Война Роузов - Адлер Уоррен. Страница 33

— Мерседес, — крикнула она, ласково подзывая кошку. Так и не дождавшись ее появления, она разочарованно вернулась на кухню. Может быть, Энн забыла о Мерседес, особенно если вспомнить, как была занята в эти дни, подумала Барбара с усмешкой.

Перемолов крольчатину вместе с телятиной и свининой и добавив к этой смеси лук и чеснок, Барбара позвонила в приемник для животных и тщательно описала служащему приметы Мерседес.

— Позвоните нашим выездным работникам. Возможно, ваша кошка ушла из дома.

Дозвониться до них оказалось нелегко, и, когда Барбара наконец продралась сквозь этот бюрократический кошмар, все оказалось впустую. Впрочем, она была довольна уже и тем, что о мертвых животных в эти дни сообщений также не поступало. Но Мерседес никогда раньше не пропадала из дома. Барбара взяла ее к себе еще котенком; Мерседес редко куда уходила даже в дневное время, порой надоедая своей хозяйке, без конца слоняясь по кухонным полкам. Надо будет спросить у Энн, когда та вернется. В конце концов, Мерседес поручили ее заботам. Ирония ситуации расстроила Барбару. Она больше сочувствовала пропавшей Мерседес, чем Оливеру. Вот если бы он пропал…

Она смешала вино, коньяк, соль, перец, тимьян, петрушку и масло в небольшой чашке, затем вылила эту смесь в миску с мясом, накрыла ее и поставила в холодильник. Холод и пряности отобьют душок. Прежде чем закрыть дверцу, она задержала взгляд на фарше и снова вспомнила о том, что случилось с выпечкой на Рождество.

— Ублюдок, — выкрикнула она.

Открыв дверь в сад, она снова позвала Мерседес. Оливер никогда не любил кошку, и Барбара всегда подозревала, что он завел Бенни, просто чтобы досадить ей. Равным образом он не понимал, как это женщина может иметь с кошкой особые отношения. Она была уверена, что из всех членов семьи только Мерседес по-настоящему ее понимала, и именно Мерседес она изливала свои потаенные думы. Мерседес была мудра и искренна, она была более чуткой и более тонкой, чем все остальные домочадцы. Барбара всегда могла рассчитывать на ее теплое отношение к себе.

Однажды Мерседес вспрыгнула Оливеру на голые ягодицы, когда они с Барбарой занимались любовью, расцарапав его до крови. Он настаивал на том, чтобы обстричь ей когти, но, поскольку Барбара в свое время уже согласилась на стерилизацию кошки, за когти она вступилась решительно.

— Как же можно лишить ее когтей? — упрекала она Оливера. — Ей же нечем будет драться.

— Или нападать на меня, — протестовал Оливер. Теперь ирония пришлась к месту. Мужчины просто не способны понять животных-самок.

Но Барбара равным образом страдала от Бенни, который в течение нескольких лет спал в их комнате, поднимал лай на каждый скрип или шорох, порой мастурбировал о ее ногу своей отвратительной надувшейся красной штукой. Дети не интересовались животными.

— А разве она не пришла домой? — ответ Энн на вопрос Барбары не был ни убедительным, ни ободряющим.

— Зачем бы я стала спрашивать? — вежливо спросила Барбара, избегая столкновения. Но Энн быстро отвернулась.

Барбара, разумеется, не успокоилась, а Мерседес так и не возвращалась. Промучившись в ту ночь от бессонницы, она рано оделась и спустилась в кухню, чтобы закончить свое рагу из кроликов. Снова вспомнив о пироге, она попробовала смесь на вкус — нельзя допустить еще раз оплошность. Воспоминание воспламенило ее злость, и она разбивала яйца с несвойственной ей силой, смешивая их с мукой. Приготовление обычно служило успокаивающей терапией, но на этот раз не помогло. Иногда, занятая каким-нибудь блюдом, она целиком погружалась в работу. Теперь же едва могла сконцентрировать внимание. С огромным трудом ей удалось обложить форму для выпечки хлеба ломтиками бекона, выложить приготовленный фарш. Она даже забыла выложить верх беконом, лавровым листом и стеблями петрушки — пришлось вынимать форму из плиты, чтобы завершить работу.

