Викки - Уолкер Руфь. Страница 22

— Когда будете сдвигать карты, — открыв глаза, заговорила гадалка, — сосредоточьтесь на самом заветном вашем желании. Не позволяйте дурным мыслям вмешиваться в ваши раздумья — и, может быть, мне удастся сказать, сбудутся ли ваши мечты.

Викки взяла в руки колоду и, медленно сдвинув карты, попыталась сузить круг своих желаний. А чего, собственно, хочет она от жизни? Денег — чтобы быть независимой, но не слишком много, чтобы они не стали бременем. Мира. Человека, который любил бы ее и заботился о ней. Детей. Она окружила бы их любовью, которой так не хватало ей самой…

Женщина взяла карты у нее из рук и начала раскладывать их на столе. Шевеля губами, она внимательно вглядывалась в каждую карту. Затем медленно подняла голову и взглянула на Викки. В ееглазах, сверкавших как два изумруда, читалось какое-то потаенное чувство. Может быть, печаль?

— Какая безрадостная жизнь… — так же медленно произнесла гадалка. — Как могло случиться, что за восемнадцать лет, прожитых на этом свете, вам перепало так мало радости и счастья?

Викки стало вдруг не по себе. Конечно, все это турусы на колесах, но все же почему слова женщины так пугают ее?

— Вообще-то у меня до сих пор была на редкость удачная жизнь, — сказала она и удивилась: зачем это вдруг она покривила душой?

Мадам Роза постучала ногтем по карте:

— А здесь говорится о другом. Карты никогда не врут. Прорицательница — та может солгать, но карты — никогда…

Викки заморгала, уловив упрек в голосе гадалки. Это что, часть ее игры? Но с другой стороны, зачем ей так уж беспокоиться о посетительнице, которая все равно ей не заплатит?

— Вы правы, — сказала она в порыве откровения. — Я выросла при бабушке и дедушке, но счастья в нашем доме не было. Дед… он был очень строгий. Он ни разу меня не приласкал, я не слышала от него ни одного доброго слова.

— А ваша бабушка?

— Сколько я ее помню, она была инвалидом и не поднималась с постели. Естественно, она не могла уделять мне много времени.

— Почему вы ушли из дома?

— Поссорилась с дедом. Пришлось пойти работать к циркачам — меня взял к себе владелец номера с дрессированными собаками.

Гадалка нагнулась поближе.

— И вы с ним счастливы?

Викки заколебалась, не понимая, зачем весь этот разговор.

— Мы друг друга устраиваем, — сказала она наконец.

— А ваши родители — они живы?

— Отца убили, когда я была еще младенцем. Мать умерла, когда мне исполнилось четыре года. Я их не помню.

— И ничего о них не знаете?

— Очень немногое. Знаю, что отец был лишен наследства, потому что женился вопреки воле деда. А мать… как я могу понять, она давала основания для такого решения деда. Во всяком случае, он запретил в стенах его дома даже упоминать о ком-нибудь из них.

Гадалка промолчала; выложила одну карту, другую, и постепенно на бархатной скатерти возник причудливый крест. Она долго на него смотрела, а потом заговорила снова:

— Впереди подстерегают неприятности — часть из них будет сотворена вашими же руками. Вам еще предстоит многое узнать о жизни, о людях, обо всем, включая саму себя. Но счастья можно достигнуть — были бы воля, трудолюбие и смелость. Карты говорят о вашей сильной воле: распоряжайтесь ею мудро и с оглядкой, иначе рискуете стать жертвой ложной гордыни.

Викки почувствовала легкую дрожь в руках. Она не верила ни единому слову, но женщина говорила так убежденно! Что касается ее предсказаний, то они приложимы почти к каждому… Вопрос в том, где взять необходимые для успеха трудолюбие, волю и… что там еще? Смелость?

— Благодарю вас, — сказала она, вспомнив о хороших манерах. — Все это было очень интересно.

Женщина пристально посмотрела на нее:

— Не верите? Что ж, этого следовало ожидать. И все же карты не врут: через какое-то время вы сами сможете убедиться в этом.

Викки не разделяла такой уверенности, но, не желая показаться невоспитанной, улыбнулась и кивнула.

