Княжна - Берендеева Светлана. Страница 14

– То не я, то царевна Наталья тебе пособила, ей при случае поклонись. Она, может, и сегодня сюда заедет. Точно, правда, не обещалась… Ну, поди, Маша, вон там, в горнице дела ваши девичьи затеваются.

Все девицы и впрямь устремились из залы, Мария пошла за всеми. В комнате с малым числом свечей приготовлено было всё для гаданья: чашки с водой, круги воску в ковшиках, лучины, гребни, блюдо серебряное с платком. Занятно, подумалось Марии. Время, конечно, для гаданья подходящее – крещенский сочельник, однако нынче на все старые обычаи запрет наложен. А что ж об этом неугомонный Пётр Алексеевич не побеспокоился? Спросила потихоньку севшую рядом девицу – та неопределённо пожала плечами, не знаю, дескать.

Решили сначала на блюде гадать. Кликнули девок песенниц, склали на блюдо по кольцу с каждой девицы, блюдо платком накрыли. Под песню начали вынимать кольца и отдавать хозяйкам – каждая гадала, как пришедшиеся её кольцу слова истолковать можно. В это время Марию дёрнули за подол, глянула – карлица ручкой манит, в залу зовёт.

В зале дамы постарше – матери да тётки – картами занимались. И Наталья тут была, бегло улыбнулась Марии и шепнула:

– Царевна кличет. Благодари её да лишнего не говори.

Пока Мария прикидывала, что же это такое лишнее, чего говорить нельзя, ноги уже внесли её в малую горенку, где сидели царица Прасковья и темноволосая женщина с выпуклыми глазами царя Петра. Больше в её лице ничего царя не напоминало, но глаза – просто вылитые. По ним Мария любимую его сестру враз опознала и низко-низко ей поклонилась. Та встала, сделала навстречу шага два.

– Ну, здравствуй, княжна, вот ты какая.

Мария молчала, опустив глаза.

– Не люб тебе, значит, мой племянник? Нос от царского рода воротишь?

У Марии напряглись крылья носа.

– Наталья Алексеевна, я ни нос, ни что другое не ворочу, а превыше всего ставлю государеву и батюшкину волю.

– Ну-ну. Вижу, правду о тебе говорили, что Богом тебе не токмо красоты, а и ума изрядно дадено. Годишься!

Повернулась к сидящей у стола Прасковье.

– Что, Прасковья Фёдоровна, годится нам сия юница?

Та степенно покивала. Наталья Алексеевна приобняла опешившую и удивлённую Марию, посадила рядом с собой на лежанку у изразцовой печки.

– Боярышень ко двору берём несколько. При всех иноземных дворах фрейлины есть, вот и у нас будут. Так что скажи отцу, в Москву с моим поездом поедешь. Ну да я с ним и сама поговорю. То честь большая, чуешь ли? Многие на твоём месте быть хотели.

В это время из залы донёсся визг, потом хохот, и в комнату вскочила царевна Катерина, еле выговаривая сквозь смех:

– Маменька, тётенька, там ряженые приехали! Ой, Маша, ты здесь, вот кольцо твоё, возьми, на «рябину» вынулось. Не иначе, как под рябиной суженого встретишь. А мне-то, гляньте, какой воск чудный вылился – ровно замок какой-то, а с этой стороны – корона. Не иначе, мне тоже, как сестрице Анне, за герцогом быть. А может за королём, а, маменька?

Так тараторила кругленькая косоглазенькая хохотушка Катерина и тянула мать и тётку в залу, где и вправду уже плясали ряженые. Прыгали и кривлялись нарисованные на холсте и бересте личины с прорезями для глаз, развевались вывороченные тулупы и рогожные накидки, однако ж из-под рогожи торчали башмаки с пряжками и сапоги тонкой кожи. Понятно, простого звания ряженых в такой дом не допустят.

В дверях показался слуга с большим подносом, уставленным серебряными чарками и блюдами с закусью, и хозяйка принялась потчевать нежданных гостей. Один из них, в мочальной бороде, с чаркой в руке подошёл к Марии.

– Пригуби, красавица, чтоб слаще пилось.

Что ж, ряженым в такой малости не отказывают. Мария коснулась губами серебряного края.

– Эх, сладко как!

Белая рука в перстнях обтёрла торчащие из-под мочала усы и яркие губы.

– Ну, а теперь по обычаю поцелуем угости.

Не ожидая ответа, он склонился к её лицу.

– Э, нет, это ты у хозяйки спрашивай, а я здесь гостья.