Затем Барбара вышла на улицу в поисках Мерседес, чувствуя, что все напрасно. Мог ли Оливер убить невинную Мерседес в отместку ей, Барбаре? Трудно было поверить, что он способен убить ее любимицу. Размышления о возможности такого поступка вывели ее из себя. Однако Мерседес по-прежнему не приходила. Барбара утратила чувство времени. Вернувшись четыре часа спустя, она по запаху паленого мяса определила, что забыла установить таймер на плите и испортила рагу. Это лишь усилило тревогу и раздражение.

Она набрала номер Термонта.

— Я думаю, он убил Мерседес, — выпалила она в трубку.

— Это машина?

— Нет, кошка.

— Вы уверены?

— С каждой минутой все больше. Кошка не возвращается вот уже два дня. Такого раньше никогда не было. Энн помазалась в мученицы, и говорить с ней невозможно. Но Мерседес — невинное животное. Не в силах поверить, что он мог сотворить с ней что-то чудовищное, — она почувствовала, как к горлу подкатились рыдания.

— Стоит ли из-за кошки поднимать шум?

— Вам, мужчинам, не понять, что может значить для женщины кошка. Это необычный магнетизм, особый род любви…

— У вас есть доказательства?

— Ну, Мерседес пропала. Этого достаточно. Я поручила ее Энн, когда уезжала. Думаю, Оливер в гневе убил ее. Вы бы посмотрели, что он сделал с оборудованием того, — ее губы начали дрожать, она не узнавала собственного голоса.

— Не делайте никаких глупостей, — сказал Термонт, но она не ответила и повесила трубку. Не в силах совладать с душившими ее рыданиями, она пошла наверх, приняла таблетку и заснула мертвым сном.

Она проснулась, когда большие часы в вестибюле пробили одиннадцать. Это смутило ее, но помогло восстановить чувство времени, вместе с которым вернулась грусть, вызванная исчезновением Мерседес. Она услыхала, как залаял Бенни и как Оливер пошел наверх к себе в комнату. Она выскочила в коридор, решив перехватить его.

— Что ты сделал с Мерседес? — закричала она. Из комнаты Евы доносилась музыка, там работала стереоустановка.

— Это звучит как обвинение, — ответил Оливер. У него был помятый и необычно усталый вид.

— Я требую объяснений, — орала она, чувствуя, как ярость захлестывает сознание. Вся ее нервная система, казалось, начинала вибрировать от ярости. — Я не думала, что ты способен на убийство.

— Итак, ты уже провела расследование и признала меня виновным.

— Она ни в чем не была виновата. Просто была моей кошкой. Поэтому ты и убил ее.

Он оглянулся, посмотрев, пуст ли коридор.

— Ну ладно. Пойдем в мастерскую, чтобы дети не услышали.

У нее дрожали колени, когда она шла за ним следом, разглядывая его затылок. Волосы, казалось, поседели еще больше. Она помнила, как он был расстроен, когда первые серебряные нити показались в его черной, как смоль, шевелюре. Ему исполнилось тогда всего двадцать восемь, и она часто дразнила его: "Мой старик". Теперь ты стареешь вместе со мной. Подожди, еще не то будет, говорила она. Комок поднялся у нее в горле, и она выбросила из головы все воспоминания. Она не позволит какой-то чувствительности поколебать решимость.

Он остановился на секунду, чтобы включить печку в сауне, затем прошел в угол мастерской и прислонился к верстаку, поигрывая рукояткой тисков. Она не решилась подойти ближе. А ведь когда-то они работали здесь бок о бок, он учил ее пользоваться инструментами, с большим терпением передавал мастерство. Теперь инструменты пугали. Он снял куртку и ослабил галстук.

— Твоя маленькая кошечка встретилась со своим создателем.

Эти слова, произнесенные совершенно неожиданно, приковали ее к месту, и она прикусила губы, чтобы они не дрожали.

— Тебе зачем-то понадобилось устраивать этот грандиозный спектакль, — продолжал он. — В моем собственном доме. С использованием комнаты моей дочери. Это отвратительно. По-варварски. Дико, — на мгновение его голос зазвенел, но затем он снова заговорил спокойно, подняв глаза и обращаясь к потолку: — Мне было бы стыдно даже намекнуть об этом моим детям. Бросить в меня Энн, словно кусок мяса.

— Но Мерседес… — начала она. — Мерседес ни в чем не была виновата.