Черный буран - Щукин Михаил Николаевич. Страница 45
«Совершенно секретно. Председателю Сибревкома.
Настоящим докладываю, что убийство и похороны полковника Семирадова летом 1919 года были фальшивыми. Семирадов, заметая таким образом следы, как для союзников, так и для собственной контрразведки, перешел на нелегальное положение и тайно отбыл в Харбин, где сейчас и пребывает. Ведет активные переговоры с японцами и с представителями американской дипмиссии. Главная цель переговоров — создание в труднодоступных районах восточной Сибири некоего подобия отдельного государства под иностранным протекторатом. После утраты Колчаком золотого запаса России Семирадов может предложить в качестве залога и расплаты за содействие только кризисный план „Сполох“, о котором я подробно докладывал ранее. Часть золотых месторождений аходится на территории, которая должна войти в состав нового так называемого государства. Нетрудно предположить, что при существующих запасах материалов и механизмов планируется в очень короткие сроки, вполне вероятно уже нынешним летом, начать работы по добыче золота.
Наш агент, внедренный в окружение Семирадова, доложил, что сам план „Сполох“, теперь это можно утверждать совершенно определенно, находится на нашей территории, в окрестностях Новониколаевска или в самом городе. Для сохранения плана и дальнейшей доставки его в Харбин Семирадовым была организована глубоко законспирированная агентурная сеть, полностью подчиненная лично ему. Как нам стало известно, недавно в Новониколаевск из Харбина были отправлены два человека, которые должны вскрыть тайник и по агентурной цепочке доставить план „Сполох“ Семирадову. Имена и приметы этих людей нам известны.
Исходя из вышеизложенного, считаю необходимым принять все меры к поиску и задержанию агентов Семирадова, в связи с чем прошу дать разрешение на любые действия, необходимые для успешного осуществления операции, вплоть до массового взятия заложников, расстрелов и т. д.
Бородовский».
Клин долго смотрел на крючковатую и неразборчивую подпись Бородовского, делая вид, что все еще читает, и никак не мог собрать свои мысли. Они рвались на отдельные клочки и разлетались. Зачем Бородовский велел ему прочитать это донесение, ведь он мог просто отдать нужные приказания? Какой в этом тайный умысел? И что придется делать ему, Клину, со своими разведчиками? Брать заложников и расстреливать их?
— На фронте, возле Тобола, я видел, Клин, как ты захватил белую батарею, — Бородовский глухо кашлянул, забрал листы и снова положил их на тумбочку, — замечательная была атака, в десять минут всю прислугу порубили, а орудия целенькими достались. Я в бинокль наблюдал, все хорошо видел. Теперь понимаешь — с каких пор я тебя знаю? Понимаешь, что ты не случайно здесь оказался?
Клин, ничего еще не понимая, непроизвольно кивнул.
— Мне нужен был именно такой человек, — продолжал Бородовский, — смелый, до безрассудства. И умеющий полностью подчиняться, в данном случае — мне. Вижу, что толком из моего донесения ты ничего не уяснил, да тебе и не обязательно уяснять. Главное — чтобы ты зарубил на носу и проникся: отныне ты самому себе не принадлежишь. Ты принадлежишь мне и нашей общей задаче. Если ты этого не уяснишь, я прикажу тебя расстрелять.
Голос у Бородовского был ровный, и говорил он, глухо покашливая, неторопливо, даже доброжелательно, словно рассуждал о ничего не значащей житейской мелочи. Поэтому не слова и их смысл, а именно голос вгонял Клина в странное состояние — будто в тяжелом сне пребывал, когда надо бежать сломя голову от опасности, а ноги-руки не подчиняются.
Дверь в это время чуть приоткрылась, и часовой известил:
— Подвода пришла. Спрашивают: куда сгружать?
— Иди, Клин, сгружай и переодевай своих орлов. Иди, иди, мне отдохнуть надо.
Клин вышел, позвал за собой разведчиков и спустился во двор. На простых санях грудой были навалены полушубки, пальто, иные даже с меховыми воротниками, сапоги и катанки разных размеров, шапки; в плоском деревянном ящике лежали наганы и револьверы, и там же россыпью тускло поблескивали латунные патроны.
