Страсть сквозь время - Арсеньева Елена. Страница 47

– Да вы с ума сошли! – прошипел Сташевский. – Где вы жили, среди какого отребья росли, что способны возвести такое на человека, мужчину, шляхтича?! Да я лучше застрелюсь, чем... чем позволю себе даже помыслить о чем-то подобном! Даже ради Ирины Михайловны!

И он принялся лапать пояс, разыскивая кобуру, которая вместе с пистолетом валялась сейчас где-то в доме. Лицо у него было не злое, а несчастное... такое несчастное, что Лидия опустила голову, вдруг отчаянно себя устыдившись.

– Извините, Адам... – пробормотала она, с трудом удерживая слезы. – Я этого не думаю, честное слово. Я говорила нарочно, потому что... я хотела, чтобы вы разозлились и выдали меня Марше. Но и в это я тоже не верила, не верила, что вы способны на подлость. Но если бы вы знали, до чего я сейчас несчастна! Если бы вы только знали!

– Матка Боска, – пробормотал Сташевский, – да неужели вы его так любите этого храброго и такого безрассудного мальчика? Ох, поверьте, я кое-что понимаю в людях... Марше подошел бы вам куда больше! Простите меня, простите! Я понимаю – над сердцем мы не властны. И даже вы, с вашей внутренней силой, даже вы, с вашей поразительной страстью к l’aventures [29] , с вашей способностью управлять событиями, – даже вы не способны властвовать своим сердцем и своими страстями. Как зла, как безрассудна наша любовь. Она убивает нас иногда...

– О, как убийственно мы любим... – с болью выдохнула Лидия.

– Да. Удивительные слова. Кому они принадлежат?

– Это неважно.

– В самом деле неважно.

Сташевский взял ее руку и поднес к губам.

«Никогда у меня не было такого друга, – подумала Лидия, смаргивая слезы. – Может быть, и не будет никогда!»

– Послушайте, Адам, – молвила она неожиданно для самой себя. – Вы просто должны знать... Что бы ни случилось сегодня, Ирина все равно станет вашей женой. Но не раньше чем через два года. Не могу сказать точнее... однако в 1814 году она еще будет носить фамилию Рощина. Потом у нее будет двойная фамилия. Рощина-Сташевская.

– Значит, он всегда будет стоять между нами, – тихо сказал доктор.

– Я не знаю, станет ее мужем Алексей или его брат Василий, – покачала головой Лидия, цепляясь за последнюю надежду. – Может быть, нам удастся убедить Марше...

Дверь распахнулась.

– Интересно, в чем? – спросил с улыбкой Марше. – Хотя вы очень хорошо умеете убеждать, Жюли. Я вижу, что бедный, легковерный доктор вам почти поверил. А ведь вы играете им! Вы готовы на все, чтобы он так или иначе помог вам спасти своего соперника. Но я не столь легковерен...

– Отпустите Алексея! – вскричала Лидия, теряя голову от страха. – Не убивайте его, умоляю! Я сделаю все, что вы захотите!

– Неужели все? – Марше смотрел с забавным, почти детским выражением. Чего больше на его лице: насмешки или надежды? – Ну что ж, попробуем поверить... и проверить. Скажем, для начала... предскажите-ка мне будущее!

Глава 20 Выбор

– Ваше будущее?..

– Да, мое, – кивнул Марше. – Могу, впрочем, и сам предречь, что сейчас вы воспользуетесь случаем напророчить мне геенну огненную!

Лидия посмотрела в его зеленые, беспутные, шальные глаза.

«Ну, погоди, галльский петух! Ты у меня сейчас получишь – и мне наплевать, что со мной потом будет!»

– Да уж скорее вас ждет ледяная купель, – медленно проговорила она.

– Это в каком же смысле?

