Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон. Страница 31

— Сколько вам тогда было?

— Около трех лет.

— И с тех пор вы ее не видели?

— Нет. Она умерла десять лет назад.

— Простите.

Стивен немного помолчал, а затем произнес:

— Не знаю… Может, оно и к лучшему. Вы считаете, она могла исправиться?

— Трудно жить без матери. Возможно, будь она с вами, вы бы иначе смотрели на жизнь.

— Пожалуй, мне было бы легче, если бы она оставила нас ради другого мужчины.

Корделия молча размышляла над его рассказом, пытаясь представить, как бы она сама росла без матери. Теперь она лучше понимала Стивена — ей открылись мотивы некоторых его поступков. Иногда ее ранила небрежность его тона. А временами вдруг охватывало тепло его искреннего восхищения — оно растекалось по всему телу — сладкое, пульсирующее, опьяняющее…

Он продолжал:

— Разве это не естественнее и человечнее? И разве мы не смогли бы понять женщину, сделавшую неправильный выбор и вдруг полюбившую другого? Это был бы простительный грех, слабость, взывающая к снисхождению. Но оттолкнуть мужа и ребенка только потому, что они отбрасывают тень на ее карьеру… Я называю это подлостью. Скатертью дорога!

— Бывает, карьера значит для человека больше всего на свете.

— Так не должно быть — вот все, что я могу сказать.

— Вы имеете в виду женщин?

— Признаю — в женщине это еще отвратительнее.

Они помолчали. Стало уже совсем темно; птиц не было слышно.

— Мне нравятся ваши родные, — неожиданно сказал он. — Все до одного. Замечательные люди. Мне нравится смотреть на вас в их окружении, это вам гораздо больше к лицу, чем Гроув-Холл.

Ей стало любопытно.

— Почему же?

— Блейки — живые, подвижные, энергичные люди, отчасти похожие на меня. Вы тоже от природы такая, как я. Я мог бы часами сидеть у вас дома и наблюдать за вашим веселым, оживленным лицом. Корделия, что, если я приглашу ваших отца и мать на ужин во "Фри Трейд-Холл"? И Эстер с Тедди, и Хью Скотта?

— Спасибо, Стивен, — от души поблагодарила она. — Но из этого вряд ли что-нибудь получится. Мистер Фергюсон смотрит на моих родных сверху вниз. Наверное, считает их неподходящей компанией.

— Как? Почему?

— В общем, я думаю, папа не пойдет. Он уже девять месяцев не переступал порог Гроув-Холла. Может, вы пригласите только Эстер, Тедди и Хью? Мне жалко лишать маму удовольствия, но…

— Как скажете.

— Большое спасибо за заботу. Может быть, вы будете так добры пригласить их в другой раз, когда не будет Фергюсонов? Думаю, я найду какой-нибудь предлог присоединиться к вам.

Она наслаждалась прогулкой, тем более что разговор шел серьезный, без тени флирта, и была явно раздосадована, когда показались ворота Гроув-Холла.

— Мы еще увидимся до званого ужина? — спросил Стивен.

— Боюсь, что нет.

— Корделия.

— Да?

— Нет, ничего.

Они посмотрели на Гроув-Холл. В доме светились три окна на первом и два — на втором этаже.

— Дядя Прайди работает над своей книгой.

Они пошли по посыпанной гравием дорожке. Было очень темно, если не считать квадратиков света от окон на кустах и лужайках. Пахло сиренью и золотым дождем.

Стивен остановился.

— Корделия.

— Да?

— Я по вас с ума схожу.

— Стивен, вы не должны так говорить.

— Больше не буду. Во всяком случае, не слишком часто. Но иногда это… просто необходимо.

— Понимаю.

— Правда?

— Конечно.

— Вряд ли вы можете понять — вы такая холодная и всегда держите себя в руках.

— Не всегда, — вырвалось у нее.

Он положил руку ей на плечо. Почувствовав опасность, Корделия сделала шаг назад и наткнулась на ствол дерева. Стивен поцеловал ее. Поцелуй получился неуклюжим — из-за темноты. Во второй раз его губы нашли ее теплый рот. Они некоторое время стояли без движения. Потом она отпрянула и отвернулась.

