Последний танец вдвоем - Крэнц Джудит. Страница 14

Она выпрыгнула из постели и в раздражении направилась к двери, прислушиваясь к тому, что говорилось в коридоре.

– Бьюсь об заклад, это похмелье. – Билли узнала голос одной из горничных.

– Или запой, – авторитетно заявила другая. – В баре номера достаточно выпивки, чтобы продержаться несколько дней.

Билли поспешила вернуться в постель и посмотрела на большие настенные часы. Двенадцать. Что это – полдень или ночь, – в темной комнате понять было невозможно. Она быстро подошла к окну и в нетерпении отдернула самую плотную штору из трех, которые закрывали каждое окно отеля, – огромное парчовое полотно на толстой подкладке. Потом она взялась за изысканные нижние занавески розового шелка и наконец, раздвинув последний слой – тюлевые гардины, нажатием кнопки подняла металлические ставни. В комнату сразу ворвался солнечный свет. Полдень. «Слава богу!» -подумала Билли и направилась к телефону, чтобы заказать плотный завтрак. Потом она позвонила Горничным, попросила убрать в номере и, отперев двери, удалилась в ванную, чтобы вдоволь постоять под душем. Вымыв и высушив волосы, она зачесала их небрежно назад, после чего машинально нанесла макияж, сознательно отвлекаясь на эти рутинные дела.

Когда Билли в банном халате вышла из ванной, она увидела, что все окна в ее апартаментах открыты, постель застелена, на каждом столе и на бюро стоят свежие белые розы, а на подносе ее ожидает номер «Интернешнл геральд трибюн». Билли с изумлением узнала, что уже суббота. Неудивительно, что у нее кружится голова и подводит живот – она, должно быть, приняла больше таблеток, чем хотела. Но какие подозрительные эти горничные! Без сомнения, долгие годы работы в отеле научили их всегда ожидать худшего.

Билли съела все, что было на подносе, и заказала еще рогаликов и кофе. Пока несли еду, она смотрела на светлую полоску на полу – тот редкий, хрупкий и драгоценный луч солнца, который иногда выпадает Парижу зимой, напоминая парижанам, что их город лежит на одной широте с Хельсинки.

Внезапно Билли вздрогнула, вспомнив, что накануне вечером должен был состояться вернисаж Сэма. Через секунду она уже говорила по телефону с консьержем.

– Месье Жорж, не могли бы вы оказать мне услугу? Позвоните, пожалуйста, в галерею Тамплона на улице Бобур и спросите, не проданы ли какие-либо скульптуры вчера на вернисаже. Только, пожалуйста, не говорите, кто вы такой.

Повесив трубку, она стала ждать звонка. Сейчас ей казалось, что следом за Адамом и Евой господь наверняка создал консьержа отеля «Ритц»…

Через несколько минут телефон зазвонил.

– Не может быть! Пять работ?! Да-да, месье Жорж, вы меня очень порадовали. Благодарю вас.

От радостного удивления голова у нее пошла кругом. Пять работ в первый же вечер! Кто мог ожидать такого успеха от американца, который никогда прежде не выставлялся в Париже? Сэм должен просто ликовать. Он должен чувствовать… он должен… Нет, это она должна использовать такую прекрасную возможность и немедленно написать ему, пока не прошло его торжествующее состояние! Она должна объяснить ему все! Конечно, сейчас Сэм будет более покладист – он должен просто прыгать до потолка от радости, забыв про все свои страхи и сомнения.

А может, Сэм давно уже простил ее? Ну, конечно! Он просто не знает, где ее искать, он представления не имеет, где она может быть! И если она не напишет ему сейчас, он так и останется в неведении. Будет рвать на себе волосы, сгорая от желания ее увидеть, полный раскаяния, ненавидящий себя за свои слова… Да! Отыскивая ручку и бумагу, Билли ясно видела его перед собой, видела выражение его лица, когда он осознал, что потерял ее навсегда. Скорее, скорее, она должна сделать это быстро! Ведь, пока он не прочтет ее письмо, она не сможет с ним увидеться.