– В самом буквальном. В Белоруссии есть такая река – Березина... И вот 26 или 27 ноября сего года... А впрочем, нет, я начну издалека. 7 октября ваша Великая армия выкатится из сожженной, обезлюдевшей Москвы, проклиная тот день и час, когда она туда вошла. Вы побредете по Смоленской дороге – голодные и оборванные. Рано ляжет снег, рано ударят морозы. Трупами будут устланы обочины дорог, окоченелые руки и ноги французских солдат будут торчать из сугробов. Вас будут убивать партизаны, крестьяне, ополченцы, регулярная армия. Но генерал Мороз и маршал Голод будут действовать куда решительней. Благодаря вам русский язык обогатится новой поговоркой: «Голодный француз и вороне рад! Кроме того, в русском языке появится слово „шаромыжник“ – бродяга, проходимец, потому что оголодавшие французы будут клянчить что ни попадя, приговаривая: „Cher ami“ – дорогой друг. Словом „шваль“ станут обозначать все самое непотребное, отбросы всякие, но оно появится после того, как русские достаточно наслушаются слова „chevalier“ – всадник, рыцарь... Ваше войско будет на последнем издыхании, когда подойдет к Березине. Вас останется уже не слишком много... примерно восемьдесят тысяч. А к границам России в начале войны подступило сколько? Четыреста пятьдесят тысяч, верно?

Марше хлопнул глазами и пожал плечами.

– Итак, Березина, – продолжала Лидия. – Около деревни Студенки будет выстроен мост, через который успеет переправиться сам Бонапарт, маршал Удино и около девятнадцати тысяч ваших солдат. Потом Наполеон отдаст приказ сжечь мост, чтобы по нему не прошла русская армия, которая будет наступать вам на пятки. Сорок тысяч ваших солдат попадут в плен. Остальные погибнут при попытках переправиться через Березину. Спасутся только те, кто сможет найти лодки или сделать плоты. Но и среди них многие потонут, ведь русская артиллерия будет непрерывно вас обстреливать! Поэтому самое разумное – подняться выше по течению. Там Березина уже, а лед крепче. По нему можно перейти, но лучше все же запастись лодкой... заранее. И драться за нее с другими удальцами, потому что в тот день вопрос будет стоять так: у кого есть лодка, тот спасется и вернется домой.

Марше смотрел со странным выражением...

«Вот сейчас он отведет глаза, вздохнет, а потом ка-ак выхватит пистолет да ка-ак выстрелит мне в лоб за такое жуткое пророчество о страшном конце Великой армии!»

Марше отвел глаза и вздохнул.

– Не думайте, что вы мне открыли какие-то безумные тайны, – устало сказал он. – Я знаю, что наш император совершил целое море ошибок. Он вступил с войском в страну, не имея ни малейшего понятия ни о нравах, ни о характере русских. Неслыханно еще, чтобы какой-нибудь полководец – если, конечно, боги не помутили ему разум, дабы погубить! – в один день уложил почти полторы сотни тысяч своих солдат, чтобы только иметь пустую славу – взять Москву! Бонапарт, наш кумир, идол Европы, сделал это при Бородине. 7 октября, вы сказали, мы покинем Москву? Боже мой, да я бы на его месте уже ушел оттуда! Бегом убежал! Или на нашего императора напал какой-то столбняк? Он ждет Кутузова на поклон... он ждет на поклон народ, который оказался достаточно силен, чтобы самому начать жечь свою священную столицу! Так волк отгрызает себе лапу, чтобы выбраться из капкана! Я много видел на русской земле... И дома, и усадьбы были разрушены – разрушены своими же хозяевами! Я понял, на какие крайности способен народ, достаточно великий, чтобы предпочесть полное разорение чужеземному владычеству. А мы?.. Мы не способны были оценить это. Мы восстановили против себя русских тем, что разрушали их церкви и ругались над их истовой верою. В Египте, например, наш император оказывал столько почтения магометанству, что можно было ожидать его перехода в эту веру. В Италии, Австрии, Испании – везде он казнил святотатцев. Но в России... он точно не знал, как русские привязаны к своей вере, как почитают своих святых, как важна для них церковь и почитаем сан священника. Едва ли он признавал русских за христиан! Да и мы все заражены этим его духом! Мы уже не можем изгнать его из себя! Теперь в глазах русских мы хуже мусульман, мы нечестивцы – и ведем себя в полном соответствии с этим наименованием. Перед этим ничтожны все попытки Бонапарта перетянуть русских на свою сторону. Да, мы надеялись, что ваши крестьяне-рабы потянутся за волей, которую сулил им наш император. Но им милее рабство при своих господах, чем воля – при чужих! Да, это нация рабов и варваров... но рабов и варваров великих и непобедимых! Ничуть не сомневаюсь, что с нами случится по словам пророка: «От лица гнева твоего мы растаяли, как воск, вспяты были и пали».