Слава, любовь и скандалы - Крэнц Джудит. Страница 102

— Мне придется сходить в деревню, в доме продуктов совсем мало.

— Идите, идите, а я побуду здесь. Вам не о чем волноваться.

В течение этого долгого сентябрьского дня Надин караулила больного. Она стояла в коридоре у полуприоткрытой двери и жадно слушала. Мистраль кашлял не переставая. Иногда он стонал и звал ее так жалобно, так отчаянно, но еле слышно. Потом он шепотом звал Марту, снова кашлял, и с каждым часом этот кашель становился все ужаснее. Иногда Мистраль засыпал, но ненадолго. Внизу копошилась экономка, успокоившаяся, повеселевшая. Она готовила и приводила дом в порядок. Ведь Надин сама постаралась найти для нее занятие:

— Откройте все ставни, Марта, снимите эти кошмарные чехлы с мебели, поставьте цветы, разведите огонь в камине. Вечером без него так уныло.

И старая служанка, обрадованная тем, что в дом снова возвращается жизнь, с радостью повиновалась ей. Когда месье спустится вниз и выскажет свое недовольство, она снова все закроет, только и всего.

Ближе к утру Надин неожиданно проснулась, будто кто-то позвал ее по имени, но в доме стояла тишина. Она знала, что Марта спит в своей комнате за кухней. И все же… что-то такое было… Накинув халат, Надин отравилась в спальню Мистраля. Ей стоило только переступить порог, и она уже знала, что отец умирает. Смерть наполнила пространство, воздух стал густым, тяжелым, и ее приближение было неотвратимым. Наконец-то.

Мистраль захлебывался в жидкости, скопившейся в его легких. Ведь только от этого мог возникнуть этот страшный клекот, душивший его. Если бы только вонь в комнате не была такой омерзительной… Но Надин не собиралась уходить. Ей необходимо знать наверняка.

Она подошла к окну, открыла его, впустив в комнату бриз, чтобы он прогнал зловоние, исходившее от постели. Надин подвинула кресло поближе к подоконнику, включила торшер и стала рассматривать ногти. Лак на одном из них облупился. Ах нет, на двух. Значит, придется отправиться к маникюрше в Фелис, чтобы привести руки в порядок до похорон.

Мистраль издал какой-то новый звук, жалобный, почти плачущий. Воды? Куда ему еще воды, когда он и так в ней тонет? Ни в коем случае. Он попытался что-то сказать. Ерунда какая-то. Набор звуков. Надин не стала слушать.

Вскоре все стихло. Совсем. Надин сидела не двигаясь в облаке света. Она подождала какое-то время, пока не убедилась, что победа за нею, а затем отправилась к себе.

Ей необходимо поспать. Все произошло так внезапно. Утренний свет ее разбудит.

32

Дождь все еще шел. «Он льет весь день», — подумала Фов, выглядывая из окна квартиры Маги, куда они обе приехали, узнав из новостей о смерти Жюльена Мистраля.

— Как ты думаешь, сколько мне еще отвечать репортерам, что ты не будешь с ними говорить? — мягко спросил у нее Дарси. — Не считая журналистов из «Нью-Йорк таймс», «Дэйли ньюс» и «Пост», звонили десятки других, у входа в дом дежурят фотографы и два фургона с телевидения. В вестибюль их, конечно, не пустят, но ведь они не уйдут. Ненастье им не помеха.

— Почему эти люди не могут оставить меня в покое? — с несчастным видом сказала Фов.

— К сожалению, ты самый лакомый кусочек в этой истории, дорогая девочка. Когда все эти писаки примутся составлять биографию Мистраля, то самым интересным человеком для них станет его дочь, Фов Люнель. Для читателей это «вкуснее» всего. Его смерть сама по себе событие, но есть еще история твоей матери… Думаю, ты понимаешь, почему им не терпится с тобой пообщаться.

— Неужели я в самом деле обязана с ними говорить и отвечать на их вопросы?

— Не вижу причины, почему Фов следует это делать, — вмешалась Маги. — А ты что скажешь, Дарси? Это необходимо?

— Это был бы самый простой выход из положения, — ответил он.

— Но что они захотят от меня услышать? — Фов еще не оправилась от шока.

