Месть Танатоса - Гавен Михель. Страница 33

После ужина Штефан и Джилл, чей подорванный организм весьма требовательно нуждался в отдыхе, снова отправились спать. А Алик и Ирма, поболтав с часок у камина за чашкой кофе и рюмкой коньяка, собрались домой, оставив Маренн с детьми ночевать на вилле. Наутро Ирма должна была заехать за Маренн на машине. Алик пообещал выделить шофера, чтобы отвезти дам в парикмахерскую и в косметический кабинет, а также прокатиться по Берлину…

— По магазинам… — рассмеялся Науйокс, подмигнув жене, — на колесах-то? Очень даже. Это не пешком ходить. Больше купите — больше увезете.

Что будет после обеда и вечером, Маренн не знала. Не знала она также, что, сев в машину и направляясь домой, Науйокс спросил Ирму:

— Ну, как тебе выбор нашего друга?

— Я так поняла, что речь идет пока что только о работе, — заметила та удивленно.

— Вот уж не надо сказок! — уверил ее Науйокс, — Работа — работой. Но сама знаешь: работа, она — не волк. Анна фон Блюхер уже получила полную отставку. Рвет и мечет в бессильной ярости. Это неспроста все, я тебе говорю. А вообще?

— А вообще, она очень красивая, ответила Ирма с грустью, — И, по-моему, не очень счастливая.

— Еще бы, побывав в лагере…

— Не только из-за лагеря, я думаю, что и до него…

— Ну, это вопрос тонкий… — согласился с ней Науйокс и повернул стартер.

Парикмахер и косметолог заняли половину следующего дня. Дети оставались на вилле под присмотром горничной. Маренн равнодушно отнеслась к тому, что ее внешности, как выразилась Ирма, придадут прежний блеск и очарование. Она вполне понимала, что оставалась очень худа, слаба и бледна. Какое уж тут очарование? Но седину в волосах закрасили — их расчесали и уложили в прическу, привели в порядок лицо, навели макияж.

Маренн смотрела на себя в зеркало, слушала восторженные отзывы мастеров и других клиенток о ее волосах и прекрасных внешних данных, любезно улыбалась и… видела себя совершенно чужой. Она не узнавала себя совершенно и почему-то относилась к этому равнодушно.

В магазинах она ничего не выбрала ни для себя, ни для детей — безучастно взирала на витрины, прошла по отделам, так ни к чему и не притронувшись, ни на чем не остановив внимания. Продавцы и посетители, замечая, смотрели на нее с сочувствием: как ни старались кудесники куафюры и макияжа, в Маренн легко можно было разглядеть серьезно больного человека.

Ирма всячески старалась развлечь и подбодрить свою подопечную, рассказывала забавные истории о бесчисленных знакомых, любительницах походов по магазинам. Накупила всякой всячины для дома, но на вопрос Маренн, за чей счет ей предлагается что-то приобрести и кто оплатил услуги парикмахера и косметолога, легкомысленно пожала плечами.

— Не знаю. Алик сказал, что все согласовано. Да это и неважно. У нас же есть кредитная карта…

— Чья?

— Науйокса. Нам хватит, не волнуйтесь, — рассмеялась Ирма. — На всякий случай Скорцени оставил ему свою, а тот и вовсе не бедный, поверьте, у них заводы в Австрии. А вообще, я думаю, — предположила она, — за счет организации. Но не знаю, не знаю… — махнула рукой нетерпеливо. — Право, что за вопрос для женщины, за чей счет! За счет мужчины, конечно!

За счет мужчины — Маренн не обратила внимание на последнее высказывание, приняв его за шутку. А вот за счет организации… За счет гестапо, что ли? Очень интересно. Слава Богу, что она ничего не купила.

Единственное, что немного порадовало Маренн и заставило ее улыбнуться во время поездки — это Берлин. Он был прекрасен! Залитый светом низкого осеннего солнца, еще окутанный золотым и багряным убором опадающих листьев, которые так успокаивающе шуршали под ногами, — забытый шелест осыпавшейся роскоши каштанов на Елисейских Полях в Париже. Город почти не изменился за два года, что она отсутствовала в нем. Правда, ей показалось,что на улицах появилось гораздо больше людей в военной форме, и это настораживало. Германия явно наращивала свои военные «бицепсы».

