Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна. Страница 64

— Хм, спасибо. Ладно, в общем... Последнее, кажется. Я беременна.

Кристо вскрикивает, облившись горячим кофе. Я кротко подаю ему полотенце, и он принимается нервно промокать брюки.

— От кого?! — уточняет сиротка.

— Ничего себе вопросы! Я, кажется, замужем.

— Ты с ума сошла?! Если ты ждёшь ребёнка от Кристо, нам надо срочно бежать в Будапешт!

— Нет! Потому что я не умру!

— Так он от Кристо или нет?

— От Кристо. Но, знаешь что, если ты не заметила, я жрица. Я делаю магические ритуалы и вообще всякое волшебство. Если я могу сделать одно, то могу и другое. Например, обезопасить себя от неправильной беременности.

— Если бы способ был, они бы мне сказали! Они же знали, как я хочу ребёнка! — это Кристо.

— Да не знают вампиры способа, и знать не могут. Потому что он цыганский. А цыгане его тоже не знают, потому что для него нужна вот такая штучка, — я снова постукиваю по ожерелью.

— Если его знаешь только ты, как ты можешь быть уверена, что он работает? Ты вообще понимаешь, насколько рискуешь?

— Кристо, я обвела вокруг пальца целый орден вампиров-жрецов и сумела, между прочим, взять их в плен, на меня уже тут, в Польше, охотилось два десятка мертвецов, и я ускользнула у них из-под носа, последние полгода я ходила на краю смерти из-за того, что никто не понимал, как работает магия в цыганских талисманах, а ты мне говоришь о риске? Спасибо, посмеялась.

— Вы же всё равно разводитесь, зачем тебе оставлять ребёнка?!

— Даже если бы не разводились, я бы ни за что не заставил тебя...

— Вы что, идиоты? С чего вы вообще взяли, что я рожаю ради Кристо? Я что, сама по себе не могу хотеть ребёнка?

— Если тебе важен только ребёнок, зачем рожать именно от «белого волка»? Скинь этого, а потом можно хоть от Батори, хоть от младшего повара!

— Ринка!

— Что?

— Закрой рот, она пока ещё моя жена.

— Но ведь тогда уже не будет, какая разница, от другого мужчины или от Кристо? Ты его даже не любишь! — Катарина с вызовом смотрит на меня. И Кристо тоже.

Как стало тихо на кухне, когда щепки прогорели.

— Вообще-то люблю.

— Нет! Неправда! — сиротка аж вскакивает. — Не любишь! Не любишь! Ты сама говорила про Батори, сама! Только что, на лестнице!

— Я говорила, что была влюблена в него. И... слишком привыкла к этой мысли, чтобы думать о том, что чувствую на самом деле. А на самом деле... вот. Но... я хочу сказать, раз уж всё решено... ну, развод так развод. Значит, такова моя судьба. Наверное, я сама виновата.

— Да уж! Накуролесила по полной! А теперь «ой, люблю!»

— Рина, помолчи...

Кристо с усилием трёт ладонями лицо, ероша кончиками пальцев короткую чёлку. Его губы искривлены в страдальческой гримасе.

— А что я такое сказала?

— Выйди.

— Что?!

— Выйди. Мне надо поговорить... с моей женой.

Сиротка открывает рот, чтобы сказать что-то, но вдруг издаёт какой-то короткий, хриплый звук и выбегает из кухни. Я по топоту слышу, что она бежит в сторону ванной, и даже знаю, зачем. Оплакивать свою первую любовь. Как и я когда-то. От одного воспоминания до сих пор сжимает горло, и голос звучит придушенно:

— Я думала, после того, как мы все скажем правду... наконец-то... всё станет просто. А теперь...

Кристо отнимает руки от лица, чтобы поглядеть на меня. В уголках губ — такая знакомая улыбка; а потом она вдруг ширится и взблескивает белым — зубами.

— А всё просто, Лиляна. Всё просто.

***

Говорят, что под Соколовом молодые цыгане устроили на новоселье танцы. Поставили патефон, пластинки завели модные и стали джаз танцевать. Все по парам, а одна девчонка нос задирает: мол, парни-то неказистые все, не про их честь она здесь. Ей тут, дескать, только Святой Вацлав годится, потому как он князь, а она — королевна! Схватила со стены икону и давай с ней отплясывать. Встала передохнуть, а у неё ноги к полу приросли, и руки — к иконе. Бедолажка кричит от ужаса. Её тянули, толкали, у неё даже кости затрещали. Рубили доски вокруг топором — из досок кровь брызнула. Отступились. Бедняжка стоит, изнемогает. Руки устали, ноги устали, отойти охота, и ничего не сделаешь.