Высокая худая женщина, которую мадам Роза называла Кланки, вернулась с чаем, и пока они пили чай, она буквально засыпала Викки советами о том, что в цирковую жизнь следует входить медленно, как в холодную воду, стиснув зубы, быть терпеливой — и тогда тебя почти наверняка примут. Поскольку Викки рассчитывала при первой же возможности завязать с нынешним образом жизни, она лишь вежливо слушала, обходясь без комментариев.

Когда чай был выпит, Кланки унесла чашки, и Викки снова осталась с глазу на глаз с прорицательницей. Они проговорили еще очень долго, и Викки с удивлением обнаружила, что у них есть общие интересы — книги, уход за домашними животными, а еще, к изумлению Викки, мадам Роза отлично говорила по-французски. К тому времени, когда девушка собралась уходить, они уже стали обращаться друг к другу только по именам. Роза отпускала свою новую знакомую с видимой неохотой. Она пригласила Викки заходить снова и снабдила ее романом Анаиса Нэна, который сама только что закончила читать. Вернувшись обратно в фургон и упав на надувной матрас, Викки вдруг обнаружила, что от подавленности, владевшей ею, не осталось и следа.

Мара, с трудом сдерживая слезы, стояла у входа и смотрела вслед уходящей дочери.

— Совершенная копия отца, — промолвила Кланки.

Мара отрицательно качнула головой.

— С виду — может быть, и да, а вот душой она, боюсь, истинная представительница нашего семейства, — сказала она со вздохом. — То же блуждание в потемках, то же самое непонимание самой себя. Заметила, что у нее улыбка Джейма?

— Заметила. Но что она здесь делает? И как понять ее намек, что у старого Сен-Клера были основания для плохого отношения к своей невестке?

— Боюсь, что Сен-Клер взял-таки реванш за поражение с сыном. Одному Богу известно, что о ней наговорил обо мне. А то, что она здесь, — просто совпадение, как ни трудно в это поверить.

— Может быть, она унаследовала от тебя цирковую лихорадку и на этой почве поссорилась с дедом?

Несмотря на боль и тоску в душе, Мара не могла не улыбнуться:

— Сомневаюсь. И потом, это ты больна цирком, а я, пожалуй, нет. Мною всегда руководило только тщеславие. Мне хотелось доказать всему свету, на что я способна, а вообще-то огни рампы для меня не стали родными…

— Почему же ты тогда вернулась в эту неродную обитель? — саркастически поинтересовалась Кланки. Гордячка Мара явно лукавила.

— Наверное, это ты меня доконала своей хандрой!

Кланки рассмеялась:

— Все наоборот, Мара! — и снова повернула разговор к Викки:

— Если нам с тобой сразу бросилось в глаза сходство Викки с отцом, то почему то же самое не придет в голову старожилам цирка, знавшим их обоих? Да еще и фамилия ее, как нарочно… Мистер Сэм, пожалуй, быстро догадается, кто она.

— Он будет держать рот на замке — как и прочие ветераны цирка. Они ко мне хорошо относятся.

И подруги понимающе переглянулись. Никто в цирке ни словом, ни взглядом не показал, что догадывается о ее секрете, но Мара не сомневалась, что кое-кто знал правду. Уже того обстоятельства что она работала с Кланки — старинной подругой Принцессы Мары, — было вполне достаточно, чтобы навести циркачей на размышления.

— Как я заметила, мистер Сэм всех любопытных, интересующихся Принцессой Марой, отсылает к тебе, — сказала Кланки.

— Я ведь все-таки «хранительница священного огня».

— А что, если и она… — Кланки кивнула в ту сторону, куда ушла Викки, — догадается?

— Никогда! — твердо заверила Мара.

Женщины замолчали, погруженные в свои мысли.

— Ты заметила, что правая половина лица у нее распухла? — спросила вдруг Мара.

— Да. Вероятно, дело рук того парня, хозяина номера с собаками. Смазливая скотина, ничего не скажешь, но…

— Ты его видела?

— Вчера вечером Кэппи познакомил нас в своей палатке для отдыха. Ты ведь знаешь, он всех новичков берет под свое крыло.

— А Викки там не было?

— Этот малый что-то наплел насчет больной собаки, а Кэппи по секрету сообщил мне, что парень жутко ревнует девушку.