Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 45
– Отчего же не пристать? – отвечали парни. – Чуток погреться надо, да и нам отдохнуть неплохо.
– Вон, гляди, избушка виднеется! – Кто-то из плесковичей заметил что-то темное над водой. – И подойти можно. Рыбаки, надо думать, живут. Пойдем туда.
Лодья подошла к берегу, Вольга вынес Дивляну, и вскоре она уже сидела на каком-то чурбаке, прижав застывшие ладони к теплому боку маленькой глиняной печки. Избушка оказалась пуста и покинута: то ли хозяева перемерли, то ли переселились куда-то в другое место, но здесь не осталось ничего из пожитков, кроме лавок и пары треснутых горшков. Зато была печка, и ее после некоторых усилий, брани и уговоров удалось растопить.
Отогревшись, Дивляна вдруг поняла, что засыпает и падает, и с этим ничего нельзя было поделать: веки опускались, хоть пальцами держи. Она не спала почти двое суток: прошлую ночь – от радости, эту – в дороге. Очнувшись в очередной раз, девушка обнаружила, что лежит на лавке, завернутая в Вольгин кожух, а тот стоит в дверях и выпроваживает кого-то:
– Пошли вон, дайте девке отдохнуть! Иди в лесу, Выдра, голоси!
Наконец-то ей было тепло, и она заснула, как провалилась, едва коснувшись щекой колючего плаща из толстой шерсти, из которого Вольга сделал ей подушку. Через какое-то время – короткое или долгое, не понять – Дивляна наполовину проснулась и обнаружила, что Вольга лежит рядом с ней, обняв ее и накрывшись тем же кожухом. На узкой лавке вдвоем было тесно, но так даже лучше, потому что в его объятиях ей было восхитительно тепло и приятно. Его присутствие успокаивало, и она заснула снова, прижавшись лицом к его плечу.
После полудня наконец поплыли дальше.
А в Ладоге еще не скоро заметили, что Дивляны нет дома. Лежащего без памяти Велема довольно быстро подобрали Нежата и Сокол и отнесли в дом. Поскольку он тоже был на пиру и там хлебнул медовухи и браги на сосновых побегах, парни, учуяв знакомый запах, решили, что воеводин сын до беспамятства пьян. Посмеиваясь, они сдали его на руки Молчане и Грачу, который и сам был не слишком трезв, а те сняли с Велема пояс и черевьи, уложили на гульбище среди мешков, накрыли овчиной и поставили рядом большой ковшик с водой: проснется – сразу пить захочет.
Очнулся Велем поздно и сквозь шум в голове далеко не сразу вспомнил, что было вчера. Что-то такое с Дивляной… Вроде встретил ее где-то во дворе, куда-то она шла, о чем-то просила… Велем почесался и взвыл, задев свежую шишку на затылке. Куда-то она шла, говорила, что скоро вернется… и кто-то еще там был…
Обнаружив рядом ковшик с водой – собственной работы, с ящеровой головой на ручке, – Велем очень обрадовался и мысленно поблагодарил заботливых домочадцев. Шум в голове понемногу отступал, в глазах яснело. Сходив к реке и умывшись, он почти пришел в себя от свежего воздуха и холодной воды, как вдруг почувствовал тревогу.
– Эй! – Пройдя через сени, Велем стукнул кулаком в дверь истобки. – Проснулись?
– Чего тебе, сынок? – Из-за двери высунулась Молчана. – Ты как? Болит головушка?
– Да нет! – Велем поморщился. Он не так уж сильно вчера набрался, и на похмелье его состояние похоже не было. – Дивляна где?
– Спит еще.
– Спит?
– Спит, а чего такого?
– Ты видела?
– А чего же не видеть? – Молчана в недоумении развела руками. – Глаз у меня нет, что ли?
Она и правда, пока вставала и одевалась, видела на обычном месте Дивляны кого-то под одеялом. Рядом лежала одежда Домагостевой средней дочери, а то, что место Тепляны было пусто и ее одежды не было, женщину не насторожило: она решила, что дочь, которую она обыкновенно будила на заре, сегодня проснулась сама и уже ушла в хлев.
– А-а, – протянул Велем. – Ну ладно, если спит.
– Что, нужна? Отец зовет?
– Да нет вроде. Это я так.
Велем потер лоб и пошел во двор. Что же он не помнит, чем вчера все кончилось, неужели до того набрался? Эдак однажды проснется и не вспомнит, как самого зовут.
