Танец с огнем - Мурашова Екатерина Вадимовна. Страница 91
– И вы заразились, Александр Васильич! – невозмутимо констатировала Настя. – Оно, впрочем, немудрено. Место такое – многие тут с ума спрыгнули…
– Может быть, может быть… И еще, конечно, недосказанность, тайны, руки и голоса, тянущиеся из прошлого. Как бы я хотел уже все это в прошлом и оставить, и жить дальше… Невозможно! На что-то все время намекал невесть куда исчезнувший Лиховцев. На уездном празднике как-то странно говорил со мной Иван Карпович из Торбеево. А потом, когда я вежливо пригласил его в Синие Ключи вместе с вернувшейся к нему беглой женой, вовсе отказался от визита. И здесь, дома – жуткая Агриппина, которая все время напоминает мне какой-то оживший археологический экспонат и смотрит так, как будто хочет сожрать… Я знаю, что ты ей с детства покровительствуешь… Со Степаном, как это ни странно, я вроде бы приспособился дело вести, он оказался неглуп, расчетлив… Если б только можно было от Агриппины как-то избавиться… Но Капочка ее ни на шаг не отпускает…
Настя присела на стул, налила себе из графина квасу в стакан, церемонно отпила. Улыбнулась Александру.
– Да как же вы от Груньки при Степке избавитесь-то, Александр Васильевич? Она же – Степкина полюбовница.
– Да ты что?! – ахнул Александр. – Как это может быть – мне все время казалось, что они, наоборот, враждуют не на шутку. Да и Люба, помнится, говорила, что – с детства терпеть друг друга не могут, и иногда – прямо разнимать приходится…
– Поговорку, как «милые бранятся…» – слыхали?
– Слыхал… Но это удивительно, ведь Степан – видный по деревенским меркам мужик, умный, малопьющий, при деле… И чтобы он, имея возможность выбирать, польстился на такое… Что ж, по-твоему, он ее полюбил?!
– Мне Степка не докладывается, – усмехнулась Настя. – Да только в Груньке много всякого есть, чего вам не видать. Кстати, если хотите ваши тайны распутать, так надо с ней о том и говорить в первую голову. Она много молчит, да много знает. После Любовь Николаевны – больше всех.
– Не станет она со мной разговаривать… Никто не станет…
– Бедненький… Никто-то нас не слушает, и собачка кухонная запропавшую хозяйку нам назло ждет, – Настя встала, потянулась гибким телом, одним движением сняла наколку и выпустила на свободу толстую, темно русую косу. – Пожалеть вас, что ли?
– Пожалей, Настя, хоть ты пожалей… – вздохнул Александр, закидывая ноги на кровать.
Лег, поддернул рубашку и откинулся на подушки, ожидая.
Груня стояла на пороге детской, заслоняя освещенный дверной проем, и казалась огромной, как медведица, вставшая на задние лапы.
– Дай мне пройти! – сказал Александр, сопровождая свои слова недвусмысленным жестом.
Шагнул вперед, и она отступила. На свету стало видно лицо – угрожающе-угрюмое.
– Где Капитолина? – спросил преувеличенно артикулируя, чтобы, если и вправду умеет, могла прочесть по губам.
Груня смотрела на него молча. Никакой реакции! Непроницаемые, мрачные глаза-щелки. Медведица. Почти нет лба. Безмерный сарафан, подвязанный высоко под грудью. Вот-вот надвинется и… задавит? Убьет? Точно – убила бы, свернула бы шею. Что же ее держит? Люба не велела?
В комнате вдруг сделалось душно и запахло гарью.
«Это было почти десять лет назад! – сказал себе Александр и тут же. – Нет, больше так невозможно! Я должен хотя бы попытаться…»
– Агриппина, я хочу поговорить с тобой!
– Говорите, – голос, как несмазанный колодезный ворот.
Прислонилась к стене, словно поставленное стоймя бревно. Ей тяжело стоять? Слишком разъелась на хозяйских хлебах? Понятно, что ходить за маленьким спокойным ребенком – это не то, что работать в поле…
Но говорит! И понимает! Александр приободрился.
– Где Капитолина?
– С Фролом. На пони катается.
– Хорошо. Я хочу говорить с тобой. Это важно. Ты ходишь за моей дочерью. Она привязана к тебе. За что ты ненавидишь меня, ее отца?
– Вы не знаете? – ей удавались не только слова, но и интонации.
