Обитель любви - Брискин Жаклин. Страница 10

Бад опустился в плетеное кресло напротив мадам Дин и объяснил ей, что на самом деле она не получила в наследство часть компании «Южно-Тихоокеанская железная дорога». Амелия стояла чуть в стороне, и лист папоротника скрывал половину ее бледного лица.

— Мистер Ван Влит! — позвала она.

Бад оглянулся на нее. В его голубых глазах мелькнуло выражение досады.

— Там ведь есть долговое письмо на акции Южно-Тихоокеанской компании... Это и называется распиской? — спросила она. — Но ведь она аннулирована. На ней даже штамп о погашении есть. Разве это не означает, что папа выплатил стоимость всех акций?

— Дорогая, ты не должна вмешиваться, — сказала мадам Дин. — Прошу прощения, мистер Ван Влит. Продолжайте.

— Амелия говорит правду. Там есть погашенная расписка на двадцать тысяч акций. Но мистер О'Хара утверждает, что в бухгалтерских книгах компании, которые вел полковник, обнаружены некоторые неточности.

— Мой бедный муж! Он работал денно и нощно! Кто же без греха? К тому же в таких адских условиях... О, простите меня, мистер Ван Влит. Я не хотела оскорбить вас и ваш дом.

Амелия приблизилась к ним. Бад нашел, что у ее чуть раскосых глаз цвет весеннего горного леса. Не зеленые и не карие, а нечто среднее...

— Мистер O'Xapa обвинил папу в том, что он обманывал компанию? — твердым и звонким голосом спросила она.

— Да. Он сказал, что ваш отец оплатил стоимость акций за счет средств самой компании.

Ее густые ресницы опустились, словно она хотела скрыть от него боль, которую ей доставили эти слова. Он ожидал возражений, опровержений.

Но вместо нее заговорила мать:

— Но это же просто смешно! Мой бедный муж жизнь посвятил этой дороге! Сенатор Стэнфорд, мистер Хантингтон и мистер Крокер были его лучшими друзьями. А теперь, когда он умер, выходит, они пытаются взять назад свои обязательства?! О, что за подлый мир!

— Мама... а если они правы?

— Это невозможно!

— Но если?

— Они лгут, дорогая. Лгут!

— Прошу тебя, мама, послушай. Папа столько тратил. Он построил два дома, он вывозил нас в Париж. Он тратил, мы тратили. Как же он мог при этом еще и купить столько акций?

Брови Бада поползли вверх. «Значит, она задумывалась об этом раньше, — решил он. — Она поняла суть». Ему стало жаль девочку, но ее открытый и острый анализ ситуации взволновал его. Женщинам несвойственно смотреть в глаза правде. Голая истина неприлична. Женщинам свойственно удовлетворяться отговорками и «более мягкими словами» со стороны мужчин.

— Дорогая, это бизнес, — сказала мадам Дин твердо. — Женщины в этом ничего не понимают.

— Мистер О'Хара с нами торгуется, мама! Если мы откажемся претендовать на владение частью компании, они будут молчать насчет папы. — Она бросила на Бада отчаянно-вопросительный взгляд.

Он кивнул в знак утверждения. Как быстро она ухватила суть! Поразительно!

Мадам Дин проговорила:

— Твой папа являлся совладельцем компании «Южно-Тихоокеанская железная дорога»! Его последней волей было желание, чтобы мы унаследовали его долю.

— Мы не можем унаследовать то, что ему не принадлежало.

— У нас есть документы, разве не так?

— Мама, ты же знаешь мистера Хантингтона и остальных. Они ни перед чем не остановятся. Они опорочат папино доброе имя.

— Это невозможно.

— Они объявят его растратчиком!

— Амелия!

— Они унизят его, мама! Прошу тебя, мама! Я не вынесу, если его станут унижать. Мама, я умоляю тебя, умоляю... — Амелия внезапно замолчала. Она словно замкнулась в себе и выглядела ребенком больше, чем обычно. Уняв дрожь в голосе, она проговорила: — Прости меня, мама. И вы, мистер Ван Влит.

Голос у нее был твердый, но какой-то бесцветный. Она спокойно пересекла комнату, но как только за ней закрылась дверь, они услышали, как быстро застучали ее каблучки на лестнице и потом затихли.

Мадам Дин вздохнула.

