Мираж - Хашогги Сохейр. Страница 55

Филипп всячески сопротивлялся, ссылаясь на оставленную во Франции практику, но звонок из королевского дворца расставил все точки над «i». У короля после праздничных излишеств разыгрался приступ подагры — срочно понадобилась помощь доктора Рошона.

— Видите, как мудр Аллах, — сияя лучезарной улыбкой, сказал Али. — Даже недомогание моего отца оказалось на руку.

— Завтра суббота, — задумчиво произнес Филипп, — так что если я сегодня улечу, то два дня буду сидеть дома или околачиваться по окрестным бистро, а здесь у меня великолепная компания. Но днем в воскресенье мне надо будет лететь. Иншалла, — добавил он с улыбкой.

— Пусть произойдет то, что должно произойти, но все равно нам будет грустно провожать вас, друг мой.

Амира мысленно поблагодарила Бога за задержку с отъездом француза. Она была уверена, что в оставшееся время найдет способ переговорить с ним без помех. Ей нужно было выслушать его соображения, она нуждалась в совете. Амира поняла, что без Филиппа не сможет принять окончательного решения.

Однако все складывалось не слишком удачно. Весь день в субботу Амире пришлось помогать Зейнаб со сборами: сестра мужа переезжала домой вместе с семьей. Зейнаб подняла крик по поводу пары сережек, которые она якобы забыла на туалетном столике. После долгих поисков драгоценности были найдены в шкатулке.

Филипп целый день пропадал во дворце. Вернулся он затемно, уставший и измотанный, и сразу отправился в свою комнату отдыхать. Али уехал на какую-то назначенную встречу и, позвонив откуда-то, сказал, чтобы Филипп и Амира ужинали без него. Снова они вдвоем сели за стол, что — Амира знала это наверняка — шокировало слуг до глубины души. Филипп потерял аппетит и почти ничего не ел, выпив за ужином только стакан белого вина. Шел неспешный разговор о пустяках. Оставалось только произнести слово «Тебриз». Но оно так и не прозвучало. «Рано, еще не время», — решила Амира.

Няня принесла Карима. Посидев на коленях у Амиры, малыш сполз на пол и добрался до ног дяди Филиппа. Когда мальчишка забирался на колени к Филиппу, вернулся Али, шумный и чем-то возбужденный. Амира подумала, что он пьян.

— Какая идиллия! — рассмеявшись, воскликнул Али. — Я грешным делом подумал, что ошибся и забрел в дом богатого европейца, его молодой жены и маленького ребенка.

— Возможно, возможно, — проговорил Филипп, — но где вы видите богатого европейца?

Али снова рассмеялся.

— Друг мой, я кое-что вам привез, — сказал он.

Али вышел и через минуту вернулся с большой коробкой. В ней оказались великолепное тоби, гутра и черный агал, украшенный золотыми, массивными застежками — истинно арабское одеяние.

— Сначала был Лоуренс Аравийский, — радовался Али, — а теперь будет Филипп Ремальский.

Филипп тоже не остался в долгу. Али он подарил летную кожаную куртку, точную копию тех курток, в которых летали американские пилоты во время второй мировой войны. Для дома — по ближневосточному этикету Филипп не мог дарить подарки жене хозяина — француз преподнес цепочку из филигранно вырезанных из слоновой кости голубок.

«Какая душещипательная и трогательная сцена и какое лицемерие», — подумала Амира. От мерзкого чувства, охватившего ее, женщине захотелось громко закричать. Ну почему она не может сказать то, что хочет: «Я уезжаю и забираю с собой Карима»? И почему Филипп не встанет и не скажет: «И не вздумайте помешать нам, друг мой»?

Нет это невозможно. Потому что ужасные последствия таких слов даже трудно себе представить. Но и жить среди притворства и лжи невозможно — от этого рискуешь сойти с ума.

Маленький семейный праздник по ремальским меркам оказался коротким. Филипп явно демонстрировал свою усталость, а Али заявил, что завтра у него ранняя деловая встреча.

— Но я, естественно, вернусь, чтобы проводить вас в аэропорт, друг мой, — заверил он Филиппа.

Француз, бормоча слова признательности и извинения, отправился спать. Али, поиграв некоторое время с Каримом, который тоже смертельно хотел спать, ушел в спальню.

