Здесь покоится наш верховный повелитель - Холт Виктория. Страница 49

– Рад видеть Ваше Высочество в таком добром здравии, – воскликнул Бекингем и продолжал говорить Вильгельму, что король Франции видел условия, выставленные королем Англии, и согласился, что они, учитывая поражение Голландии, вполне законны.

– Здесь сыграло роль то, что ваш дядя очень любил свою сестру, вашу мать. Его Величество помнит, что он обещал сестре следить за вашим благополучием. Именно поэтому, несмотря на то что ваша страна оказалась завоеванной, Его Величество, король Англии, будет настаивать, чтобы вас провозгласили королем Голландии.

Этот молодой человек разительно отличался от юнца, пытавшегося взять штурмом покои фрейлин. На его холодном лице была решимость изгнать захватчиков из своей опустошенной страны.

Он холодно ответил:

– Я предпочитаю оставаться правителем-статхаудером. Эту обязанность возложили на меня штаты. Кроме того, я, заодно со всеми голландцами, отнюдь не считаю, что мы покорены.

– Ваше Высочество, вы ничуть не пострадаете. Вас провозгласят королем, а Франция и Англия с этим согласятся.

– Полагаю, что моя совесть и честь обязывают меня учитывать мой долг прежде моих интересов.

Два голландских государственных деятеля, сопровождавших его, Беверлинг и ван Беунинг, мрачно кивнули, а Вильгельм продолжал:

– Англичане должны быть нашими союзниками в войне против французов. У наших стран одна религия. Какую пользу извлечет Англия, если Голландия станет всего лишь провинцией Франции, а я марионеткой? Вообразите это, друзья мои. Голландию, управляемую Людовиком через меня. К чему стремится Людовик? К завоеваниям. Да, разделавшись с моей страной, он, вполне возможно, обратит свои взоры и на вашу страну!

– Ей-богу, – тихо проговорил Бекингем, – в том, что говорит Его Высочество, заключена большая доля истины.

Непостоянный герцог тут же переметнулся на сторону голландца. Он увидел угрозу католицизма, нависшую над Англией. Ему захотелось и тут и там добавить новые условия, которые превратили бы Англию и Голландию в союзников.

– Но Его Высочество забывает, – сказал Арлингтон, – что страна уже завоевана.

– Здесь, в Голландии, с этим не согласны, – снова подчеркнул Вильгельм.

– Вы остановили наступление Людовика, – вступил в разговор Бекингем, – затопив свою землю. Но с наступлением зимних морозов она легко может оказаться вновь открытой для наступления.

Вильгельм твердо возразил:

– Вы не знаете нас, голландцев. Мы находимся в большой опасности, но есть способ никогда так и не увидеть свою страну побежденной – это умереть у последней плотины.

Что еще можно было сказать такому фанатику-идеалисту, каким казался этот юный принц? Напрасно было говорить ему, что его идеалы являются свойством юности – и только… Вильгельм Оранский был убежден, что ему суждено спасти свою страну.

Арлингтон, Бекингем и Монмут побывали в расположении лагеря Людовика у Хезвика. Голландцу Вильгельму были представлены новые условия договора, но их отвергли столь же решительно, как и прежние.

Вскоре стало известно, что штаты Бранденбург, Люнесбург и Мюнстер, преисполненные желания положить конец завоеваниям католика Людовика, готовы присоединиться к Вильгельму Оранскому в его борьбе против захватчиков. Людовик, обнаружив, что война потребовала огромных расходов, но принесла небольшую выгоду, решил отступить и отвел свои армии обратно, к Парижу, а английским дипломатам ничего больше не оставалось как вернуться в Англию.

Луиза была довольна.

Бекингем потерпел неудачу. Он истратил массу денег – счет за расходы, который он представил, достиг четырех тысяч семисот пятидесяти фунтов и одного пенса, а не привез ничего, кроме насмешек в адрес своей страны.

Его вместе с Арлингтоном народ Англии обвинял в развязывании этой глобальной войны с голландцами.

В Англии не только Луиза решила, что пора положить конец государственной деятельности герцога.

Наконец-то Карл мог гордиться Монмутом. Что бы он ни делал дома, за границей он зарекомендовал себя хорошо.

