Княжна - Берендеева Светлана. Страница 9

– ???

– Да вот. А Пётр Алексеич-то уж сватает ему немецкую герцогиню. Понятное дело, родство ему себе под стать подобрать надо. А царевичу, вишь, Мария Борисовна – свет в окошке. Заступы просит у светлейшего князя Меньшикова, да у крёстной дочери своей Екатерины Алексеевны – видала её?

– Видала.

Голос у Марии тихий, лицо застывшее. Её испугало Натальино оживление и даже как будто радость. Она подумала, что также оживлённы и радостны сейчас отец и брат. Как же, родство великое, и про князя Куракина сразу забыли. Чтобы проверить, спросила:

– А князь Куракин как же?

– С Борис-Иванычем батюшка уж и повинились и помирились, Да ведь тот и сам понимает, какое дело.

Наталья на мгновение замолчала, а потом, всплеснув руками, шёпотом вздохнула:

– Маша, ведь царицей будешь!

И от этого восторженного шёпота похолодело всё у Марии внутри, и комната начала медленно переворачиваться.

Вокруг её постели бегали и гремели посудой, щупали ей лоб и жилку на шее, поили горьким взваром, потом ушли. Пелагея вздыхала в углу. Раз послышался за дверью батюшкин голос. Кто-то сказал:

– Спит.

Мария не спала, лежала, вытянувшись на животе, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Спать совсем не хотелось, ничего не хотелось. В голове и мыслей никаких, только будто картинки ей кто-то показывал: Саша в голубом камзоле танцует внизу с черноглазой красоткой, Алексей скачет между заснеженными елями, Екатерина с ласковой улыбкой, царёвы удивлённые глаза, два лица – её и Сашино, в мерцающем от свечного огня зеркале. Невмоготу лежать – встала. Толстый ковёр приятно проминался под босыми ногами. Подошла к зеркалу. В темноте глаза казались чёрными. Глядя в эти глаза, спросила:

– Что делать? Что?

Упросить батюшку? Позвать Наталью и Василия на подмогу, разжалобить? Нет, никто из родных ей не то что помогать – и слушать не будет. Знала княжна, что выше всего для Голицыных честь, гонор боярский. А есть ли честь выше, чем в царскую семью войти? Что же, что же делать?

Так ничего и не придумав, села к окну, смотрела на проглядывавшие меж облаками звёзды. Здесь и застала её проснувшаяся утром Пелагея.

За завтраком есть ей совсем не хотелось, сумела проглотить только немного молока.

– Голова не болит ли, Маша? Что-то ты бледная нынче, пусть лекарь ещё раз посмотрит.

Борис Алексеевич глядел на неё внимательно почти всё время, как она вошла в столовую. Марии казалось, что он хочет сказать ей что-то. Она догадывалась – что, и боялась это услышать. Не досидев до конца завтрака, отпросилась в свою комнату и со страхом услышала от отца:

– Иди, приляг, я зайду к тебе после.

Зашедший вскорости Борис Алексеевич застал её у окна глядящей в белёсую петербургскую хмарь. Тихо подошёл, поцеловал, пощупал лоб – не горяч ли. Лоб был холодный, холодна была и рука дочери. Её бледность и вялость тревожили князя – дочка редко болела, но уж если случалась хворь, то оказывалась нешуточной. Сейчас же очень нужны были её здоровье и весёлость и всегдашняя бойкость.

– Иди-ка ляг, простынешь у окошка.

Сам отвёл, накрыл одеялом. Маша легла покорно, закрыла глаза.

– Болит что? Смотрел лекарь сегодня?

– Смотрел, ничего не болит, я здорова, батюшка.

– Ну ладно, полежи.

Князь Борис походил по комнате. Подошёл к зеркалу – на него остро глянули жёлтые глаза из-под нависших бровей. От крючковатого носа шли глубокие складки, под глазами набрякли мешки. Хорош, нечего сказать! Дочка не в него, в жену-покойницу. Вот уж красавица была! Характер, правда, у дочери его. Голицынский. Своевольной росла, но и понятливой, с цепким разумом и смелостью не девичьей. Нужны, нужны сейчас и понятливость её и смелость. Такое дело заварилось – или пан или пропал. Шутка ли, в царскую семью войти! Алексей-то хоть и нелюбим царём, все знают, что нет меж ними лада, но ведь наследник. Кому как не ему, Алексею, престол достанется. И моя Маша рядом… Помотал головой от нахлынувших ослепительных видений.

