизив голос прошептала:

-- Быстрее идите, а то комендант скоро обход начнет.

Вняв совету мы вслед за ней буквально пронеслись по коридору, взлетели вверх по лестнице, и чувствуя трепет сердца и сладко-томительное волнение ниже пояса остановились у двери комнаты.

Девушка открыла дверь своим ключом. Мы вошли. Сели за стол. Выставили водку, хорошее вино и дрянной мятый маргаринный торт. Ильичева пригласила двух подружек. То что Ильичева оказалась Пашкиной троюродной сестрой и при ярком электрическом свете оказалась не такой уж и хорошенькой, мой затуманенный разум совсем не смутило. Торт был разрезан, вино откупорено, водка разлита. Мы мигом приготовились к быстрой выпивке и вечной любви.

Рядом со мной за столом сидела очень миленькая девушка ее так и звали: Мила. Девушка, как выяснилось в разговоре, была чуть старше меня, училась на третьем курсе и хотела стать педиатром. Олег пристроился к Наташе Ильичевой, Пашка все подливал вино второй приглашенной девушке - Лене.

Цели были обозначены и распределены, пора приступать к атаке. Высокий здоровенный, русоволосый Олег со стаканом водки в руке торжественно обещал девушкам защиту и спокойный сон, на время его пребывания в армии. Я в свою очередь гарантировал им, что мы готовы хранить их девичью честь от всех иноземных захватчиков. Субтильный Пашка обнимаясь с Леной ничего не обещал и не гарантировал, ему было не до этого.

Комнатушка была маленькой, Пашка с Леной сидели рядышком на кровати. Я устроился на старенькой расшатанной табуретке, остальные восседали на канцелярских стульях.

Чуток отхлебнув винца из своих стаканов, Мила и Наташа пожелали нам удачной службы и счастливого возвращения домой. Тут я почувствовав, что время идет, а дело стоит во всех смыслах этого слова, мигом признаюсь Милочке в вечной любви, перед уходом в вечность нескромно прошу аванса, и пытаюсь доказать, что дело со словом у меня не расходится. От перехода к делу звезды искрами вспыхнули в моих мутноватых глазах. Это Милочка звезданула меня кулачком в переносицу, когда я пытался прижаться к ее высокой и нежной груди. Из носа закапала кровь, меня затошнило, выпитая водка полезла наружу, а любви совсем расхотелось. Пока я теряя кровь давил рвотный спазм, Милочка уведомила меня, что она девушка честная, и с первым попавшимся пьяным сопляком этим делом заниматься не собирается. Эти слова так поразили меня, что сил сдерживаться не стало, и от глубокого разочарования меня стошнило прямо в комнате.

В общем я всем кайф обломал. С позором из комнаты выставили не только меня, но и Пашку с Олегом.