Она резво отскочила. Но настырный козлобородец не отставал и ей пришлось бегать от него по зале. Козлобородому заступали дорогу, ставили подножки, вокруг раздавался смех. Увидав эту погоню, царевна Катерина весело всплеснула руками.

– Пятнашки! Будем в пятнашки играть! Или нет, лучше в жмурки. Ты первый водишь.

И она, оглянувшись, подхватила со стола рушник, приступила к козлобородому, чтоб завязать глаза.

– Постой, царевна. Успеешь, завяжешь, да чур, уговор, играть по-святочному будем.

– Это как же?

– Али не знаешь? Кто кого ловит, тот того целует.

Катерина захохотала и с удовольствием согласилась:

– Годится.

В жмурки захотели играть все. Старшие, чтоб не зашибли их, расселись по стенам и тоже от души смеялись, глядя, как ряженые ловят визжащих девиц и крепко целуют их, невзирая на сопротивление, а потом, завязав попавшейся деве глаза, наперебой стараются попасться под руку водящей.

Домой вернулись поздно и на другой день поздно встали, уж при свете. Отец уже знал, что Марию ко двору берут, был доволен – пронесло, царский гнев отошёл. Выезд в Москву был назначен на другой день, и с утра начались хлопоты сборов в дорогу. Пелагея с ног сбилась – слыханное ли дело, за один день собраться! Укладывала сундук да приговаривала, что, мол, стоило ли сюда ехать, чтоб, почитай, сразу в Москву возвращаться.

Марии и хотелось опять в Москву, и грустно уезжать было: вроде и привыкла уж тут. Да и Наташу оставлять жалко, так сроднились они за эти дни, будто год вместе прожили.

– Ничего, – утешала её невестка, – Вот армия против турка пойдёт, царевна и обратно вернётся, и ты, конечно, с ней. Да, Вася говорил, что донесение-то он в Москву повезёт, ты поцелуй его за меня, скажи «жду». А там, – Наталья хитро улыбнулась, – и Сашу, может, возле государя встретишь, вот и помиритесь.

Мария вздохнула. Саша. Все эти дни она будто и не думала о нём, он просто всегда был с ней, в её мыслях и в душе.

Выехали рано, в каретах додрёмывали, при свете остановку на завтрак сделали, а после завтрака Марию и остальных фрейлин в карету к царевне Наталье Алексеевне пересадили. Было их всего трое: кроме Марии ещё Варвара Свиньина и Нина Цицианова – та, что с Сашей так ловко танцевала. Принялась их царевна сразу наставлять о правилах придворного поведения, и от себя говорила, и читала по тетради, посланником Василием Долгоруким писанной. Читала Наталья Алексеевна внятно, не торопясь, изредка поднимая глаза и поясняя малопонятные слова. Потом, утомившись, тетрадь закрыла, потянулась.

– Понять вы должны, боярышни, сколь важно, чтоб вы все правила обхождения до тонкостей знали. Государь наш бьётся, чтобы сделать Россию истинно великой державой и хочет двор иметь не хуже других европейских. В том мы помогать ему должны, сколько сил наших хватит.

Мария искоса поглядывала на новых своих подружек. Нина Цицианова, черноволосая, с большими чёрными глазами и с большим же чётко очерченным ртом. Варя Свиньина, напротив, светленькая, чуть рыжеватая, с очень белой прозрачной кожей и мелкими аккуратными чертами лица. Обе они серьёзно и внимательно слушали царевну, временами взглядывая друг на друга и на Марию.

Интересно, думала Мария, нравится ли Нине мой Саша, и есть ли у неё свой жених? Какая у неё кожа смуглая, как у скотницы. Наташа сказывала, князья Цициановы из Грузии, видом черны, но православные. Князя царь Пётр на службу позвал, он иноземцев жалует, имения им дарит российские и из казны кошт немалый отваливает. Вот и князю Георгию земля с крестьянами пожалована была, так что стало ему на что дом в новой столице выстроить и семейство туда перевезти. Теперь вот дочь ко двору царскому взята.

Нина поймала её взгляд и улыбнулась. Марии стало совестно, и она поспешно улыбнулась в ответ.

Ехали быстро, с малыми остановками для трапез, благо лошади были резвы и часто менялись – государь позаботился прислать подставы. Сам он вперёд ускакал, дела не ждали. Поезд был большой: кроме царицы Прасковьи с дочерьми и царевны Натальи, еще Катерина Алексеевна с дочками, ближние царицыны боярыни, министры государевы, сенаторы, и все с семействами, с челядью, с поклажей. По дороге все перезнакомились, в гости из одной кареты в другую ходили, пересаживались, менялись местами.