Слава, любовь и скандалы - Крэнц Джудит. Страница 65

«Я не позволила тебе уйти, когда была молода, — размышляла Кейт, — когда я могла заполучить любого мужчину, которого хотела, когда могла выбирать собственное будущее. Но я выбрала тебя, Жюльен. Разве теперь, когда я посвятила всю мою жизнь твоей карьере, я отпущу тебя? Вряд ли ты напишешь мне и попросишь об этом. Ты слишком в себе уверен. Но как ты мог хотя бы на минуту поверить в то, что я отдам тебя этой распутной, наглой воровке? Неужели ты и в самом деле так плохо меня знаешь? Ты принадлежишь мне. Я владею тобой точно так же, как этими картинами. Я заплатила за них, у меня до сих пор сохранился чек, это моя собственность. И нравится тебе это или нет, но ты тоже моя собственность».

Мистраль резко отложил кисть и замер. Тедди мечтательно смотрела на лепной потолок, где среди цветочных гирлянд и бантов резвились купидоны, к которым она так привыкла за долгие часы позирования. Разве уже пришло время сделать перерыв? Ей казалось, что она только что улеглась на помост. Но вполне вероятно, что она задремала после необычно тяжелого второго завтрака. Мистраль подошел к ней, не отрывая взгляда от ее тела.

— Что случилось, дорогой мой? Только не говори мне, что я храпела.

Мистраль присел на корточки и пальцем провел линию по ее обнаженному телу от груди до живота.

— Нет, ты не храпела. Ты никогда не храпишь. Но ты изрядно поправилась.

— Я знаю. Это все от безделья и хорошей жизни. Скоро я составлю конкуренцию моделям Рубенса. Но мне все равно… А тебе?

— Я… Меня все устраивает, только…

В голосе Мистраля зазвучала легкая неуверенность. Возможно, ему на самом деле она нравится костлявой, такой, какой она была, когда работала манекенщицей. Возможно, ее новые округлые формы, так нравившиеся ей самой, не годились для его полотен. Французы всегда так беспокоятся о линии. Француженки, во всяком случае. Мистраль погладил ее налившиеся груди. Потом его руки спустились к талии. Тедди казалось, что он к чему-то прислушивается.

— Эй, что происходит? — рассмеялась она. — У тебя холодные руки.

— Ты беременна, — как будто не веря собственным словам, произнес Мистраль.

— Нет, что ты! — Тедди резко села, ее глаза в тревоге расширились.

— Ты беременна. Поверь мне, я знаю. — Мистраль уткнулся лицом в ее живот и принялся как безумный целовать белоснежную кожу. — Господи, ты даже не представляешь, как я счастлив!

— Жюльен, ты пугаешь меня! Откуда ты узнал?

— Ты думаешь, что это невозможно, Тедди?

— Нет! То есть… О нет! Это возможно. Черт, этого просто не может быть!

— Я прав, — торжествующе объявил Мистраль. — Я так и знал.

— Что же мне теперь делать! — Тедди схватила шаль и лихорадочно закуталась в нее.

— А зачем тебе что-то делать?

— Жюльен, ты же еще не развелся с женой!

— Тедди, я разведусь. Я клянусь тебе моей жизнью, моей любовью к тебе, моей работой; всем святым. Я получу развод! Особенно теперь, когда ты беременна. Когда Кейт узнает о ребенке, она поймет, что бессмысленно цепляться за меня. Я знаю, как она рассуждает, я знаю ход ее мыслей. Она просто еще ничего не поняла. Кейт никак не может взять в толк, что ты единственная женщина — единственный человек, — которую я любил и люблю в своей жизни. — Он встал и посмотрел вниз на Тедди, которая все так же куталась в шаль. — Меня самого это удивляет. Я благословляю каждый день, который провожу рядом с тобой. А когда мы станем семьей, когда я признаю ребенка в ратуше, когда об этом станет известно, гордость Кейт не позволит ей так это оставить… Она станет действовать, ради Надин, ради спасения собственного имени, чтобы люди не сплетничали. Да, я получу развод. Я убежден в этом.