Эта мысль целиком захватила Билли и повела за собой. Она писала страницу за страницей, объясняя, каково ей при знакомстве с каждым мужчиной ошущать, что к ее платью, как ценник в магазине, пришпилен факт ее богатства. Она писала, что не думала его оскорблять, а просто ждала подходящего момента, чтобы все ему рассказать. Она столько раз боролась с искушением сказать ему правду, но сначала она была слишком счастлива своей новой ролью простой девушки и радовалась тому, что ее любят не за ее деньги. Да, эта радость значила для нее слишком много. Она смалодушничала, но это единственное, в чем она перед ним провинилась. Она не виновата в тех грехах, в которых он ее обвинил. Поначалу ей нравилось носить маску, в этом была такая чарующая новизна – невинное удовольствие, от которого никому не было вреда. Потом, к концу лета, он весь ушел в работу, в подготовку выставки и стал даже нервничать по этому поводу. Как можно было тревожить его в такой момент, в эти тяжелые месяцы перед открытием выставки? О, конечно, она совершенно не сомневалась в его успехе! Но он должен был доказать это самому себе – и она снова решила подождать. Теперь она понимает, что была не права, что совершила роковую ошибку, но этот просчет объясняется лишь ее любовью!

Единственное ее преступление – это глупость. Разве он не может отнестись к ней снисходительно, разве не может ее простить?

«Неужели он мне не поверит?» – спросила себя Билли, запечатав письмо. Она дрожала от возбуждения, убежденная в том, что только что изложила на бумаге чистую правду. Неужели Сэм не поймет того, что произошло, после всех ее объяснений?

Билли позвонила вниз и попросила прислать посыльного, чтобы на такси отвезти письмо в галерею. Как только письмо унесли и труды последнего часа были завершены, ее стали раздирать сомнения, о которых она не думала, пока писала. Она уронила голову, закрыла глаза и уткнулась лицом в ладони, представляя себе, как Сэм открывает конверт и читает письмо. Не упустила ли она чего-нибудь, чего-то завершающего, что могло бы сделать еще более убедительными ее мольбы? Билли чувствовала, что не сможет выйти из комнаты, пока не дождется его звонка. Такое письмо нельзя проигнорировать – нет на свете такого жестокого человека! Он не заставит себя ждать…

Охваченная возбуждением, она снова посмотрела на часы. Почти половина третьего. У нее нет никакой возможности узнать, где сейчас Сэм. Он может обедать с Даниэлем или Анри, но скорее увлечен дискуссией с посетителями выставки. Суббота – любимый день коллекционеров, и, за исключением обеденного перерыва, когда большинство галерей закрываются, Сэм должен неотступно находиться на выставке, готовый ответить на любые вопросы посетителей. Сегодня галерея может работать до позднего вечера, открытая для полчищ любителей искусства. Вчерашний вернисаж проходил с семи до десяти, и Даниэль может запросто решить не закрываться допоздна и сегодня, если транспорт будет работать.

Когда же Сэм сможет ускользнуть, чтобы прочесть ее письмо? Конечно, время для этого он найдет, выберет свободную минутку и удалится с письмом в кабинет Даниэля – пожалуй, часам к четырем… или к пяти он сможет это сделать. Ну, конечно, к пяти часам! А что, если он сунет письмо в карман, решив прочесть его только дома? А вдруг он вообще порвет его, не читая?. Нет-нет, такого не может быть. Это безумие. Такое случается только в кино. И все же, если Сэм не станет читать письмо до закрытия галереи…

Билли поняла, что ей надо куда-то выбраться. Ее слишком мучила неизвестность, чтобы оставаться в четырех стенах. Привычный вид ее апартаментов теперь был для нее кошмаром, напоминающим о безвозвратно потерянном счастье. Каждая белая роза, каждая складка красиво перехваченной занавески, каждый признак роскоши и тщательной продуманности меблировки ранил ее в самое сердце, как если бы это были железные стружки, вонзающиеся в кровоточащую рану. Ее терзали всевозможные догадки, незаданные вопросы, и оставаться в этих тихих комнатах она была не в силах. Билли так много вложила в это свое письмо, что теперь буквально сходила с ума, готова была взорваться от тоски по Сэму, по его пониманию и прощению. Она разрывалась от неразумной надежды на то, что от счастья ее отделяет всего один телефонный звонок. Нет, она и четверти часа больше не выдержит здесь, ожидая! Когда он позвонит, то, конечно, оставит для нее сообщение у консьержа, и тогда она поедет к нему.