— Бедное дитя! — Ее лицо выражало искреннюю любовь. — Она так расстроена, мистер Ван Влит. Простите ее. Скорбит по отцу. Вообще-то она у меня очень хорошенькая.

Бад никак не смог бы назвать Амелию «хорошенькой». Однако ее горе тронуло его. Он сказал:

— Я все понимаю, мадам Дин. Честное слово, понимаю.

— Так на чем мы остановились?

Бад подался вперед в своем плетеном кресле и вновь объяснил этой очаровательной француженке ситуацию, сказав, что, если она будет настаивать и заявлять свои права на акции железной дороги, ей придется судиться с самыми могущественными людьми на всем Западе Соединенных Штатов. И что ее дочь права. В результате она добьется только одного — доброе имя ее мужа будет опорочено.

— Что стоят эти акции? — спросила мадам Дин.

— Два миллиона.

— Так много?

— Может, чуть меньше.

— Я даже себе не представляла...

— У вас нет никаких шансов удержать акции за собой, — сказал Бад.

Битый час он говорил ей одно и то же, но снова и снова мадам Дин, глядя на него большими карими глазами, повторяла:

— Как же я могу не исполнить последнюю волю мужа?

Бад ушел от нее без пяти минут час. Дома всегда обедали в час дня, и Хендрик требовал, чтобы все члены семьи являлись вовремя. Бад бодро зашагал по гравийной дорожке, но чувствовал, что мышцы ног стали словно резиновые, а в животе все переворачивалось. Приподняв шляпу, он провел рукой по лбу у корней волос. Рука стала влажной от пота. Это была реакция на поражение. Неважно, какого характера была неудача — его организм всегда реагировал одинаково. «Я вел себя с мадам Дин совершенно неправильно, — корил он себя. — Она с дочерью останутся ни с чем». Он проиграл.

Он нашел отца в одиночестве сидящим в столовой за столом, уставленным блюдами с едой. Хендрик сказал, что донья Эсперанца уехала в Сонору принимать роды у дочери старого Игнасио.

— Неужели они не могут найти другую акушерку? — требовательно спросил он в пустоту, и его двойной подбородок сотрясался. Ему необходимо было выказать свое раздражение, за которым он хотел скрыть робость перед женой-испанкой.

Племянница принесла суп с albondigas [7]. Прожевывая мясные шарики и зачерпывая ложкой легкий пряный бульон, он рассказал отцу о встрече с Лайамом О'Харой.

— Значит, полковник надувал их? — спросил Хендрик.

Бад кивнул.

Хендрик, никогда не отличавшийся мстительностью, только коротко хохотнул и воздержался от каких-либо комментариев по поводу происходящего в стане старого врага.

— Что ты такой мрачный? — спросил он. — Принимая во внимание обстоятельства, ты все сделал неплохо. — Это была высшая степень похвалы из уст отца. — По крайней мере ты спас ее дома и акции предприятий общественного пользования. Это уже немало.

Бад промолчал, ибо в ту минуту вновь осознал свое поражение.

— Очень красивая женщина, — проговорил Хендрик, оглянувшись на сына. Но за прошедший час Бад совершенно утратил всякое чувственное влечение к мадам Дин, поэтому он только пожал плечами.

— Так ты и впредь будешь помогать ей? — спросил Хендрик.

— Каким образом? Она мертвой хваткой вцепилась в те акции. Настаивает на том, что они принадлежат ей. Она больше не нуждается во мне, папа. Ей нужны лучшие адвокаты нашей страны.

Для борьбы мадам Дин выбрала самого лучшего.

Мэйхью Коппард, ее адвокат, был ньюйоркцем и имел прекрасные связи в Вашингтоне. У него было красное лицо и серебристая седина. Он вдовствовал. Прежде чем взяться за это дело, он убедился в том, что обвинения в растрате небеспочвенны, и узнал, что в Калифорнии Южно-Тихоокеанская железная дорога до сих пор не проиграла ни одного процесса. С другой стороны, на руках у мадам Дин была расписка об уплате за акции двух миллионов долларов. Он взвесил на своих весах — которые отнюдь не всегда были весами правосудия — шансы «за» и «против», и два миллиона очаровательной вдовы перевесили. Тогда Мэйхью Коппард от имени своей клиентки официально потребовал у компании «Южно-Тихоокеанская железная дорога» пакет из двадцати тысяч акций.