Ангелы - Кейс Мариан. Страница 52

Он начал так энергично качать тазом, что чуть не свалился. Затем, ударяясь о блестящие зеленые стены, он приблизился к нам, схватил Гарва и потащил его к детской кроватке.

– Згадка новой жзни, – заплетающимся языком сообщил Питер. – Згадка!

Я была расстроена из-за него, особенно когда его попросили уйти, так как он расстраивал других папаш, у которых родились девчонки. Но Гарв был в восторге.

Я не могла не заметить, что Гарв очень хочет ребенка. Он любил детей, и они его любили. Им особенно нравилось лохматить его волосы, стаскивать с него очки и тыкать ими в глаз. Когда они плакали, Гарв брал их на ручки, нашептывал всякие нежности. Дети переставали реветь и смотрели на него с таким удивлением. И все (кроме моих родственничков) говорили:

– Из него получится хороший отец.

Разумеется, Гарв заводил разговоры о потомстве. Я проклинала свою невезучесть. В других парах, кажется, обычно женщины хотели детей, а мужчины всячески пытались избежать этого. На самом деле, согласно популярному фольклору и женским журналам, эти детофобы рассеяны по свету, как мины. Каждый раз, когда Гарв поднимал эту тему, мне всегда удавалось найти какое-то оправдание, почему именно сейчас не время. До Гарва дошло, что мое нежелание иметь детей – не временное явление, когда мы в выходные остались присматривать за Ронаном. Ну, я сказала «выходные», хотя вообще-то это была ночь с субботы на воскресенье, когда Шелли и Питер осмелились оставить сына на наше попечение. И звонили раз восемьдесят за сутки.

Впервые нам пришлось присматривать за малышом больше пары часов. Мы вполне справились с кормлением, отрыжками, сменой подгузников и рассказыванием сказок. Это было довольно забавно. Понимаете, я ведь не против детей по существу. Лишь против идеи рожать их самой. Когда Ронан пару раз заревел ночью, Гарв вставал к нему, ни разу не пожаловавшись. Утром он притащил его к нам в кровать и посадил к себе на коленки лицом к нам. Ронан хохотал, а когда Гарв взял его за пухленькие запястья и начал фырчать, малыш визжал как сумасшедший. Гарв тоже смеялся. С обнаженным торсом и растрепанными волосами он был похож на красавчика с портрета «Папа и малыш». Мне стало настолько не по себе, что я почти ощущала эту боль физически.

В конце этого замечательного дня Шелли с Питером пришли забрать сынишку и спросили:

– Он хорошо себя вел?

– Хорошо? – переспросил Гарв. – Да он вел себя просто отлично, мы даже отдавать его не хотим!

– Тогда надо начать работать над тем, чтобы у него появилась маленькая сестричка, – сказала Шелли.

Быстро, как молния, я указала на голые стены и сказала:

– Как можно заводить ребенка на стройплощадке?

Они засмеялись, мы с Гарвом тоже, но Гарв смеялся не так громко, как мы. Я понимала, что эта отмазка уже не катит. Вскоре после этого он и притащил кроликов.

Шло время. А я все еще не была готова. Некоторые из моих страхов уменьшились, например страх родовой боли. Я знала достаточно женщин с детьми, чтобы понять – роды пережить все-таки можно. Но когда я слышала истории о дамах, родивших в тридцать девять, это улучшало мне настроение. В газетах появилась заметка о шестидесятилетней женщине, которая родила ребенка каким-то искусственным способом. Тоже хорошая новость. Однако мой тридцать первый день рождения наступил скорее, чем я ожидала, и я запаниковала. Я же говорила, что рожу ребенка в тридцать, а сейчас мне уже на год больше! Когда же созреет мой материнский инстинкт? Мое время истекает. Если он не поторопится, то прибудет точно к менопаузе!

Я уже говорила, Гарв дураком не был. Наконец он усадил меня нежно, но твердо. Он может проявлять твердость, когда захочет. И заставил поговорить об этом. По-настоящему поговорить, а не вешать ему лапшу на уши, как я делала весь год.

– Просто я не готова, – призналась я. – И не только из-за боли, с этим я уже как-то смирилась.

– Дорогая, мы закажем тебе лучшую эпидуральную анестезию, какую только можно купить. Что еще?

– Ну, моя работа.

Когда я произнесла это вслух, я поняла, в чем проблема. Больше пяти лет, и в Чикаго, и в Ирландии, я много работала, двигалась против течения и ждала, когда же все утрясется и я получу должность, где буду чувствовать себя «в безопасности».

И тогда я буду знать, что после декрета меня снова возьмут на мое место, и не беспокоиться, что во время моего отсутствия меня подсидят коллеги.

– Уйдешь в отпуск по уходу за новорожденным…

– Но легко ли мне будет восстановиться? И что делать с продвижением по службе? Если меня не будет несколько месяцев, то как я займу место Френсис?

– Ты собираешься спать прямо на рабочем столе и мыться в офисном туалете, как ваша бомжиха Френсис? Как бы то ни было, твои работодатели не могут ущемить твои права, это незаконно.

Легко говорить. Он просто не слышал об одном из партнеров в нашей фирме (разумеется, мужчине), который жаловался, когда какая-нибудь несчастная уходила в декрет:

– Если бы я взял отпуск на несколько месяцев для путешествия по Средиземноморью и требовал бы оплаты, они бы рассмеялись мне в лицо.

Вот почему я была против. Если сравнивать меня и Гарва, то моя карьера и не карьера вовсе. Но она важна для меня. Хотя работа угнетала меня и отбирала много сил, но в определенном отношении она формировала мою самооценку.

– Хорошо, что-нибудь еще?

– Да. А что, если родится ребенок, похожий на моих сестер? Рейчел принимала наркотики. У Анны съехала крыша. А Клер никого не слушает. Я никогда не могла их контролировать. И это всегда доставляло мне мучения. – Я запнулась. – Вот, слышишь, я уже говорю, как моя мама. Короче, я слишком безответственная, чтобы иметь ребенка.

Эти слова рассмешили Гарва.

– Ты не безответственная!

– Безответственная! – настаивала я. – Мы с тобой хорошо проводим время. Можем сорваться и поехать куда-то на выходные. А ты только подумай о Хантере и Синди.

Это наши друзья в Чикаго. Они завели ребенка, и за один день их жизнь перевернулась с ног на голову. Раньше мы ездили путешествовать вчетвером, но после рождения ребенка они сидели дома как привязанные рядом с орущим младенцем, а мы с Гарвом по выходным ездили на озера, чувствуя облегчение и вину.

– Мы не можем оставить ребенка на Дермота, как Попрыгунью и Побегайчика. Быть родителями – это навсегда, – сказала я. – Пока дети не подрастут. А может, и дольше.

– Понятно. То есть рождение ребенка принесет тебе физическую боль во время родов, душевное беспокойство, положит конец твоей карьере и аннулирует твою общественную жизнь на следующие двадцать лет. Кроме этого другие возражения есть?

– Есть.

– Скажи.

– Это звучит глупо.

– Все равно скажи.

И я заставила себя озвучить их.

– Ну… А что если с ребенком что-то случится? Если над ним будут издеваться в школе? Если он умрет? Заболеет менингитом? Или его собьет машина? Мы же будем его любить, как мы это вынесем? Извини за эти глупости, – быстро добавила я.

Я не встречала людей, кто чувствовал бы то же. Подруги, которые беременели, высказывали небольшие сожаления, но все это было как бы между строк. «Это наш последний романтический уикенд за последние три года». «Я теперь читаю меньше, чем раньше, так как первые два года вы просто не можете сосредоточиться на книге. Мысли разбегаются». Таких нездоровых опасений, как я, никто из них не высказывал. Самое большее, что можно было от них услышать: «Неважно, мальчик или девочка, главное, чтобы здоровенький».

Но Гарв сказал:

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Я знала, что это так.

– Но если бы мы всегда так думали, то нельзя было бы любить кого-то.

На секунду я испугалась, что он предложит походить к психотерапевту. Но, разумеется, этого не случилось, он же ирландец.

В отличие от многих моих друзей, я никогда не обращалась к психотерапевту. Эмили говорила, что причина в моем страхе. По ее словам, я боялась обнаружить что-то не то. Я соглашалась. Я действительно боялась обнаружить, что каждую неделю трачу сорок фунтов, чтобы развлекать абсолютно незнакомого человека историями из своей жизни.