Только дело это непростое. Царь-то ведь уж хлопочет о браке цесаревича с принцессой Софией-Шарлоттой Бланкенбургской, внучкой герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского. Тьфу, язык сломаешь! Сестра её замужем за императором Карлом VI. Родство изрядное. Ох-ти! А государь Пётр Алексеич гневлив, чуть что не по его – может и тумаков накласть, а может и жизни лишить. Осторожно сию интригу вести надобно, с большой опаской.

Подошёл к дочери, погладил по золотистым волосам.

– Маша, я спросить тебя хочу. Я вот князя Куракина в мужья тебе назначал. Люб он тебе?

Она медленно подняла на него глаза, и князю Борису сделалось не по себе. Что-то непонятное было в её взоре, глаза казались огромными на осунувшемся лице и очень взрослыми, даже мудрыми.

Помолчала, потом медленно выговорила:

– Борис Иваныч разумен и обходителен. Что до замужества, батюшка, то я вашей воле покорна была.

Он не заметил этого «была» и вздохнул облегчённо.

– Так вот, Маша, за Куракина ты ныне нейдёшь. То наши дела с князь-Борисом, мы давеча переговорили, и обиды тут ни с какой стороны нету. Другой жених у тебя будет. И получше! И жду я, что ты во всём покорна моей воле будешь и не посрамишь рода Голицыных, а напротив – возвысишь его.

В возбуждении Борис Алексеевич вскочил, прошёлся, снова сел. Мария молчала, она была рада, что её ни о чём не спрашивают. Она не знала бы что ответить: и непокорство родительской воле недопустимо, и покориться в этом она не могла, никак не могла.

Борис Алексеевич снова погладил её голову, поцеловал лоб и руку.

– Ну, спи, сил набирайся. Вечером гости у нас, тебе выйти к ним надо.

И она заснула. На душе стало спокойно, будто она знала, что делать. А ведь не знала, совсем не знала. Уверена только была в том, чего хочет: Саша, только он.

После обеда отправились с Натальей и племянниками погулять. Марии интересно было смотреть на новую столицу. Дома строились каменные, с какими-то странными чешуйчатыми крышами. Наталья объясняла, это, мол, ещё одно нововведение царя Петра, черепица называется. Делают её из глины. Есть мастерские, где продают, а у кого денег не густо, сами лепят, дело нехитрое.

– И лучше, чем дёрн, воду держит. По здешней-то погоде – самое то. Правда, уж по крыше, как у нас привыкли, не походишь. Один решил сверху трубу поправить, послал человека – а он хрусь-хрусь по черепкам, и крышу перекрывать пришлось.

Наталья засмеялась.

Глядя на её ровные белые зубы, Мария вспомнила, что в ассамблее у некоторых дам во рту черно было. Спросила.

– Так это ж новая мода, не то от итальянцев, не то от французов – зубы чернить. Белые, дескать, зубы у арапов, да у обезьян. Вот глупость-то. И Васе моему не нравится.

– А Вася-то где? И утром его не было, и за обедом.

Александра тоже не было со вчерашнего вечера, но о нём Мария не спросила, поосторожничала.

– Послал государь и его и Сашу за провиантом для армии. Вроде опять война будет.

– С кем?

Наталья равнодушно пожала полными плечами.

– Да вроде с турком.

– Надолго уехали?

Наталья горестно вздохнула.

– Кто ж это знает? Обещал Вася поскорей обернуться. Скучаю я без него, Машенька, так, что и не выскажешь. Вот выйдешь замуж, сама узнаешь…

Взглянув на лицо Марии, она осеклась.

– Ты что, Маша?

Мария ответила не сразу. Наталья – добрая душа, но можно ли ей довериться? Посмотрела внимательно во встревоженные тёплые глаза и решилась.

– Наташа, ты царевича близко видела, говорила с ним когда?

– Ну, с глазу на глаз говорить не приходилось, а видать – видала и за столом напротив сиживала. Раз даже в пару в контрдансе с ним попала, когда фигуры со сменой кавалеров.

– А вот скажи, ты бы хотела, чтоб он мужем твоим был?

– Что ты такое говоришь, я же замужем!

Помолчала.

– А и впрямь, квёлый он какой-то, спина колесом и руки потные. А смотрит – ровно украл что, глазами зырк-зырк по сторонам, а голову не поворачивает.