Не спалось только Амире. Лежа в кровати, она вглядывалась в темноту, чувствуя себя, как путник в пустыне в темную беззвездную ночь. Надо двигаться, но в каком направлении? Почти светало, когда Амира наконец убаюкала себя словами, что все на свете в руках Божьих.

Проснувшись, Амира почувствовала что-то неладное. В доме царила необычайная тишина, но это было вполне объяснимо: Али, конечно, уже отбыл по делам, а Филипп, видимо, все еще спал. Зейнаб со своими домочадцами тоже давно покинула дом. Карим мирно посапывал. Но в доме царило какое-то неестественное спокойствие. Тишина была мертвая. Амира поспешно оделась и спустилась вниз. Где слуги? Она позвала их, но ответом ей было полное молчание.

Никто не откликнулся на ее зов. Амира готова была позвонить слугам и потребовать объяснений, как вдруг заметила маленькую горничную Ханан, которая в красивом платье шла по двору к воротам.

— Ханан! Иди сюда. Скажи мне, где остальные слуги?

— Откуда же я могу знать, ваше высочество? Некоторых из нас хозяин послал во дворец — готовится к вашему приезду, а других отпустил домой, чтобы мы могли отдохнуть после праздника. Да и то сказать, нам в те дни здорово досталось. Меня он тоже отпустил, и я собираюсь к матери.

— Но здесь же никого не осталось! — Ханан промолчала. Разногласия между хозяином и его женой ее не касались. — Когда он отдал это распоряжение?

— Сегодня утром, ваше высочество, незадолго до своего ухода, — виновато произнесла Ханан. — Госпожа, я могу остаться, если вы прикажете.

— Нет, нет, иди и радуйся отпуску.

— Спасибо, ваше высочество. — Пока принцесса не передумала, девушка заспешила к воротам. У выхода служанка обернулась и добавила: — Я уверена, что скоро вернутся слуги, которых послали во дворец.

— Я тоже в это уверена, спасибо тебе, Ханан.

На кухне Амира решила найти кофе. Наверняка Филипп скоро проснется. Вот фрукты и хлеб. В холодильнике Амира нашла яйца. Пожалуй, надо будет приготовить омлет. Ей было приятно думать о завтраке, который она своими руками приготовит для Филиппа, а потом они вместе — только вдвоем — сядут за стол. Кроме того, Амира разозлилась на Али. Почему он отослал из дома всех слуг, когда у них гость? Бессмыслица какая-то!

Внезапно Амиру озарило. Никакая это не бессмыслица! Женщина застыла на месте, словно пораженная молнией. Нет, говорила она себе, нет, на такую подлость не способен даже Али. Слишком уж дурная была бы это шутка. Она попыталась улыбнуться, но получилась лишь кривая ухмылка. Естественно, Али не погнушается этим и задумал он отнюдь не шутку.

По законам шариата женщина, обвиняя мужчину в изнасиловании, должна привести к присяге четырех свидетелей. Но мужчина, обвиняющий жену в неверности, нуждается только в свидетельстве ее вызывающего подозрения поведения. Так что достойно осуждения только одно ее пребывание в доме наедине с Филиппом. Амира обедала с ним в отсутствие мужа, и, кроме того, кто-то видел, как она поздно вечером разговаривала с Филиппом в саду.

Нельзя было терять ни минуты. Надо было действовать — и немедленно. Первым побуждением было — предупредить Филиппа, но она вовремя остановилась у первой ступени лестницы. Не хватало только ей оказаться сейчас в спальне француза. Просто подняться по лестнице уже было бы чистым безумием.

Можно взять и уйти отсюда, сказала себе Амира. Но как это будет выглядеть? Как она объяснит свое бегство из дома?

Телефон! Можно позвонить во дворец и приказать некоторым слугам вернуться в дом. Но подчинятся ли они ее приказаниям? И как скоро вернутся? Может быть, они тоже замешаны в этом деле? А если даже и не замешаны, то правда сама по себе может сокрушить Амиру. Она представила себе, как маленькая Ханан свидетельствует в суде шариата: «Я предлагала госпоже свои услуги, но она сказала, чтобы я уходила домой».

«Думай, Амира, думай».

Она подошла к телефону и набрала номер родительского дома, моля Бога, чтобы к телефону не подошел старый Омар.