Наперекор стихии - Хэвиланд Диана. Страница 81

Селена обняла Кейта и почувствовала волну любви, захлестнувшую ее, непреодолимое желание защитить сына от всех опасностей, которые ждут его впереди. Но через мгновение она отпустила мальчика, подумав, что такое проявление чувств не подходит будущему солдату.

Селена смотрела на едущего по дорожке на пони сына и думала: «Нет, я не смогу оставить его. В этом Рауль был прав». Еще он был прав, обвиняя ее во все продолжающейся любви к Брайну. Что ж, даже если она никогда больше не увидит Брайна, у нее есть его сын.

Селена и Рауль вернулись в Париж незадолго перед Рождеством, привезя с собой Кейта. Рауль продолжал вести себя так, как будто ничего не случилось. Он был галантен и внимателен на людях, сопровождая ее на бесконечные балы и поездки в театр и оперу. Он подарил ей великолепную русскую соболью шапку, а на Новый год удивил санями, сделанными в форме лебедя, которые везла пара лошадей с серебряными колокольчиками и красной сафьяновой упряжью, отделанной серебром.

Накануне шел снег, и они вместе поехали на санях нанести традиционный визит в Тюильри, чтобы отдать дань уважения императору и императрице.

Когда вошла царственная чета, Селена почувствовала, как Рауль сжал ее локоть. После небольшой паузы Луи Наполеон сказал:

— Надеюсь, ваш сын оправился после своей болезни.

Его глаза под тяжелыми веками смотрели загадочно.

— С мальчиком уже все в порядке, ваше величество, — сказала Селена.

— Эти детские болезни всегда так неожиданны, — сказала Эжени. — Иногда это пугает.

Император подошел к следующему гостю, чтобы сказать ему несколько слов, но Эжени выждала момент и сунула Селене маленькую коробочку.

— Кое-что на память, — мягко сказала она и тоже отошла, выглядя по-настоящему царственно в бархатном платье бронзового цвета.

Возвращаясь домой, Рауль был явно спокойнее. Император предпочел принять извинения Селены за быстрый и неприятный отъезд из Компьена; как и Рауль, он выбрал приукрашенную иллюзию, а не ранящую действительность.

— Что дала тебе императрица? — спросил Рауль.

Селена достала из собольей муфты маленькую коробочку и открыла ее. Внутри лежала золотая брошь, искрящаяся в лучах зимнего солнца. Брошь была прекрасной гравировки и стоила немалых денег.

— Единорог, — сказала Селена, немного озадаченная. — Смотри, один рог. Интересно, почему… — Она вспомнила золотого оленя, которого отдала Полине Меттерних в тот вечер в Компьене со словами: «Отдай это Эжени».

Рауль мельком взглянул на брошь.

— Единорог часто появляется в средневековых произведениях искусства, — сказал он. — Его считали символом добродетели…

Хотя Селена продолжала играть свою роль, появляясь с Раулем в обществе, оказывая ему знаки любви перед гостями, она не могла притворяться в постели. В течение нескольких месяцев после случая в Компьене Рауль продолжал пытаться пробудить в ней ответные чувства, но несмотря на то, что он был умелым и страстным, как и прежде, она уже не могла отвечать на его ласки. Селена покорно отдавалась ему без протестов, но и без страсти.

Она не была особенно удивлена, когда, спустя несколько месяцев подобных отношений, до нее дошли слухи о его любовных делах на стороне. Любовниц Рауль постоянно менял. Он проводил ночи с танцовщицами из оперы, с актрисами из «Комеди Франсез», с манекенщицами из «Дома Ворта», маленькой хорошенькой ассистенткой модистки. Когда прошел первый шок, Селена поняла, что не винит Рауля, у нее было достаточно честности, чтобы смотреть правде в глаза: несчастье в браке не было только его виной, она тоже внесла свой вклад в их отношения, когда согласилась выйти замуж, зная, что не любит его по-настоящему. Селена понимала, что позволила себе стать слишком зависимой от Рауля в месяцы, когда выздоравливала в Алжире. Она пыталась отказаться от своей любви к Брайну…

Она также пыталась, но безуспешно, утешить себя сознанием того, что состояние ее брака не столь необычно в обществе, частью которого она была; что многие другие замужние женщины, знакомые ей, были равнодушны к своим мужьям и без зазрения совести заводили любовников. Но Селена хотела единственного мужчину, а он никогда больше не захочет ее. Он покинул ее в ярости, уверенный, что она его предала.