– Нет, не знаю. Объясни.
– Люшка мне еще тогда все рассказала. В нее Синеглазка вселилась, и я ее к Липе отвела.
– Что – рассказала? – спросил Александр, понимая, что подбирается к сути, и пропуская мимо ушей хронический для здешних мест бред про приключения Синеглазки.
– Когда пожар был, вы велели им с Пелагеей в комнате сидеть. Обещали, что придете и выведете их, а сами дверь заперли.
– Я – запер дверь?! Наверное, ей просто померещилось, от жара перекосилось что-то…
– Ей ничего не мерещилось. Там задвижка была. Плотник ставил, чтоб Люшка не сбегала. А на окне – решетка…
– Какой бред, – пробормотал Александр, понимая уже, что никакого бреда тут нет и в помине. – Но зачем мне было ее запирать?!
– Чтобы она сгорела, а вам жениться на той Юлии, на которой вы хотели. А не на Люшке, как ее отец хотел. И еще, чтобы Синие Ключи и все прочее ваше было.
– Боже мой… – Александр не видел ни одной причины, по которой Груня сейчас стала бы ему лгать. – Так вот оно что!.. Но как же Люба спаслась? Ты знаешь?
– Степка разобрал крышу и вытащил ее, – сказала Груня. – А Пелагею – не смог. Она старая была.
Александр впервые увидел всю картину глазами двенадцатилетней Люши, и содрогнулся от ужаса. Многое, если не все в ее последующем поведении прояснилось и встало на свои места. Значит, она была не безумной, а всего лишь экстравагантно-расчетливой в своем мщении?! Ведь все эти годы и Люша, и Груня считали его убийцей. Он отчетливо представил себе, почти увидел диалог между подругами:
«Убить его, сволочь, – и все дела!» – огромная неуклюжая Агриппина.
«Не-ет, Грунька, убить – это слишком просто. Да и рискованно – вдруг прознают? Мы с тобой тоньше поступим…» – маленькая, подвижная, всегда как будто слегка пританцовывающая Люша.
Аллея черной листвы, которую полощет ночной ветер. Луна в конце аллеи – размытым пятном сквозь облака. Лес, парк, поле, озеро – для обеих дом родной…
– Агриппина, я не запирал той двери. Нет. Я не хотел жениться на Любе, ни тогда, ни после – это правда. Но я не пытался ее убить. И не убивал Пелагею.
Груня наморщила свой крошечный лоб и на несколько мгновений задумалась. Потом кивнула, словно соглашаясь с чем-то внутри себя, и спросила:
– А кто же тогда запер? И куда вы подевались?
Александр пожал плечами. Ответа на первый вопрос у него, разумеется, не было, на второй – был, но ему совершенно не хотелось его озвучивать…
– Я пойду теперь, – неожиданно сказала Груня. – Капу Фрол приведет. Феклуша с ней побудет.
– А ты куда идешь? – спросил Александр. Ему показалось, что они только начали разбираться в многолетних недоразумениях…
– Мне надо, – угрюмо сказала Груня, оттолкнулась от стены обеими ладонями и, разлаписто ступая и как-то странно раскачиваясь, пошла прочь.
Александр обескуражено смотрел ей вслед. В голове его роилось множество мыслей. Как и положено всему, что роится, вместе они производили неопределенное жужжание. Никаких выводов из этого жужжания покуда не следовало.
Груня медленно и неопределенно покрутилась по дому, как животное, ищущее место для лежки. Из собственной комнатушки, расположенной рядом с детской, ее спугнул Александр. Все усилия по спроваживанию Капочки на долгую прогулку к Удолью и Ати с Ботей – в Черемошню в гости к Флегонту (украшать часовню к празднику) пропали даром. Надо было искать что-то еще. Несмотря на явно поджимающее ее время, Груня совершенно не отчаивалась. Она знала, что в конце концов Синяя Птица выделит ей место и возьмет к себе под крыло. Так и вышло.
В гардеробной Груня пробралась поближе к стене, достала из-за пазухи заранее приготовленные тряпки, одну из них расстелила на полу, прислушалась к себе и тяжело присела.
Тут надо сказать, что сейчас, вопреки своему обыкновению, она все-таки немного волновалась: в собранных ею отрывочных сведениях о том, что ей предстоит, было достаточно много неопределенностей. Но, прекрасно осознавая неуникальность процесса, Груня полагала, что она справится.