— У меня они поинтересовались, собираешься ли ты присутствовать на похоронах. А что еще, я не представляю. Когда вы в последний раз виделись, какова твоя реакция на трагическое событие… В общем, все то, о чем обычно спрашивают членов семьи.

— Я этого не ожидала, — медленно произнесла Фов.

— Зато я ожидала, — с горечью призналась Маги. — Я помню, как все было, когда погибла твоя мама… Они обо всем спросят и все напечатают. Дарси, ты не мог бы написать заявление от имени Фов и прочитать им. Скажи, что она слишком расстроена, чтобы говорить.

— Можно попробовать, — согласился Дарси, но в его голосе звучало сомнение.

— Только не говори, что я собираюсь на похороны, — предупредила Фов, — потому что я туда не поеду.

В гостиной повисла тишина. Маги и Дарси обменялись взглядами. Дарси вышел.

Маги пересела на диван, где сидела Фов, и взяла ее за руку.

— Послушай, Фов, как ты не понимаешь, что если тебя не будет на похоронах отца, то это только подстегнет праздное любопытство. Какие бы личные проблемы ни возникли между тобой и Мистралем, он все равно остается крупнейшей фигурой современности, и не только для коллекционеров. Кроме Надин Дальма и тебя, у него больше нет детей. Ты обязана поехать. — Маги говорила убедительно, но нежно. У нее было достаточно времени, чтобы обдумать ситуацию.

— Это не имеет никакого отношения к нашим с ним отношениям, Магали, — прошептала Фов.

— Дорогая, я тебя не понимаю. Через три дня в Фелисе при огромном стечении народа состоится погребение. Нам известно об этом из пресс-конференции Надин. Ты не можешь не появиться там. Если хочешь, я поеду с тобой. Это привлечет еще больше внимания, но мне все равно.

— Нет, Магали. В этом нет необходимости. Спасибо. Я все равно не поеду.

— Фов, каждый день тысячи людей присутствуют на похоронах, и никто не спрашивает их, что они на самом деле думают об умершем. Достаточно прийти и соблюдать приличия. Пусть это формальность, но очень важная. Это знак уважения. Особенно, если речь идет об отце.

— Я не могу отдать ему дань уважения, — Фов говорила так тихо, что Маги едва слышала ее. Она подсела поближе и обняла внучку.

— Его картин достаточно, чтобы уважать его, пусть между вами что-то и не заладилось. Остается его творчество, Фов, не забывай об этом. Ты должна там быть… Это твоя обязанность.

— Нет. И давай не будем больше говорить об этом. — Фов резко встала.

— Я просто ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнула Маги. Ей никак не удавалось убедить молодую женщину.

— Я дала клятву самой себе, что никогда не расскажу тебе, почему мне невыносимо видеть его. Но мне придется сделать это сейчас, иначе ты никогда не поймешь. — Фов опустилась на колени у ног Маги и посмотрела ей в глаза с выражением такого отчаяния, сожаления, нежелания, что Маги внутренне съежилась от страха.

— Ради своего творчества, о котором ты говорила и которое я должна уважать, Магали, он пожертвовал многими людьми.

— Пожертвовал?

— Во время войны Мистраль предпочитал работать, пока все остальные сражались. Конечно, он был не один такой. Но он сотрудничал с немцами… И в этом гений оказался не одинок. Когда партизаны украли его простыни, на которых он писал, Мистраль выдал их своему другу, немецкому офицеру. Всех этих молодых ребят убили, а он получил свои простыни обратно и мог не прерывать работу. Но и это еще не все, Магали. В годы оккупации, когда люди стучались в двери «Турелло», Мистраль отказывался впустить их. Это были в основном евреи, пытавшиеся спасти свою жизнь. Когда-то в Париже они были его друзьями, Магали. Возможно, и ты знала кого-то из них. Он не впустил даже Адриана Авигдора. Мистраль мог бы спасти кого-то из них, но ведь они помешали бы ему работать. Из-за его творчества евреи — и никто не знает, сколько их было — попали в концентрационные лагеря и погибли там. Ничто, даже обычная человеческая порядочность, не должно было помешать его творчеству.

— Как?.. Откуда ты знаешь? Кто тебе рассказал? — Маги задохнулась от ужаса.