Еще некоторое время после новогоднего визита в Тюильри Селена чувствовала себя неловко в присутствии императора, боясь, что он снова начнет делать ей предложения. Но вскоре поняла, что ее опасения на этот счет безосновательны, Луи Наполеон был с ней формально вежлив, как и со всеми гостями; может быть, он не хотел вторичного поражения, может быть, его беспокойный взгляд устремился на другую красотку… Но наиболее вероятно, решила Селена, он стал слишком занят государственными делами, чтобы гоняться за строптивой женщиной.

К концу 1868 года император больше не мог игнорировать угрозы своему режиму. Надеясь завоевать поддержку французов, отвернувшихся от него, он наконец начал предлагать им драгоценную свободу, но слишком поздно. Подарив газетам больше свободы, чем они имели в декабре 1851 года, он подвергся нападкам таких либеральных газет, как «Раппель», «Ревьель» и «Ла Лантерн». Он дал рабочим право на забастовки, и по всей стране начались волнения, а правительственные войска стреляли в шахтеров и рабочих фабрик. Запрещенная «Марсельеза» стала слышна даже на бульварах Парижа.

В 1869 году, теплым июньским вечером, Рауль и Селена ехали в оперу и увидели толпы разъяренных рабочих, наводнивших улицы. Селене стало не по себе.

— Может, нам стоит вернуться? — спросила она.

— Чепуха! Как только призовут кавалерию, порядок будет восстановлен. Рабочим не нужно учиться читать. Их взбудоражили республиканская пресса и работы Карла Маркса, и теперь они требуют каких-то неслыханных привилегий.

— Зима будет тяжелой, — сказала Селена. — А из-за инфляции многие рабочие не смогут прокормить свои семьи.

— Без сомнения, они не имеют права собираться для протеста. Император слишком мягок с ними. Он пытается задобрить этот сброд, но они понимают только силу. — Рауль покачал головой. — Он уже не тот человек, который взял под контроль всю Францию силой войск в пятьдесят первом.

— Но сейчас он болен, — возразила Селена, она слышала от самой Полины Меттерних о все ухудшающемся здоровье императора.

Полина сказала, что, несомненно, императора ослабила бесконечная тяга к женщинам, но она допускала также, что не только распущенность в любовных делах плохо влияла на здоровье императора. Его мучила постоянная боль из-за камней в пузыре, и, отклонив услуги врачей, он предпочел опиум. Селена, как и многие другие в придворных кругах, знала, что теперь перед выходом на люди император использовал косметику, чтобы никто не заметил, каким больным он выглядит.

Подобные слухи не могли оставаться в секрете, и теперь враги императора по всей Франции набирали силу, а на прусской границе выжидал Бисмарк, с холодной свирепостью подкрадывающегося волка. Рауль выказывал презрение к прусской армии, но среди французских военных были и другие, все еще в меньшинстве, относящиеся к Пруссии с опаской.

Но большая часть высшего света Парижа, с ее талантом игнорировать все неприятное, пропускала мимо ушей угрозы генералов Бисмарка, забывала об опасности собраний французских рабочих и продолжала погоню за бесконечными развлечениями, какие только можно было найти в этом великолепном городе. Селена смотрела на длинную череду экипажей, выстроившуюся перед оперным театром, и слушала Рауля.

— Ты не должна выглядеть такой серьезной, дорогая. Я хочу, чтобы ты сегодня развлекалась. «Фауст» — одна из твоих любимых опер, не так ли?

Она кивнула, заставив себя улыбнуться. Но даже когда они вошли в ложу и заиграла музыка, Селена не могла подавить беспокойство. Во время первого акта, в начале «Хора солдат», шум на улице становился все громче, так что скоро стало невозможно слушать пение. Даже Рауль не мог оставаться безразличным и поднялся.