— Вот я и не сдержал слова, — сказал Стивен. — И ничуть не жалею. Мне просто нет до этого дела.

— Уходите, пожалуйста.

— Вы обиделись?

Обиделась? Нет, это что-то другое.

— Корделия, я не могу так уйти. Скажите, все останется по-прежнему? Ведь правда?

— Стивен, — выдохнула она. — Пожалуйста… Пожалуйста, уходите!

Глава X

"Нельзя ехать на прием. Так скоро. Словно ничего не произошло. Попробовать сказаться больной? С тех пор, как я вышла замуж, я ни разу не болела. Теперь моя очередь схватить простуду. У меня болит голова, как у Брука. Внешне ничего не заметно, зато имеешь право остаться дома и все хорошенько взвесить. Нельзя плыть по течению, особенно сейчас. Мне следовало предвидеть… А я закрывала глаза… делала вид…"

— Корделия, — обратился к ней мистер Фергюсон. — Сегодня как раз подходящий день для вашего знакомства с фабрикой. У меня выпала пара свободных часов, такое редко случается. Я давно вам обещал. Брук вернется из Олдхэма самое раннее после обеда, но мы и без него сумеем о вас позаботиться.

— Я бы с удовольствием, но у меня разболелась голова. Может быть, в другой раз?

— Прогулка в открытой коляске пойдет вам на пользу. Уверен, от вашей головной боли не останется и следа. В другой раз я наверняка буду занят.

— Мне нужно кое-что сделать по дому. Миссис Мередит сказала…

— Вот пусть миссис Мередит сама и справляется. За одно утро с домом ничего не случится.

"Что толку спорить. Наверное, у меня слишком уступчивый характер — не такой, как у Маргарет. Или в том и состоит мой долг? Что это, слабость или сила — не лезть в бутылку по всякому мелкому поводу?"

Чудесное майское утро. Ни ветерка. И только на севере застыла гряда белых облаков.

Запрягли фаэтон; лошади плавно двинулись с места и на хорошей скорости понеслись в город, обгоняя громоздкие омнибусы, груженые подводы, мальчишек с ручными тележками и нищих, мимо массивных старинных зданий на Ардвик-Грин и дальше по Лондонской дороге.

Здесь они сделали крутой поворот и, оставив позади фешенебельный торговый центр, въехали прямиком в трущобы.

Лошади уже не бежали, а еле плелись, с трудом пробираясь по узким улочкам, где играли ребятишки в лохмотьях; голые малыши ползали прямо по проезжей части. Обветшалые четырехэтажные здания загораживали дневной свет; в воздухе носились частицы копоти и дыма. Худые, неопрятные женщины, закутанные в шали и в башмаках на деревянной подошве, сидели на крылечках или в дверных проемах, баюкая грудных младенцев и переругиваясь с соседками через дорогу. Боковые улочки и вовсе представляли из себя канавы для сточных вод, с выложенными булыжником склонами. Все чаще попадались фабрики, тесня друг друга; высокие, закопченные трубы тонули в клубах дыма. Корделии и прежде приходилось сталкиваться с нищетой: недалеко от того места, где жили Блейки, были бедные кварталы, но ей никогда не доводилось наблюдать подобное убожество.

— Подъедем к каналу, вид будет поприличнее, — пообещал, заметив ее отвращение, мистер Фергюсон.

Перед ужасающей нищетой обитателей этого района ее собственные проблемы показались сущими пустяками. Людям было не до флирта: они работали ради выживания своих семей, а теряя работу, оставались без куска хлеба. С недавних пор здесь участились случаи смерти от тифа и холеры: они беспрепятственно косили истощенных людей. У Корделии не укладывалось в голове, как может остальное население продолжать жить как ни в чем не бывало, когда в самом сердце города вымирает целая община. Да, во время недавнего хлопкового голода фабрики сотрясали бунты — Корделия много слышала об этом еще в школе, — но они не шли ни в какое сравнение с теперешними бедствиями, когда у людей даже не осталось сил бунтовать.

Она почувствовала себя непростительно счастливой, потому что жила в комфорте и роскоши, и безнадежно испорченной — потому что ей было этого мало. Уж не за счет ли этих несчастных достигнуто ее собственное благополучие?

— Никогда здесь не были? — поинтересовался мистер Фергюсон.