Лейла. По ту сторону Босфора - Ревэй Тереза. Страница 14

Селим проснулся рано, потревоженный плескающимися домочадцами. В гаремликах Стамбула никогда не спали допоздна, и с тех пор, как он поселился в женской части дома, ему приходилось терпеть невыносимый шум. Лейла исчезла, и ему это не понравилось. Нужно было сообщить ей важную новость, а она была намного более расположенной к нему по утрам. Настроение было скверное.

Служанка принесла завтрак: аккуратно выложенные на подносе хлеб, варенье, яйца в скорлупе и сладкий творог, рецепт которого его мать принесла из императорского сераля. Он заметил, что в нескольких шагах замер Али Ага. Само почтение, руки за спиной.

— Что случилось? — удивленно спросил Селим.

— Бей Эфенди, сегодня приезжает Орхан.

Селим с досадой откинулся на подушки.

— А, понятно… В такой опасный момент — и все-таки приезжает.

Перед тем как шурин отправился учиться на факультет археологии в Берлин, между ними возникли разногласия из-за странных и навязчивых идей молодого человека.

Они никогда не понимали друг друга. Селим считал Орхана сорвиголовой, тогда как последний расценивал супруга сестры как консерватора, зацикленного на величии империи, аромат которой давно улетучился.

— Можно было бы меня предупредить!

— Лейла-ханым только что получила телеграмму.

Раздраженный, Селим взял сигарету. Евнух протянул огонь.

— Почему он возвращается?

— Этого я не знаю, Бей Эфенди.

— Однако Берлин должен был ему понравиться. Он, вероятно, доволен, что провозгласили республику. Этот парень всегда был в душе социал-демократом.

Али Ага промолчал. Ему не пристало комментировать слова хозяина, к тому же пребывающего в дурном расположении духа. Али никогда не признавался ему, что испытывает к Орхану дружескую симпатию. После внезапной утраты родителей мальчик нуждался в поддержке. Орхан обнаружил страсть Али к рыбалке, и ему пришло в голову отправиться вместе с евнухом на ловлю. И они, закатив штаны до колен, бродили босиком по воде. Тогда между ними возникло взаимопонимание.

— Этот дом превращается в вольер, — прорычал Селим. — Не хватало здесь еще Орхана с дружками, которые не заставят себя долго ждать и появятся, узнав о возвращении берлинского студента. Но он должен будет вести себя сдержанно, ты меня слышишь? Иначе отправится в йали.

— Об этом не может быть и речи, — заявила Лейла, входя в комнату. — Орхан имеет полное право находиться здесь, вместе с нами.

Селим раздраженно зыркнул на жену. Сегодня она была одета на западный манер — шелковая блуза, серая шерстяная юбка, скрывающая щиколотки. Усеянная жемчугом сетка удерживала волосы. Лейла собиралась на одно из собраний женской организации. Организация была благотворительная, но Селим знал — женщины обсуждали там все, что их волновало: эмансипацию, полигамию и браки по договоренности, развод, влияние Запада на мораль… Самые радикальные дамы заявляли о равенстве в образовании и доступе к профессиям, девизом таких было «Долой старые идеи!».

В прессе было полно обращений таких женщин. Халиде Эдип [23], лектор по литературе в университете, феминистка, чьи работы Лейла, увы, читала с живым интересом, даже организовывала дебаты в присутствии мужчин и женщин.

— Ты похожа на одну из этих омерзительных англичанок, которые требуют избирательного права, — бросил он, тщательно разглядывая ее с ног до головы.

— Женщины больше не могут оставаться взаперти у себя дома и дарить нежность и счастье, — насмешливо ответила она. — Успокойся, у меня нет ничего общего с суфражистками. Единственное, что меня действительно волнует и чего я хочу, — быть рядом со своими детьми.

— И не с мужем?

— Если только он внимателен.

Она с вызовом посмотрела ему в глаза. Селим понял намек. Он подумал, что его жена, когда осмеливалась высказывать свою точку зрения, была восхитительно вызывающей.

