Танец с огнем - Мурашова Екатерина Вадимовна. Страница 81

Скоро он и сам ничего скрывать не будет.

Он уже миновал Колпачный переулок, до Чистых прудов осталось всего ничего. Встали впереди деревья с остатками листвы – уже не чисто золотой, тусклой от сырости, но все еще хранящей прозрачное осеннее волшебство. Сюда, к этим липам, вот-вот придет она… а, может, и уже пришла!.. Не одна, конечно – со старой немкой, ну, да это ничего. Илье сейчас фрау Готлиб казалась очень даже славной дамой…

Он ждал до вечера. Сначала мимо него гуляли няньки с детьми, потом проходили со службы важные господа, потом тащились пьяненькие нищие и ночлежные завсегдатаи. Потом подошел городовой. Потом – только бродячие собаки…

В конце концов даже ему стало ясно: она не пришла и не придет уже никогда. Может быть, Марьяна обманула его и ее? Но зачем? Ведь в прошлые разы все складывалось, как по маслу. Что-то изменилось? Что?

Почему?

Он почувствовал изнеможение, лег на скамейку под липой и подогнул колени. Бродячий пес понюхал его спущенную ладонь и деловито помочился на ножку скамейки.

Сверху сначала заморосило, а потом хлынул настоящий ливень. Илья даже не шелохнулся.

«Вот бы стать собакой, – подумал он, слизывая с губ солоноватые капли. – Наташа любит собак…»

Собакой он не стал, но ровно через три дня с плевритом и воспалением легких оказался в Голицинской больнице. Там его лечил профессор Захарьин, и, говорили, чудом поставил на ноги. Илья сам понимал, что – чудом, потому что все это время он сам хотел умереть.

Марьяна навестила его три раза.

Первые два раза он видел ее как в тумане и не мог говорить.

В третий раз он уже сидел на кровати.

Палата была огромна, все звуки в ней разлетались и звенели как в соборе. Ходячие больные за столом у окна шлепали по столу засаленными картами, стучали костылями и ругались. Сосед, лежавший через две койки, звякал по полу железной посудиной, пытаясь выволочь ее на свет Божий и использовать по назначению. Другой сосед, натянув на нос колючее одеяло, безмятежно храпел… У Ильи от всего этого ломило виски, едкие запахи, собираясь в невообразимый букет, мутили сознание.

– Ты ведь про меня спрашиваешь, а хочешь про нее знать? – спросила Марьяна.

Илья кивнул, не в силах выдавить из себя ни слова.

– Ты уже на поправку пошел, поэтому скажу теперь: я у них больше не служу, прогнали. А барышня Наталья Александровна две недели назад – как раз перед постом, в день Феодора Студита – обвенчалась с Николаем Павловичем Осоргиным и теперь собирается за границу, в свадебное путешествие.

…«Я этого никогда делать не стану».

– Спасибо тебе, Марьяна, – сказал Илья. – А теперь уходи.

Надменно неся высокую шею, она долго-долго шла между кроватями к выходу из палаты. Все это время он держался.

А потом откинулся на подушку и потерял сознание.

Княжеская свадьба игралась сдержанно и неторопливо, согласно модным веяниям – в старорусском духе. Ольга Андреевна Бартенева, правду сказать, хотела бы вовсе обойтись без торжеств, но вслух о том не говорила, понимая, что по ее положению такое невозможно. Проведя несколько деловых совещаний с матерью невесты, она окончательно убедилась, что не только материальную, но и творческую часть мероприятия ей придется взять на себя – если она не желает, конечно, получить богемно-купеческое веселье с цыганами, павлинами и осетрами в полторы сажени. Что интересно, Лидия Федоровна фон Райхерт такого веселья тоже не хотела – и, облегченно отдав руководящую роль княгине, с удовольствием носилась по Москве, выполняя ее поручения.

