Порожденная иллюзией (ЛП) - Браун Тери Дж.. Страница 50

Я пожимаю плечами, надеясь, что он поймет: о Гудини я говорить не хочу.

– Просто чудо, что ты стала фокусником, как и он. В детстве ты его часто видела?

Оуэн подается ко мне, глаза его блестят, и я отшатываюсь, чувствуя, как от разочарования сжимается горло. Сколько же глотков из фляжки он сделал, прежде чем зайти за мной?

– Вообще-то, нет.

– Наверное, это было очень тяжело. А когда перебралась в город? Вы встречались?

Я встаю:

– Знаешь, прогулка утомила меня сильнее, чем я предполагала. Кажется, я еще не совсем оправилась.

Оуэн не первый, кто, услыхав сплетни, мол, я – дочь Гудини, начинает выпытывать у меня что-нибудь об отце. Просто жаль, что в моем происхождении он, похоже, заинтересован больше, чем во мне самой.

Или же я просто чересчур занята мыслями о Коуле, чтобы оценить компанию другого.

Прекрасные черты Оуэна омрачаются разочарованием, но вскоре его лицо проясняется.

– Что ж, ничего страшного. Если чувствуешь себя неважно, я могу подменить тебя в завтрашнем шоу. Твоя мама, кажется, считает, что у меня хорошо получается.

Держу пари, так и есть.

– Уверена, к выступлению я оклемаюсь, – отвечаю я твердо и быстро иду прочь, не обращая внимания на протянутую руку Оуэна.

* * *

Следующим утром я чувствую себя полностью оправившейся и с нетерпением жду возможности поговорить с Коулом. Мама трясется надо мной, не замечая моей угрюмости. Теперь-то, когда получила, что хотела, она может быть великодушной. Мне все равно. Годы пренебрежения меня закалили. К тому же, то, что я готова на все ради маминой защиты, не значит, будто мне не хочется свернуть ей шею.

Я листаю один из журналов мадам, надеясь, что вскоре она устанет от этой непривычной роли и сбежит с кем-нибудь на обед. Мое беспокойство о ней немного поутихло, раз вопрос с миссис Линдсей решился. С момента ее устранения у меня не было ни одного видения. Я слышу, как мама ходит по спальням, изредка комментируя то одно, то другое, но не обращаю на нее внимания.

Внезапно в меня врезается чужой гнев. Обернувшись, я вижу в дверях маму с книгой в руке – губы поджаты, в глазах искрится ярость.

– Что это такое?

По телу проходит мощная волна, и я выпрямляюсь:

– Что?

Мадам без слов протягивает книгу. «Фокусник среди духов».

Я сглатываю и молчу. А что тут скажешь?

– Ты с ним виделась?

Ее тон кажется почти нормальным, обыденным. Но только если вы всю жизнь не изучали нюансы и оттенки этого голоса. Иначе сразу понятно, сколько вложено в сей вопрос.

С трудом заставляю себя встретить взгляд мадам и чуть наклоняю голову. Мама подходит – я встаю. Кэм Ли однажды сказал, что никогда не стоит встречать противника сидя, и помоги мне господь, но сейчас я чувствую, будто собираюсь сражаться. С собственной матерью.

Она открывает книгу. Я жду.

– Анне. С наилучшими пожеланиями. Гарри Гудини. – Слова капают, словно карамель с мышьяком.

Семена гнева, которые я носила внутри, наконец дают ростки. Корни зарываются в почву, что вспахивалась и удобрялась более десяти лет. А затем все это стремительно рвется вверх, расцветая в моей груди.

Я жду. Дыхание спокойное и размеренное. Нельзя позволить матери понять, что мое сердце стучит как безумное, а кожа липкая от страха. Нельзя проявить ни единого признака слабости.

– Да как ты посмела.

Слова скользят по коже, словно тихое дыхание змеи, готовой нанести удар. Лицо мое по-прежнему спокойно, лишь с тонкой ноткой презрения – чуть расширенные глаза и вскинутая бровь.

Фактически, я одолжила одну из личин моей матери.

– Как ты посмела, – повторяет она, на сей раз громче.

Я стараюсь удержать маску, но она трескается и в конце концов разлетается на осколки. Секунду я смотрю в пол, не в силах встретиться с мамой взглядом, но гнев рвется наружу, и я поднимаю глаза.

– Как я посмела что? – спрашиваю, с трудом сдерживая ярость. – Пойти к отцу? А почему мне нельзя?