А по улице гнал вола парень в куртке на волчьем меху. Смотрит, цыгане голосят, одни рыдают, другие молятся.

— Чего убиваетесь, цыгане?

Рассказали ему о горе. Он вошёл в дом, кнутом девушки коснулся, и у той сразу икона из рук выпала, и сама она упала и чувств лишилась. Парень водки выпил и дальше пошёл.

Объясняют, что девушку покарал за кощунство Святой Вацлав, а вступился за неё сам Святой Георгий: он любит цыган.

Глава XXII. «Ветер любит волю, всего сильнее в поле». Цыганская народная пословица

В кабинете у Батори всё совершенно так, как обычно. Даже коса Люции Шерифович разметалась по столу. Ладислав, весь в чёрном — тоже совершенно как обычно — уже сел в одно из кресел. Я занимать другое не спешу.

— Откуда я знаю, что говорю сейчас с настоящим императором?

— Лиляна, подозревать можно и сидя, слово дворянина. Только, конечно, недурно было бы сказать, что именно ты подозреваешь. Что я морок? — Ловаш выгибает бровь, не скрывая усмешки.

— Я сегодня в кабинет зашла... А там все вещи переложены. Спрашиваю секретаря, кто их переложил, он говорит: «Вы...». Я было спорить, а он опять: «Это вы переложили... Все видели вчера, как вы работаете». И действительно, смотрю — я на днях указ подписала. О занятиях рукопашным боем для «волчиц». Ёж ежович, Ловаш, я могу понять, зачем двойник императору... Но мне-то, мне-то зачем? — я, наконец, опускаюсь в кресло.

— А вы думали, что так незаменимы? — язвит Ладислав.

— Лаци, не надо, — Батори встаёт, чтобы обойти стол и остановиться возле меня. От него, как всегда, слабо пахнет духами. Кажется, он единственный изо всех известных мне вампиров использует парфюм. — Вот как раз такому императору, как Ловаш Батори, двойник, милая Лиляна, не нужен. Даже наоборот. Потому что, не дай Боже, его прилюдно убьют. Преступить клятву другие вампиры, конечно, не смогут, но определённые волнения начнутся. Ловаш Батори должен быть неуязвим каждую секунду. Даже на смотре талантов среди учащихся младших классов. Если император присутствует — то присутствует, и никак иначе. Так вот, Лилике. Такую же панику, как убийство моего двойника, несомненно, вызовут слухи о вашем исчезновении. А у вас есть такая привычка — исчезать. Вероятно, мне просто надо с этим смириться. Правда же, Лаци?

Тот нервно передёргивает плечами.

Дверь открывается, и секретарь Ловаша вкатывает столик с кофе и пирожными. Моими любимыми, со взбитыми сливками и кусочками фруктов. Батори ждёт, пока секретарь, откланявшись, не закроет за собой дверь, и сам — как всегда — наливает мне кофе и сливки.

— Конечно, я был бы очень рад, если бы вы, Лилике, давали знак, следует вас ждать или выручать. Что-нибудь вроде записки, которую вы пытались передать мужу в торговом центре. Кстати, примите моё искренне восхищение тем, как вы с Катариной провели операцию по задержанию членов ордена. Правда же, Лаци?

— Если бы не курсантка Рац, нашу Лилике растерзали бы на части. Так что я не очень восхищён, — сухо отзывается Тот.

— Неопытность, и только. Уже через двадцать-тридцать минут Лилиана взяла ситуацию под контроль. И, кстати, держала её под контролем всё время, что мы хлопали ушами. Нам пора это признать, милый Лаци. И наконец помириться. Давайте, дети, подайте друг другу руки.

— Не сейчас, — говорю я, даже не притрагиваясь к пирожному, заботливо пододвинутому ко мне императором. — Нам троим надо поговорить.

Не знаю, в какой момент я стала настолько уверенной в себе. Наверное, в тот миг, когда, вновь усевшись за бюро в усадьбе Твардовских, поняла, что хочу записать за ним, и пододвинула к себе белый лист — гладкий, безмятежный, с легчайшим восковым оттенком.