С раннего утра – в храм Христа Спасителя, из храма – на Тверской бульвар к Ламановой, где упоенно обсуждала с модистками тонкости вышивки стеклярусом по органди, потом – в театр Зимина, договариваться, к которому часу и куда должен прибыть хор… Вся эта суета была ее стихией, она нисколько не уставала, и радовалась тому, что практически не видит в эти дни ни мужа, ни дочери. Борис Антонович пропадал на службе (а, может, еще где, и Господь с ним), с Юлией удавалось перемолвиться парой слов за завтраком. Однажды она, впрочем, сопровождала ее на первую примерку свадебного платья. Юлия вела себя идеально. Не листала каталогов, не рассказывала, где именно должны быть кружева и розетки – как встала среди зеркал, так и стояла несколько часов, в облаках и водопадах белоснежных тканей, обколотая сотнями булавок, послушно поворачиваясь по малейшему жесту великой моделистки. Лидии Федоровне, которая, чтобы не мешать, смотрела на дочь из соседней комнаты, показалось в какой-то момент, что перед нею – не живая дочь ее Юленька, а совершенная статуя, вот прямо сейчас рождающаяся то ли из мрамора, то ли из морской пены…

Ощущение это, явившись однажды, так и не ушло. Юлия, еще и не обвенчавшись с князем Сережей, уже стала княгиней.

Но вот – все готово, и лето подошло к концу, осталось только дождаться назначенного дня. Это оказалось тяжелее всего. В последний момент наползли, чего княгиня и Лидия Федоровна больше всего и боялись, сплетни. Борис Антонович однажды, явившись домой когда не ждали, устроил скандал – чего уже давно не делал, домашние отвыкнуть успели. Кричал: он-де не может больше выносить сочувственных взглядов, а нынче заседатель ему и вовсе не подал руки! Последнее обстоятельство, по мнению Лидии Федоровны, ну никак не было связано с предстоящей свадьбой. Впрочем, мужу она об этом говорить не стала – к чему подливать масло в огонь? Покричит и перестанет.

Честно сказать, ей и самой было ох как неприятно узнавать все новые истории о Сережиных романтических подвигах – которые он якобы совершал и по сию пору, уже в статусе жениха. А каково Ольге Андреевне? Она однажды просто не выдержала. Вернувшись с очередного званого вечера, решительно направилась в покои наследника. Тот, на удивление, оказался дома и в постели. Гневные упреки выслушал кротко, ангельски взмахивая ресницами.

– Ну, мама, ну, право же. Как не быть разговорам? Это… это мы ведь знаем – кто… из ревности… И ты ему веришь? Да, я виноват ужасно, но вот уж который месяц, ей-Богу, веду себя как агнец! Подожди, вот не сегодня-завтра государь скажет свое веское слово.

И правда. Уже на другой день стало известно, что государь помолвку наследника старинной фамилии очень одобряет. Если де Сереже Бартеневу удастся остепениться, значит, есть надежда на возвращение к устоям. Так он сказал адмиралу Нилову при значительном стечении народа. В обществе посмеивались, но сплетни стихли.

Однако наступил и день венчания. Солнечный, золотой и зеленый сентябрьский день – с летучими паутинками, безоблачным небом и медовым колокольным звоном. День, которого не чаяли уже и дождаться.

Стоя перед большим зеркалом, в котором отражались солнце в окне, спальня, едва не до потолка заваленная всякой необходимой предсвадебной ерундой в виде шелковых платков, блестящей бумаги, бутоньерок, вееров и прочего, а так же изнемогающий от горя и несправедливости камердинер Спиря, – Сережа разглядывал свое отражение. Серебряный кафтан, сафьяновые сапожки на каблуках, цветной кушак, туго стянутый на тонкой талии… хм, неплохо! Ради этого, пожалуй, и жениться стоит.

«Дмитрий, бедняга, хорошо, что ты меня не видишь – умер бы сразу».

Две процессии – невесты и жениха – прибыли к храму одновременно. Борису Антоновичу пришлось-таки закончить со своей фрондой и сопровождать дочь к венцу. В окружении дам в парчовых сарафанах и алмазных кокошниках он чувствовал себя полным петрушкой. Хорошо хоть, его не заставили надевать боярскую шапку. Дамы, впрочем, были улыбчивы и немногословны, храм огромен и царственно-роскошен, Сережа и Юлия, молча взявшиеся за руки и плывущие к алтарю – хороши просто до изумления. А уж когда грянул бас диакона, и многоголосый хор возгласил «Исайя, ликуй!» – будто все пространство под громадным куполом обратилось в чистый хрусталь – наступил и вовсе рай!