Пора было завтракать, а Дивляна все не выходила. Милорада звала ее снизу, и Молчана наконец пошла будить. Наверху она вдруг застала собственную дочь: Тепляна стояла в одной сорочке, с недоумением глядя на разложенную чужую одежду. Здесь было все, вплоть до вязаных шерстяных чулок, белых, с серой кромкой и шнурком.
– Чой-то ты здесь? – только и спросила ее мать, уверенная, что Тепляна давно встала и ушла работать. – А Дивляна где? Хозяйка обыскалась.
– Она… здесь была. – Растерянная Тепляна показала на свою овчину. – Сказала, что ей не лежится, согнала меня… А просыпаюсь – нет… Моя-то шушка серая куда подевалась? С красной каемочкой?
– Так это ты там спала? – Начиная понимать, Молчана одной рукой схватилась за щеку, будто у нее враз заболели все зубы, а другой показала на овчину.
– Я… А она – там.
– Ой, Макошь-матушка… Да где ж она?
– Не знаю…
– И Велем чтой-то приходил, тоже ее спрашивал… Я говорю – спит, а ее тут и не было?
– Ты ее не видела?
– Я тебя видела. – Молчана кивнула на лежанку. Среди меховых одеял виднелось уютное теплое гнездо, где Тепляна, пригревшись, заспалась на все утро, благо никто не будил. – Думала – она… Ой, что же отец-то с нами сделает!
– Я не знаю… Я ничего не знаю! – От испуга у Тепляны на глаза навернулись слезы. – Она сама! Сама все не спала, ворочалась, то холодно ей, то душно, то перина колет! Согнала меня, говорит, на твоем месте посплю, жених приснится… Ой, матушка!
Всплеснув руками, Молчана кинулась к хозяйке. Милорада поднялась в повалушу, будто глупые челядинки могли не заметить ее дочь под одеялом. Бросив взгляд на шушку и черевьи, в которых Дивляна ходила вчера, хозяйка приказала осмотреть ларь. Все вещи дочери были на месте, все! Значит, ушла она в исчезнувшей одежде Тепляны.
– Чего тут? – В сенях, задрав голову, стоял Велем.
Ему было беспокойно, и все утро он краем уха прислушивался к женской суете. Взобравшись по лестнице и увидев Тепляну с одеждой сестры в руках, он переменился в лице:
– Что с ней? Где она?
– А ты что ходишь? – быстро спросила Милорада. Она уже не просто подозревала неладное, а была почти уверена: беда стряслась. – Ты ее видел?
– Вчера видел, совсем на ночь глядя.
– Где?
– Да там. – Велем кивнул в сторону двора. – На ней… Теплянины все одежки были. – Он посмотрел на растерянную дочь Молчаны, которая по-прежнему сидела в сорочке, потому что одеться было не во что.
– Теплянины? – повторила Милорада. – С чего ей наряжаться, ведь не Коляда!
– Вот и я…
– Куда она собралась, голова твоя дубовая? – требовательно спросила мать.
– Сказала, что с Вольгой идет попрощаться…
– И ты ее отпустил? – Милорада в изумлении двинулась на Велема, так что он попятился.
– Нет! – крикнул он. – Не пускал я ее! Она сказала, что попрощается и вернется! Я с ней пошел, чтобы мало ли…
– Ну?
– Видел ее с Вольгой за воротами. Вольгу видел…
– И ты, дубина сучковатая, смолчал? – Мать всплеснула руками, прямо-таки растерявшись от этакой тупости. – Вольга!
– Да я и шагу сделать не успел! – закричал Велем, вдруг вспомнив, чем все кончилось. – Огрели меня по голове, я и не видел кто! То-то у меня шишка на затылке чуть не с кулак, а я подумал, что спьяну грохнулся! Вот!
– Она сбежала! – Милорада скривилась от досады, прикусив губу, и огляделась, будто прямо тут же, в повалуше, искала средство, чтобы поправить дело.
– Нет! Не могла она! Она мне клялась, что вернется! Она не хотела! Если ее увезли, то Вольга увез, а Дивляна не хотела! Ну, Вольга, да я тебе, песий хрен, лишнее-то поотрываю!
Велем стиснул кулаки и зарычал от ярости и досады на собственную глупость. Не зря он так не хотел пускать Дивляну на это свидание. Пожалел сестру, дурень! Он верил, что она не могла сбежать и опозорить род, и не сомневался, что Вольга увез ее силой. Знать бы, он бы сам вышел вместо нее и свернул шею этому…