Змеиное гнездо - Холт Виктория. Страница 36

Едва он вышел, настроение Зиллы резко изменилось.

– Бога ради, с какой целью он заявился сюда? – спросила она.

– Он сказал, что хотел узнать, как мои дела.

– Он что, навещает всех своих бывших клиентов?

– Я думаю, он считает мой случай особым.

– А я думаю, он чересчур любопытен. Он выручил тебя из беды… и на этом точка.

– Он очень хотел, чтобы жюри вынесло вердикт – невиновна.

– А мы все разве не хотели?

– Мне показалось, что у вас с ним получилась замечательная беседа.

Она не дала себе труда сдержать самодовольную улыбку.

– Итак, все теперь позади, и единственное, что нам отныне предстоит, дорогая, – забыть о происшедшем.

Если бы я могла!

От Лилиас пришло письмо:

«Я ожидаю тебя. Мы понимаем твое желание изменить имя. Поэтому со дня приезда ты будешь Дианой Грей. Не тревожься. Никто ничего не знает, кроме отца, моей сестры Джейн и меня. Все мы очень хотим тебе помочь. Дорогая Девина – ловлю себя на мысли, что должна уже начинать привыкать к имени Диана – помни о том, что я убедила всех в доме: ты так же невинна, как я. Наша семья очень дружна, и мы полностью доверяем друг другу.

Мне кажется довольно странным совпадение наших судеб – мы обе несправедливо обвинены. Выглядит так, будто в доме завелся злой дух. Конечно, это чепуха, но очень похоже. О, наконец-то мы с тобою наговоримся! Я с такой надеждой жду тебя.

Путешествие будет долгим. Сначала тебе нужно попасть в Лондон, а там сесть на поезд, идущий в направлении Уэста [1]. Мы живем в трех милях от Тинтон-Кроули, но я встречу тебя на станции с догкартом. [2]

Жду не дождусь тебя. С любовью,

Лилиас.

P.S. Прилагаю свои советы по поводу путешествия вместе с адресом гостиницы в Лондоне, где сама провела ночь. Она небольшая и спокойная, рядом со станцией».

Я сразу же начала готовиться к отъезду.

Уезжала я с огромным облегчением и, когда поезд отошел от перрона Эдинбургского вокзала, почувствовала себя так, словно с плеч моих свалилось тяжкое бремя. Я готовилась в каком-то смысле отделить настоящее от кошмарного прошлого.

Пока мы приближались к границе, я с тревогой посматривала на попутчиков, ибо меня вдруг охватил страх – а что если кто-то из них меня знает. Мой портрет был напечатан в газетах не один раз; особенно меня поразило изображение, под которым стояла ремарка «впечатление художника» – оно меня ужаснуло. На этой карикатуре я была вполне узнаваема, но художник постарался придать моему лицу черты злодейки. На той ступени процесса все утвердились во мнении, что я убила отца, и художник сделал из моего лица маску, которая, как он думал, отвечает моей сущности.

Напротив меня сидела пара, возможно, отправившаяся в свадебное путешествие; молодые люди были полностью поглощены друг другом, и ничуть не беспокоили меня. То же я могла сказать и о мужчине, углубившемся в чтение газеты. Но в дальнем углу купе сидела словоохотливая женщина, которая делала попытки завязать с кем-нибудь разговор, но, поскольку все оказались заняты собой, то она направила свои усилия на меня. Она ехала на юг к замужней дочери и мечтала о встрече со своими внуками. Она задавала множество вопросов о цели моего путешествия, но по-настоящему, как я поняла, мои ответы ее не волновали. Все мысли ее крутились вокруг собственной поездки, и я вздохнула свободнее.

Беспокоиться не было причин. Ко мне вернулась уверенность. Но я продолжала немного нервничать. Я должна прекратить думать, что меня могут узнать. Я ехала к Лилиас, в приют, принявший ее саму и обещавший мне любовь и понимание.

Ночь я провела в гостинице неподалеку от станции, как советовала Лилиас. Отдохнуть мне как следует не пришлось, но я не унывала. Я следовала выбранным мною путем.