Карл слушал обстоятельный рассказ о том, как сражался его сын у ворот Брюсселя. Рядом с ним в бой шел капитан Джон Черчилль, и трудно было сказать, кто из этих двух молодых людей – Черчилль или Монмут – проявил большую отвагу.

– …Победить можно было только одним способом, – рассказывал Карлу свидетель боя. – Мы шли строем с саблями в руках на заграждение неприятеля. Был там и господин д'Артаньян со своими мушкетерами, и они проявили себя настоящими храбрецами. Господин д'Артаньян очень старался убедить герцога не рисковать жизнью и не идти во главе своих солдат по тому проходу, но милорд герцог не послушал его совета. Господин д'Артаньян был убит, но герцог вел своих людей с такой отвагой и с таким презрением к смерти, которые редко встречаются. Многие скажут Вашему Величеству, что никогда не видели более отважного и молниеносного боя.

Джемми вернулся домой, пройдя с отрядом в торжественном марше по улицам Лондона до Уайтхоллского дворца, а люди сотнями выходили из домов посмотреть на него.

Он повзрослел, но остался таким же красивым. Лицо его пылало, отчего глаза казались более яркими и блестящими. Женщины, глядящие из окон, бросали Монмуту цветы, и на улицах раздавался крик: «Отважный Джемми возвращается домой с отрядом!»

Это было то, чего он так жаждал. Именно этого признания. Этой славы.

И Карл с некоторой тревогой видел, что люди были вполне готовы признать славу этого мальчика – отчасти потому, что он был красив, отчасти потому, что отважен, но главным образом потому, что герцог Йоркский был католиком, а они поклялись, что на троне Англии никогда не должен снова восседать католик. Джемми казался теперь более серьезным, и Карл надеялся, что его сын осознал, что лучше отказаться от всех его опасных идей.

У Джемми появилась новая любовница, Элионор Нидхэм, совершенно покорившая его. Ему хотелось завести две своры английских гончих в Чарлтоне. У него родился сын, нареченный Карлом, и сам король с герцогом Йоркским были крестными отцами.

Это был гораздо более подходящий для молодого человека образ жизни, думал король. И с любовью смотрел на юного Монмута.

По Англии распространились слухи, что герцог Йоркский вскоре снова женится и для него уже выбрали принцессу Марию-Беатрису, сестру правящего герцога Моденского. Девушка была совсем юной – ей недавно исполнилось четырнадцать лет, – красивой и, казалось, способной иметь детей. Но у нее был единственный недостаток: она была католичкой.

Этот брак доставил Луизе массу волнений. С тех пор как она уехала в Англию, Людовик дал ей три основных задания. Она должна была способствовать союзу с Францией против Голландии, заставить Карла объявить о принятии католической веры, а также устроить брак между герцогом Йоркским и принцессой которую выберет для него Людовик.

Людовик выбрал богатую вдову герцога де Гиза, именовавшуюся до замужества Елизаветой Орлеанской. Она была второй дочерью Гастона, брата Людовика Восьмого. Луиза подчеркнула в разговорах с Карлом и Джеймсом преимущество этого брака, но она была достаточно умна, чтобы понимать, что не должна слишком явно работать на пользу Франции.

Герцог Йоркский, испытывая чувство раскаяния после смерти жены, расстался со своей любовницей Арабелой Черчилль, но почти немедленно после этого возникла связь с Екатериной Седли, дочерью сэра Чарлза Седли. Екатерина не была красавицей, но, как обмолвился когда-то его брат, складывалось впечатление, что любовниц для Джеймса выбирал его священник в качестве епитимьи. Однако Джеймс вопреки традициям решил, что, хотя он легко относится к отсутствию красоты у любовниц, он не может согласиться с ее отсутствием у жены и что мадам де Гиз, уже не юная и не красивая, ему не подойдет. Таким образом, потерпев неудачу с французской женой, Луиза была готова поддержать выбор Марии-Беатрисы, так как та тоже была католичкой, а католическая герцогиня Йоркская, конечно, не будет препятствовать выполнению одной из ее основных обязанностей – способствовать тому, чтобы король открыто признал свой переход в католичество.