Здесь покоится наш верховный повелитель - Холт Виктория. Страница 58

Он не делал попытки прекратить вечеринки, устраиваемые ею для людей, которые, как он знал, пытались уничтожить догмат о священном праве королей. А Нелл была беззаботна, она не осознавала, что вмешивается в высокую политику. Часто, того не сознавая, она сообщала гостям обрывки полезных сведений. Его любовь к ней, как и ее к нему, не угасала, а продолжала гореть ровным пламенем независимо от того, что она временами чувствовала по отношению к другим женщинам.

Что касается Луизы, то его чувства к ней после их вынужденной разлуки изменились. Она забыла о своих благородных манерах, когда поняла, что заразилась этой болезнью. Она в бешенстве поносила его. Пришлось преподнести ей солидный подарок, чтобы умиротворить эту рассвирепевшую женщину. Она заявила, что ничто не может ее успокоить после потери здоровья и ужасного унижения, переживаемого из-за болезни такого рода, а он был уверен, что ее манера раздражаться, ее гнев и ругань мешали успешному выздоровлению.

Он бы не огорчился, если бы Луиза вдруг сообщила ему, что собирается вернуться во Францию. Но сам, конечно, не мог предложить ей такого. Это бы оскорбило Людовика, и он пока не решался на такой шаг. К тому же, пусть Людовик думает, что у него есть шпионка – под самым боком у короля Англии…

Карл стал использовать в своих отношениях с Луизой обычную для него тактику. Он успокаивал и обещал, но это отнюдь не означало, что он сдержит свои обещания.

Он размышлял обо всех этих вопросах во время посещения скачек в Ньюмаркете и на рыбалке в Виндзоре, или гуляя в Сент-Джеймсском парке и подкармливая уток – его собачки в это время не отходили от него ни на шаг, – или прогуливаясь с острословами и дамами, которые ему нравились.

До него дошло, что в Руанде скончался Кларендон, и это немного его огорчило, так как он никогда не забывал старика, преданно служившего ему в дни его изгнания. Умер также Джон Мильтон, автор «Потерянного рая». Никого это особенно не взволновало. Остроумные и непристойные стишки Рочестера читали больше и охотнее, чем эпическую поэзию Мильтона. Эти напоминания о смерти направили мысли короля на грустные предметы. Он вспомнил о неразумных мечтах Джемми. Если это правда, что Шафтсбери планирует сделать Монмута наследником престола, что тогда станет с Джеймсом? Джеймс в душе добрый человек, но его никак нельзя назвать умным. Иаков будет считать своим долгом отстаивать то, что он полагает правильным, и он из рода Стюартов, которые были уверены, что короли правят в соответствии со священным правом и являются Божьими помазанниками.

Все неприятности еще впереди, озабоченно думал король. А заканчивались мысли характерным для него образом:

– Но это только моя смерть подожжет пороховой склад. А когда я умру, какое мне будет до всего этого дело?

Поэтому он ловил рыбу и прогуливался, делил свое время между Луизой и Нелл, смутно желая, чтобы Луиза вернулась обратно во Францию, и смутно надеясь, что он сможет удовлетворить страстное желание Нелл и сделать ее сыновей маленькими лордами, как ей хотелось.

С приходом нового года при королевском дворе кое-что изменилось.

Небольшая группа всадников под цокот копыт проехала по улицам. Во главе кавалькады, в жакете, в шляпе с плюмажем и в парике, ехала Гортензия Манчини, герцогиня Мазарини. Ее огромные глаза казались черными, но вблизи было видно, что они были такими темно-синими, что напоминали цвет фиалок; волосы ее были цвета воронова крыла, черты лица классические, фигура роскошная. В Европе ее знали как самую красивую женщину в мире, и все, кто ее видел, считали, что это справедливо.

Вместе с ней приехали несколько ее личных слуг – пять мужчин и две женщины, а рядом с ней следовал ее маленький чернокожий паж, готовивший для нее кофе.