Утром я села в поезд на Пэддингтонском вокзале, с каждой минутой мне становилось все легче. Забившись в угол купе, я смотрела на зеленые поля, кустарники и деревья, отмечая про себя, что здесь они приспособились лучше к вечному круговороту времен года, чем в наших более суровых местах. Моими спутниками оказались милые люди, но общих разговоров почти не возникало. Я твердо знала, что ни один из них не имеет ни малейшего представления обо мне; это значило, что я чересчур много о себе возомнила.

Поезд катил на запад; растительность становилась все более изобильной. Вдалеке блеснуло море. Передо мной проносились крохотные поселения, центром которых были церкви, в точности как когда-то рассказывала мне о здешних местах Лилиас; я увидела плодородную красноватую землю, о которой она мне рассказывала, и поняла – это уже Девоншир.

Наконец поезд остановился. Выйдя из вагона, я увидела на перроне Лилиас и ощутила счастье, о котором забыла с того времени, как в нашем доме воцарился ад.

Мы бросились навстречу друг другу и несколько секунд простояли, обнявшись. Затем, не выпуская моих рук из своих, она отстранилась.

– Как чудесно снова видеть тебя. А выглядишь ты лучше, чем я ожидала. О моя дорогая, ну и досталось же тебе! Теперь все позади. Пойдем, догкарт ждет тебя. Давай-ка отнесем твой багаж.

Начальник станции стоял рядом и улыбался, глядя на нас.

– Джек, ты не попросишь Джима, – обратилась к нему Лилиас, – поднести багаж к догкарту.

– Минуточку терпения, мисс Лилиас. Джим, Джим! Эй, Джим, багаж для мисс Лилиас. – Он улыбнулся мне. – А вы, значит, к нам, в Лейкмир, мисс. Надолго?

– Я… э-э…

– Мы надеемся, что мисс Грей погостит у нас долго. Вот багаж, Джим.

Она взяла меня за руку.

– Все в доме ждут тебя, – сказала она, – истосковались по встрече.

Затем мы покатили по дорожкам, таким узким, что местами изгороди едва позволяли проехать.

– Я так рада твоему приезду, – сказала Лилиас.

– А я чувствую себя много лучше, с тех пор как покинула Эдинбург.

– Конечно, ты же хотела оттуда уехать. И правильно. Только так и нужно было поступить. Мы сможем поговорить обо всем. Как в добрые старые дни.

Я сидела рядом с моей Лилиас, и меня переполняли чувства. Она говорила с воодушевлением, то и дело подчеркивая, как рада моему решению приехать. Лучше встречи нельзя было придумать.

– Скоро мы будем дома, – сказала Лилиас. – Взгляни вон туда! Видишь колокольню? Это и есть наша церковь, одна из старейших в Уэсте. Ей больше семисот лет – превосходный образчик норманнской архитектуры, как говорится в справочниках для путешественников. В церкви несколько замечательных витражей. Отец гордится своим храмом. Мне придется позаботиться, чтобы он не утомил тебя рассказами о нем. Джейн и я твердим отцу, что он одержим наваждениями и одно из них – его любимая старая церковь.

Мы приблизились, и я увидела стены церкви из серого камня, церковное кладбище с покосившимися кое-где старинными надгробьями под раскидистыми тисовыми деревьями и кипарисами.

– Некоторым из этих деревьев несколько сот лет, – сказала Лилиас. – Они видели многих викариев. Разве не прекрасны кипарисы? Кто-то говорил мне, что они – символ вечности, поэтому их так часто сажают на кладбищах. Сельская грамота! Тебе предстоит много такого услышать от моего отца. Вот мы и дома…

Дом был большой и сложен из серого камня, как церковь; перед ним – ухоженная лужайка с цветочными клумбами. В дверях стоял мужчина, в котором я сразу признала отца Лилиас, а рядом – женщина, которую несомненно звали Джейн, и она была сестрой Лилиас.

Они подошли к нам, как только Лилиас подъехала к коновязи.

– Вот и мы, – крикнула Лилиас. – Поезд прибыл вовремя. А это… Диана.

Мои руки ощутили крепкое пожатие, и передо мною очутилось улыбающееся, ласковое лицо преподобного Джорджа Милна.

– Здравствуйте, здравствуйте, моя дорогая, – сказал он. – Мы очень рады вашему приезду. Лилиас вне себя от счастья с того дня, как вы сообщили ей, что будете нашей гостьей.