— Знаешь, о чем ты мне сейчас напомнил? — с яростью поинтересовалась Тедди. — О племенах, где мужчины не считают возможным жениться на женщине до тех пор, пока она не забеременеет и не докажет, что не бесплодна. — Она заговорила громче. — Жюльен, ты говоришь обо мне, о Тедди Люнель! Это у меня будет незаконнорожденный ребенок. Ты будешь признавать его в городской ратуше?! Это же варварство! Я жительница Нью-Йорка, а не какая-нибудь крестьянка. Я зарабатываю три тысячи долларов в неделю! О Жюльен, ты просто не понимаешь! — Голос Тедди прервался, она замолчала и разрыдалась, цепляясь за него словно ребенок, чувствуя, как его руки обнимают ее все крепче и крепче.

Пока Тедди плакала, она вдруг поняла, что она перестала быть той Тедди Люнель, которая носилась по Нью-Йорку и зарабатывала по три тысячи долларов в неделю. Она превратилась в совершенно другую женщину, просто в женщину, которая любила мужчину и ждала от него ребенка, женщину, которая стала частью его жизни.

Она подумала о том, как легко было бы сделать аборт. Достаточно позвонить знакомым моделям, и ей сразу же подсказали бы адрес клиники в Швеции. Два часа самолетом от Марселя до Стокгольма, выходные в безупречно чистой больнице, и можно возвращаться домой во вторник или в среду. Но, думая об этом, Тедди уже знала, что не станет этого делать. Жюльен понял бы ее. Он настолько счастлив с ней, что ему не нужен младенец для полноты этого счастья.

Нет, Тедди уже чувствовала себя изменившейся, настоящей женщиной, не девчонкой. Лишь однажды она испытала это ощущение неизбежности. Такое же чувство родилось в ней в их первую ночь в гостинице «Европа». Это было неотвратимо, так же неотвратимо, как ее любовь к Мистралю. Значит, так и должно быть.

Один месяц сменял другой, кончилась зима, наступила весна 1953 года, приближался срок родов. Ребенок должен был появиться на свет в июне, как сказал Тедди ее врач, и она жила в состоянии очарования и гармонии с того самого момента, как узнала о своей беременности. Она знала, что Мистраль пытается добиться развода, но она совершенно не волновалась, выслушивая подробный отчет о переговорах с Кейт, которые, как она догадывалась, проходили достаточно сложно. Теперь ее не касались никакие неприятности. Чтобы Маги не суетилась вокруг нее, Тедди просто не сообщила матери о том, что ждет ребенка, хотя каждый месяц писала ей подробные письма. У нее еще будет для этого время. Когда она сможет сообщить о дне свадьбы, тогда напишет и о малыше.

Мистраль настоял на том, чтобы они наняли слуг, и Тедди выбрала молодую супружескую пару за то, что их любовь буквально бросалась в глаза. Тедди не противоречила Мистралю. Она даже позволила ему каждый месяц сопровождать ее к врачу, хотя никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой. Она любовалась своим отражением в зеркале, чего никогда не делала в гримерных при мастерских лучших фотографов мира. Она жаловалась только на то, что засыпала над вечерней рюмочкой, и Мистралю приходилось относить ее в постель.

По утрам они отправлялись на долгие прогулки, а во второй половине дня Тедди по-прежнему позировала. Никогда ничто так не захватывало Мистраля, как ее наливающееся тело. Его живопись всегда оставалась простой и понятной, в ней не существовало загадок и тайн, хотя он упивался рапсодией формы и цвета. Но теперь, когда он писал беременную Тедди, Мистраль принялся искать что-то новое, проникая дальше поверхности. Материнство как предмет живописи никогда не интересовало его раньше. Когда Кейт ждала ребенка, его отталкивал ее живот, растущий как будто отдельно от ее хрупкого тела, — оранжерея для одного-единственного плода. Лицо Кейт в то время побледнело, утратило свои краски и энергию. И хотя она никогда ни на что не жаловалась, Мистраль не испытывал к будущему младенцу никаких чувств, кроме досады.

Но Тедди расцвела. Ее груди, некогда маленькие, налились и казались огромными, бесстыдно вызывающими. Синие вены явственно проступили сквозь белую тонкую кожу, соски еще больше порозовели. Ее тело было чудом красоты, и в нем Мистраль чувствовал такую силу природы, какой не бывало ни в одном пейзаже. Ни гроза, ни небо, ни ночь, полная звезд, ни спелые фрукты, ни гроздья винограда никогда так не волновали его. Художник мог каждый день рисовать ее все время меняющийся живот. Законченных полотен в его студии становилось все больше и больше. Впервые после того, как он писал Маги, Мистраль работал так плодотворно.