Через некоторое время, когда разведчики разобрали обновки, переоделись и начали друг друга разглядывать, грянул дружный хохот. Никто никого не мог узнать: вид все имели разношерстный и залихватский, будто собралась средней руки мастеровщина — то ли на гулянку, то ли подраться со старыми обидчиками. Один лишь Клин, натянув на себя короткий и удобный полушубок, не смеялся. Не до смеха ему было.
Скоро подъехала к дому еще одна подвода, на этот раз уже не сани, а легонькая плетеная кошевка, из которой, пружиня сильными ногами в ярко надраенных сапогах, легко выскочил Крайнев. Кожаная куртка и кожаные же несносимые штаны скрипели на нем при каждом движении. Он сделал несколько шагов от кошевки, остановился и долго разглядывал дом, словно оказался здесь в первый раз. Из кошевки между тем, беспрестанно озираясь и отпыхиваясь, тяжело выбрался его спутник — рыхлый, круглолицый, одетый в несуразную длиннополую шубу, когда-то богатую и красивую, а теперь вылинявшую и пожульканную. Владельцем этой шубы был бывший пристав Закаменской части господин Чукеев.
Спустя несколько минут, уже вместе с Клином, они сидели перед Бородовским, и тот, посверкивая стеклами очков, по очереди показывал на них пальцем и представлял:
— Товарищ Крайнев, мой заместитель; товарищ Клин, командир нашего особого подразделения; и… — сделал паузу — гражданин Чукеев. Задача у нас на сегодняшний день одна: из Харбина в Новониколаевск направлены два белогвардейских агента. Они должны изъять из тайника в городе, либо в его окрестностях, очень важные документы и доставить их обратно в Харбин. Агентами являются Антонина Сергеевна Шалагина и есаул Проничев Петр Артемьевич. По всем нашим расчетам, они должны находиться уже здесь. Задача простая и очень ясная — разыскать белогвардейских агентов и взять их живыми. Особо подчеркиваю: живыми. Объяснять важность этого приказа считаю излишним. Товарищ Крайнев, вы произвели арест семьи гражданина Чукеева?
— Вчера были арестованы жена и двое дочерей. Находятся в одной камере, условия хорошие, — четко отвечал Крайнев, не поднимая глаз и уперев взгляд в блестящие носки своих сапог.
— Теперь их жизнь полностью в ваших руках, гражданин Чукеев, — прежним ровным голосом продолжал Бородовский, — разъяснений не требуется?
— Нет, не требуется, — коротко ответил Чукеев.
— Я рад, что мы нашли общий язык, — Бородовский кивнул головой, будто соглашался со своими, только ему известными мыслями. — Не будем терять времени. Нам сегодня же необходимо выработать план действий…
В доме у Каретникова кроме самого хозяина и его постояльцев водился еще один нахальный житель, не ведающий никаких краев — рыжий котенок по имени Пуля. Имя лихой животине Каретников приискал самое, что ни на есть точное. Пуля пулей носился по дому, рвал и драл все, что ему попадалось под когти, а особенно любил вылетать из засады и царапать постояльцев за ноги, заставляя их с непривычки ошалело дергаться. Тоню, которая лежала на панцирной кровати в узкой боковой комнате, он такими нападениями не тревожил — словно понимал кошачьим своим умишком, что человек она еще больной и тревожить ее своими проказами не следует. Осторожно запрыгивал на кровать, растягивался у нее на груди, мирно сложив лапки, и начинал мурчать, словно заводил длинную, на одной ноте, песню. От крохотного рыжего комочка шло живое тепло. Тоня блаженствовала, и ей казалось, что в ее тело, измученное болезнью, вливаются новые силы.
Она взяла котенка на руки, поднялась с кровати. Рыжий прохиндей тут же спрыгнул на пол и улетел, а Тоня, ощущая в себе все прибывающую силу, оделась и даже хотела взглянуть в узкое зеркало, косо висевшее на стене, но передумала. Толкнула легкую дверь и вышла в другую комнату, где сидели за столом Каретников, Гусельников и Балабанов. Вышла она к ним в первый раз за время своей болезни и поэтому особенно внимательно каждого из них оглядела. Каретников подвинул ей стул, налил чаю в железную кружку, положил хлеб и маленький кусочек сахара. Все это он проделал не торопясь, молча, и лишь после того, как Тоня выпила чай, спросил: