Аттракцион любви - Лейкер Розалинда. Страница 4

Лизетт надела свое лучшее платье, однако ужинать ей пришлось в одиночестве, поскольку отец с Изабель отправились в гости к друзьям. В эту ночь она горько плакала и долго не могла уснуть, мучительно тоскуя по дому, думала о покойной бабушке, о том счастливом времени, которое навсегда ушло в прошлое.

На следующее утро Лизетт поняла, что экономка передала хозяйке их вчерашний разговор, в частности ее вопрос о комнате матери. Изабель объяснила ей, что к чему, и тихо, чтобы не слышал отец, сказала:

– Послушай, Лизетт, когда я впервые переступила порог этого дома, он показался мне мрачным и унылым.

Я постаралась убедить твоего папу, что хорошо было бы оборудовать ванные комнаты при каждой спальне, как того требует новая мода. Я пригласила декораторов, и после нашей свадьбы, когда мы находились в Италии, они многое здесь переделали. В доме не осталось ничего, что было при твоей маме. Что касается ее будуара, теперь это моя комната, ноты можешь увидеть ее, если захочешь.

Лизетт поняла, что ей незачем туда ходить – ведь от мамы там ничего не сохранилось.

– А теперь я расскажу тебе о твоей новой школе, – продолжала Изабель. – Это закрытая школа-интернат. Директриса очень гордится своим заведением. Девочки получают прекрасное воспитание. Там их готовят к супружеской жизни, учат домоводству, кулинарии и прочим премудростям, необходимым для замужней женщины. К сожалению, школа находится далеко отсюда, в предместье Бордо, но ты будешь приезжать домой во время каникул или на выходные дни, если пожелаешь. Ну, ты довольна?

Изабель хлопнула в ладоши (это был один из ее излюбленных экстравагантных жестов), ожидая, что Лизетт от восторга бросится ей на шею.

– Да, belle-mere, – обрадовалась Лизетт. Она думала, что ее определят в местную школу, как в Лионе, но этот вариант даже лучше. Честно говоря, она рада быть подальше от мачехи. – Когда я должна туда ехать?

– Думаю, в конце недели. Отец отвезет тебя.

Вечером Шарль, услышав от жены известие об отъезде дочери, нахмурил брови.

– Не рано ли? – сказал он. – Вообще-то мне хотелось, чтобы вы ближе познакомились, а Лизетт освоилась на новом месте и завязала знакомства со сверстниками.

Однако Шарль быстро понял, что его жена уже все решила.

Через несколько дней, стоя на ступенях мраморной лестницы, Изабель махала кружевным платочком вслед Шарлю и его дочери, которые отправлялись в Париж, где им предстояло пересесть на поезд, следующий в Бордо. Лизетт вдруг страшно захотелось увидеть Филиппа, хотя было совершенно ясно, что это невозможно. Сейчас он, наверное, высадился в африканской гавани – такой же неведомой для него, как и ее новая «гавань».

Глава 2

Школьная жизнь пришлась Лизетт по душе. Учеба давалась легко, а заслуженные порицания за небольшие провинности быстро забывались. Она ладила со всеми одноклассницами, но особенно сдружилась с одной девочкой-англичанкой, прекрасно владевшей французским языком, которая с самого первого дня стала ее лучшей подругой.

– Здравствуй, Лизетт. Меня зовут Джоанна Таунсенд. Я новенькая, – представилась она.

В общей спальне на восемь человек их койки стояли рядом. У Джоанны было озорное лицо с вздернутым носиком и веснушками, светло-карие глаза и вьющиеся взъерошенные волосы цвета меди.

– Я тоже новенькая, – ответила Лизетт. – Откуда ты знаешь мое имя?

– Оно на багажной бирке на твоем чемодане. Давай дружить!

У отца Джоанны был свой бизнес в Париже, где он жил с женой и дочерью, а летом снимал домик на побережье в Бретани, куда по настоянию Джоанны Таунсенды пригласили и Лизетт, что с одобрением было воспринято Изабель. Девочки плавали в море, гуляли по окрестностям, устраивали пикники вместе с другими детьми, а когда лето закончилось, вернулись в свою школу.