Мамин взгляд на мгновение омрачается, но тут же вновь становится жестким.

– Ты знаешь, почему. Он может нас уничтожить.

– Уничтожить нас? Или разоблачить тебя?

Никакой реакции. Я облизываю губы:

– Гарри Гудини действительно мой отец?

Едва эти слова вырываются, я мечтаю забрать их назад. Не могу позволить себе узнать ответ на этот вопрос.

Мама отводит глаза, затем вновь смотрит на меня:

– Конечно.

Я хочу ей верить. Хочу верить, что она не стала бы всю жизнь пичкать свою единственную дочь заведомой ложью ради некой сомнительной славы.

Но так оно и есть.

Я осторожно кладу журнал, который все это время сжимала в руке.

– Ты даже не знаешь цвет его глаз, – шепчу.

Затем молча беру из шкафа пальто и выхожу за дверь, оставив мать наедине с ее чудовищной ложью.

Глава 24

Я смотрю на четырехэтажный дом. В лицо дует ледяной ветер. Шляпку на голове не удержать, так что сую ее в карман. Она уже не будет прежней.

Но, в общем-то, и я изменилась безвозвратно.

Уходя из квартиры, я понятия не имела, что окажусь перед домом Гудини. В кармане пальто все еще лежит визитка, которую он дал мне в магазине магии, но мне она не нужна – адрес я и так запомнила. Внутри никого. Может, Гудини уехал на гастроли?

Я оставила мать, во всех смыслах, и вот стою перед домом отца. Но в действительности он так же далек от меня, как мадам.

Кажется, я хотела с ним поговорить, но сейчас перед этим четырехэтажным выстроенным из песчаника особняком, мой план сходит на нет. Насколько мне известно, мама не сообщила Гудини о дочери.

Дыхание перехватывает, когда в глубине души я осознаю правду.

Будь я на самом деле дочерью Гудини, мама перевернула бы небо и землю, чтобы ему рассказать. Она всегда дает ход слухам о моем родстве с известным иллюзионистом, куда бы мы ни приезжали, поэтому не стала бы отказываться от финансовых и социальных благ, которые мог бы предоставить мой предполагаемый отец.

Я помню милое живое личико его супруги. Она и в подметки не годится моей матери. Не думаю, что она прятала письма от мужа. А вместе с тем, что мать даже не знает, какого цвета у Гудини глаза, правда очевидна.

Горло сжимается. Я никогда не сознавала, как мне хочется, чтобы он был моим отцом, пока не поняла, что он им не является.

Я отворачиваюсь от дома и утираю слезы, пока они не полились. Если не дочь Гудини, то кто же я такая?

Я поспешно дохожу до Центрального парка, унылого и пустого. Немногие решились выйти на кусачий ноябрьский ветер. До дома далековато, но не хочется садиться в трамвай.

Да и домой не хочется, ведь там мама.

– Анна?

Я вздрагиваю, а повернувшись, вижу Гудини под руку с супругой. Оба одеты по погоде в толстые шерстяные пальто, шарфы и перчатки. Щеки женщины порозовели от холода, и она изучает меня с дружеским любопытством.

Гудини знакомит меня с женой:

– Бесс, это Анна. Она тоже иллюзионист. Анна, моя жена Бесс.

Если он и удивился нашей встрече, то виду не подает. Я пожимаю протянутую руку Бесс. От нее веет простым и легким довольством.

– Рада с вами познакомиться.

Жена Гудини улыбается во весь рот:

– Мужчины глупцы, не умеют толком знакомить. Милочка, а как ваша фамилия?

Я гляжу по сторонам. Если назову Гудини свою фамилию, насколько быстро он меня найдет? Начнет с меня, потом доберется до мамы, явится на сеансы и все разрушит.

Но разве еще осталось, что разрушать?

Пусть мама и лгунья, но я-то – нет. Внутри просыпается бесенок.

– Ван Хаусен, Анна Ван Хаусен, – улыбаюсь я.

Супруга Гудини хмурит лоб:

– Звучит знакомо. Вы не из филадельфийских Ван Хаусенов?

Я качаю головой, а бесенок меня подначивает.

– Нет, вообще-то, эту фамилию мама взяла после переезда сюда из Европы. – Я улыбаюсь Бесс, но не свожу глаз с ее мужа. – Ее настоящее имя Моше. Мэгали Моше.