Она подъехала к дому леди Елизаветы Харви, вышедшей ее встретить и, приветствовав, сказать, что она необычайно рада ее приезду. Горожане Лондона в тот день ее больше не видели. Но, несмотря на колючий, ледяной ветер, они не разошлись по домам, а стояли и говорили друг другу, что эта женщина, будучи такой красивой, при известной всем репутации короля могла приехать в Англию лишь с одной целью.

Теперь им хотелось увидеть неловкое положение мадам Карвел – так горожане звали Луизу со дня ее приезда в Англию. Они отказывались правильно произносить ее фамилию Керуаль. Для них она была Карвел, и никакой благородный английский титул не мог этого изменить. Жителям Лондона будет приятно увидеть отставку той, кого они называли католической шлюхой.

Вот и опять иностранка, но эта женщина была по крайней мере красавица, и им будет приятно знать, что их короля разлучили с косоглазой французской шпионкой.

Луиза тревожилась. Она считала, что утратила влияние на короля. Она понимала, что ей удавалось его удерживать, главным образом благодаря тому обстоятельству, что ее непросто было соблазнить. И, конечно, она дольше не могла противиться; это могло привести к тому, что король бы обнаружил, насколько невелико его желание обладать ею.

Болезнь, которую она перенесла, не только неблагоприятно сказалась на ее внешности, после нее она стала очень нервной и начала сама себя спрашивать, удастся ли ей когда-нибудь вернуть свое прежнее здоровье. Она растолстела и, хотя король любовно называл ее толстушкой, чувствовала, что это имя не прибавляет ей достоинства. Она начала думать, что, не будь Карл так терпим и заботлив, он давно бы уже ее оставил.

Луиза считала, что он не сделал и половины того, что обещал, и что она должна была убедить его сделать, как это велел ей французский король через Куртэна, французского посла.

Карл, бывало, смотрел на нее с ироничной и будто бы вялой улыбкой и говорил:

– Значит, вы советуете это сделать, толстушка? А, да, ну конечно, я понимаю.

Она часто слышала раскаты его хохота после некоторых реплик Нелл Гвин, а ведь многие из этих реплик имели целью привести ее в замешательство. А теперь вот эта еще весьма встревожившая ее новость: Гортензия Манчини прибыла в Лондон.

В Англии не было ни одного человека, которому она могла бы довериться полностью. Бекингем, ее враг, потерял былое расположение, но надолго ли? Шафтсбери ее ненавидел и хотел бы помешать ее влиянию на короля, потому что он был против католичества и собирался, как доверительно сообщил ей Куртэн, ликвидировать папизм в стране. Очень может быть, что Шафтсбери знал о том секретном положении Дуврского договора относительно намерений короля о вероотступничестве; если это так, то он понимает, что она получила от Людовика инструкцию как можно активнее способствовать обращению короля в последователя католицизма, причем обращение полное и общеизвестное.

Она сильно волновалась, так как за время болезни частично утратила свойственное ей самообладание.

Она решила, что в Англии есть лишь один человек, способный ей помочь, и для нее настало время выполнить те уклончивые обещания, которые она ему давала. Она тщательно оделась. Несмотря на раздавшееся тело, она умела одеться к лицу, обладала таким вкусом и умением держаться, какие редко встречались при английском королевском дворе.

Она послала одну из своих приближенных в апартаменты лорда Данби с посланием, которое следовало передать тайно и в котором говорилось, что она вскоре навестит его и надеется, что он сможет принять ее наедине.

Служанка быстро вернулась с известием, что лорд Данби с нетерпением ждет ее прихода.

Он встретил ее с преувеличенным выражением уважения.

– Для меня большая честь принять вашу милость.

– Надеюсь, что, навестив вас для дружеской беседы, я не слишком посягаю на ваше время.

– Всегда приятно провести время в вашем обществе, – ответил Данби. Он угадал причину ее тревоги: – Я слышал, что к нам прибыла герцогиня-иностранка.

– Это мадам Мазарини… пользующаяся дурной славой при всех королевских дворах Европы.

– Она, вероятно, и к нашему двору прибыла за дурной славой, – лукаво заметил Данби.