Со временем Лизетт, к собственному удивлению, привязалась к отцу, хотя навещала его редко. Отец любил гулять с ней в парке, окружающем его замок, или устраивать прогулки в карете. Ему было приятно общаться с дочерью, которая никогда не возражала ему и искренне радовалась его обществу, а он все чаще старался избегать шумных компаний Изабель. Их отношения оставляли желать много лучшего.

– Как твои успехи в школе? – спрашивал он, как делают все взрослые, но отец искренне интересовался ее делами. Он часто брал ее с собой в Париж, где они вместе ходили на выставки в Лувре и других музеях. Останавливались они в его просторной городской квартире на улице де Фобер-Сент-Оноре. Изабель переделала и эту квартиру, но никогда не принимала участия в этих поездках. Лизетт радовалась, что может спать в комнате, в которой когда-то родилась.

Эти вылазки в Париж Шарль обычно совершал дважды: сначала с Изабель, которая не пропускала ни одной столичной премьеры, а потом с Лизетт.

– Многие приходят в музей только с одной целью – себя показать, а не посмотреть на картины, – заметил он, чуть было не проговорившись, что, прежде всего, имеет в виду Изабель. – В музей надо приходить к концу дня, как мы, чтобы спокойно все посмотреть.

Он водил Лизетт на шоу «Волшебного фонаря», кукольные спектакли, концерты и в театры на все представления, которые обожала его дочь. Он всегда брал ее на вечерние спектакли, а не на утренники, куда обычно водят детей, и Лизетт ощущала себя совершенно взрослой. Широко раскрытыми глазами она неотрывно следила за происходящим на театральной сцене. Посещая вечерние спектакли, Лизетт одним глазком могла заглянуть в тайны ночной жизни Парижа, участвовать в которой пока не позволял ее возраст. Манящие огни «Мулен Руж», крутящиеся крылья ветряной мельницы, танцы в кафе на открытом воздухе в свете фонарей всех цветов радуги, мелькающие в водовороте танца женские юбки, оживленные мужчины в элегантных шляпах, сверкающие бриллиантами, ослепительно одетые дамы, входящие в ночные клубы в сопровождении господ – все это будило ее юное воображение. В сознании Лизетт Париж всегда ассоциировался с драгоценным украшением – блистательным, сверкающим бриллиантом. Все чаще ей вспоминались слова, сказанные когда-то Филиппом: «Жить можно только в Париже».

Она запомнила его улыбку, его внимание, которое он проявил к ней в трудную минуту жизни. Этот юноша произвел на нее неизгладимое впечатление. Если бы не постигшее ее горе, Лизетт быстро бы забыла его, как, наверное, забыл ее он. Но он прочно засел в ее памяти, словно навязчивая мелодия полузабытой песни, которая преследует тебя повсюду.

Это произошло через несколько дней после празднования ее пятнадцатилетия, когда, завтракая с отцом и Изабель, она снова услышала имя Филиппа Боннара. В то утро, проведя в отцовском имении рождественские каникулы, она собиралась возвращаться в интернат.

– Говорят, молодой Боннар недавно вернулся из Африки, – вскользь заметил Шарль, обращаясь к Изабель, наливавшей ему вторую чашку кофе. – Какое горе! Мальчик потерял мать, когда был там, – продолжал он, сочувственно качая головой. – Бедняга не смог попрощаться с матерью, а теперь, когда не стало и отца, наконец, вернулся домой. Кажется, его тетя даже отложила похороны, чтобы он успел на них.

– Полагаю, мадемуазель Боннар сделала все от нее зависящее, – равнодушно заметила Изабель, ничего не понимая в подобных вещах. – Я недавно случайно увидела этого юношу у Вильмонтов. Мадам Вильмонт рассказала, что его мать страшно горевала по поводу его «ссылки», будто предчувствовала, что никогда больше не увидит сына.

«Судьба дважды, нанесла ему удар, после того как он покинул родной дом», – подумала Лизетт.

– Бедный Филипп, – тихо проговорила она.

– Не стоит его жалеть, – сухо отреагировал отец. – Насколько мне известно, траур не помешал ему бесстыдно разгуливать по ночным клубам и казино.

– Не будь так строг к юноше, Шарль, – снисходительно заметила Изабель. – Ничего удивительного: с ним поступили жестоко, и ему просто необходимо отвлечься. Думаю, надо пригласить его на наш следующий бал. Мы же всегда приглашали к себе молодежь. Среди гостей будет много людей, которых он знает. Так ему будет легче снова утвердиться в обществе.