Читая обнаруженные на вилле газеты, Маренн уже знала теперь о недавнем триумфе аншлюса. Она знала, что вступившие в Австрию войска немецкого фюрера австрийцы встречали на ура и забрасывали цветами. Все села и города украшали флаги со свастикой, а с шинели генерала Гудериана восторженные поклонницы сорвали все пуговицы на сувениры. Она знала, что танки Гудериана двигались по Австрии, украшенные флагами двух стран и зелеными еловыми ветками. Их заливали реками шампанского, а солдат и офицеров носили на руках.

Когда Маренн спросила о тех событиях Науйокса, тот ответил с привычной для него иронией: «Встречали здорово. Но наши там первым делом всю колбасу съели, а также скупили масло в магазинах. Как говорится, под общий шумок!»

Стотысячная толпа на площади в Вене в искреннем восторге встречала Гитлера. Немецкий фюрер посетил монастырь, где когда-то учился пению и гербом которого служила известная теперь всему миру свастика. Он возложил венок на могилу родителей, а 14 марта в сопровождении кортежа мотоциклистов въехал в австрийскую столицу.

Измученная кризисом и безработицей Австрия радовалась вступлению в рейх. За «великий союз германских народов и Единую Германскую империю» во время плебисцита высказалось девяносто девять процентов австрийцев. Над отелем «Империал» на площади Шварценберг свисали длинные красные знамена со свастикой. С балкона королевского «люкса» фюрер произнес перед австрийцами речь.

Все газеты опубликовали ее, и Маренн спустя почти полгода прочла, что сказал тогда германский фюрер. Гитлер вспоминал, как в юности он мечтал попасть в роскошный отель. «Я видел мерцающий свет и люстры в вестибюле, проходя мимо, — говорил он проникновенно с балкона отеля, — и знал, что и ногой ступить не могу внутрь. Однажды вечером после метели, когда выпало много снега, я получил шанс заработать денег на еду, сгребая снег. По иронии судьбы пятерых или шестерых из нашей группы послали чистить снег у "Империала". В этот вечер там давали прием Габсбурги. Я видел, как из императорской кареты вышли Карл и Зита и величественно по красному ковру вошли в отель. А мы, бедные черти, убирали снег и снимали шляпы перед каждым приехавшим аристократом. Они даже не взглянули на нас, хотя я до сих пор помню запах их духов. Мы были для них ничто, как падающий снег, метрдотель даже не удосужился вынести нам по чашечке кофе. И в тот вечер я решил, что когда-нибудь вернусь в "Империал" и пройду по красному ковру в этот роскошный отель, где танцевали Габсбурги. Я не знал, как и когда это будет, но я ждал этого дня. И вот я здесь». Что ж, замечательная картина, — грустно улыбнулась Маренн, прочитав мемуары бывшего чистильщика снега.

Итак, у Австрии новая миссия и новое название — Остмарк. Австрийская армия включена в вермахт, австрийские генералы проскакали на параде на конях вслед за фельдмаршалом фон Беком. Даже католическая церковь ратовала «за рейх». Конечно, в выступлении Гитлера чувствовалась львиная доля пропагандистской риторики.

Но он был австрийцем и, возможно, действительно когда-то и чистил снег перед отелем «Империал», но вряд ли он мыслил тогда так широко и далеко, как рассказывал два с лишним десятка лет спустя, находясь в зените своей славы.

Кто он такой, этот фюрер, этот вождь, спаситель и благодетель всех немцев, создавший на смену Австрийской империи Великую империю германских наций? Отверженная габсбургская принцесса, двоюродная племянница Карла Первого, имевшая все основания обижаться на своих именитых родичей, Маренн тем не менее часто, уже после падения Габсбургов, посещала отель «Империал» и танцевала на венских балах.

Теперь же, проведя два года в заточении в лагере, куда ее отправила полиция этого самого фюрера, и читая его речи у камина на безвестной и безымянной вилле, в глуши лесов, скорей всего, тоже принадлежавшей полиции, не имея ни малейшего представления о своем будущем, также полностью зависящего теперь от этой самой полиции и ее фюрера, Маренн, однако, иронически улыбалась про себя: напрасно Карл тогда не прихватил этого юнца с собой на банкет. Знаменитое высокомерие и напыщенность Габсбургов! Они дорого обошлись династии в восемнадцатом году, а теперь, двадцать лет спустя, так же дорого обходятся Австрии.