— Мне жаль, что тебя огорчает приезд моего брата, — продолжила она более спокойным тоном. — Орхан должен бы образумиться за время учебы в Берлине.

— Очень в этом сомневаюсь, — пробурчал Селим, делая знак служанке принести кофе. — Этот парень непокорен от природы.

Лейла закатила глаза. Ее расстраивали натянутые отношения между мужем и братом. И они стали одной из причин, по которой юноша покинул город. Теперь же она надеялась, что мужчины начнут с чистого листа.

— В любом случае мы с Орханом не будем часто видеться.

— Как это? — удивилась она.

— Я еду в Париж. Меня пригласил один мой французский друг. Это прекрасная возможность. Я смогу держать руку на пульсе и войти в курс дел, касающихся конференции и переговоров по мирному соглашению, до того как приедет наша делегация.

Лейла изумленно смотрела на супруга.

— Как долго ты будешь отсутствовать?

— Пока не знаю, — ответил он, пожимая плечами. — Думаю, что это будет зависеть от продвижения переговоров.

У Лейлы появилось дурное предчувствие и по телу пробежала дрожь. Когда Селим уходил на фронт, она испытала такое же волнение. Домашняя жизнь женщин со своими правилами и обязанностями была лишь отблеском городского мира мужчин. Эти два мира были двумя сторонами зеркала. Тенью и светом, равновесие которых давало силу и гармонию османскому миру.

— Мы должны подготовиться к обрезанию Ахмета, — рассердилась она. — Как это может произойти без тебя? Это немыслимо.

Ахмету понадобится поддержка Селима, чтобы пережить момент, одновременно радостный и пугающий. Церемония должна быть грандиозной. Лейла заказала белое постельное белье с голубой каймой, и Ахмет будет лежать, как принц. Для украшения покрывала она сама смастерила из ткани мышь и черепаху, символы ловкости и долголетия. В ожидании великого дня в сундуке хранилась его шелковая голубая туника с вышивкой, и подходящий к ней головной убор, и праздничная обувь… Этот знаменательный день разделят с ним пять мальчиков квартала. Она запланировала для детей спектакль, воздушные шары и сладости. Это важнейший этап для сына и честь для их семьи. И это невозможно устроить в отсутствие Селима. Гюльбахар-ханым никогда не простит такое дезертирство.

— Если нужно, мы приблизим дату, — заявил Селим, не представляя, какой дополнительный труд по организации этого события взваливает на жену.

Внезапно Лейла побледнела.

— Ты не можешь оставить меня одну с французами!

Он отвел взгляд.

— Это, конечно, не идеальная ситуация, но я не могу пропустить такую возможность. Падишах оказывает мне честь, отправляя во Францию. Ослушаться его — непростительное оскорбление.

— Селим, ты нас бросаешь! — продолжала она с отчаянно бьющимся сердцем, оскорбленная тем, что чувствует себя обделенной. — Как ты можешь оставить семью в такой момент, чтобы бежать за… я не знаю… какой погремушкой султана?

Она не понимала, откуда этот панический страх, но всегда доверяла интуиции, а отъезд Селима внушал недоброе предчувствие.

— Не будь глупой! — возразил он раздраженно. — Я сыграю важную роль! Ради будущего нашей страны. И я должен быть на высоте.

Он был горд собой. Он всегда страдал в тени своего великого отца, одного из самых уважаемых пашей Империи. Ее супруг сомневался в себе, в своих способностях, и Лейле приходилось порой льстить его самолюбию. В Порте родство не предоставляло никаких привилегий. Наследственная аристократия существовала лишь на Западе, а султаны предпочитали не давать повода представителям могущественных семей. Здесь учитывались только заслуги. Даже раб мог претендовать на самый высокий пост в государстве, если покажет, на что способен. Селим не откажется от возможности блеснуть в глазах принца, пусть супруга даже будет умолять на коленях. «Впрочем, разве мужчины когда-нибудь отказывались от чего-либо ради женщин?» — взбешенная, твердила она про себя. Женщины не имели настоящей власти над мужчинами за исключением периода беременности, потому что Пророк, да покоится Его душа с миром, поставил материнство превыше всего.