Цыганка. Кровавая невеста - Руссо Виктория. Страница 8

– Ты шьешь юбку к свадьбе с Тагаром? – удивилась старая цыганка, помня, как юная невеста первоначально реагировала на эту весть.

– А с кем же еще? Больше ко мне никто не сватался! – Гожы рассмеялась от души, при этом чуть не свалилась с лавки. Успокоившись, она вдруг стала серьезной и таинственно уточнила у своей надзирательницы:

– Ты знаешь кто такая Кармен?

Зора задумалась, перебирая в голове цыганок, знакомых ей с самого рождения. Подобное имя никто не носил, но где-то она его слышала.

– Это цыганка? – уточнила старуха. – Из какого табора?

– Она жила в книге! – смешливо произнесла Гожы, зная, что мудрая старая всезнайка терпеть не могла разговоры о бумажных изданиях, потому что была неграмотна.

– Тьфу на тебя! Хватит мне морочить голову! Скоро мужчины вернутся из леса, надо готовить им еду. Брось свой свадебный наряд, потом дошьешь, – скомандовала Зора, после чего добавила: – И больше в деревню не ходи. Твое место здесь, Гожы! Брось витать в облаках и смирись со своей судьбой!

Старая цыганка зашлась кашлем и долго не могла остановиться, Гожы задумчиво смотрела на нее, но мыслями она была в гостях у старой крестьянки, которая поведала историю о строптивой и коварной красавице цыганке по имени Кармен, любившей свободу больше жизни. Она погибла из-за того, что дала отпор нелюбимому мужу, и была похоронена в лесу.

Гожы выбралась в деревню украдкой. Она никогда не была в отдалении от цыганского поселения, и это был первый опыт путешествия. В деревне цыганку встретили насторожено, кто-то гнал прочь, обругивая и называя воровкой, что ее искренне удивило. В их таборе не принято было красть. Дети и женщины просили милостыню или гадали за небольшую плату. Также они торговали тем, что делали собственными руками, но воровство было вето. Отец Гожы планировал остаться в этих местах навсегда, поэтому дорожил своей репутацией.

– Не обращай внимания! – произнесла пожилая женщина с добрыми глазами. Она стояла у покосившихся ворот, держась за спину, на ее лице отобразилось страдание от болезненного приступа. – У нас вор объявился в деревне: то кур утащит, то самогонку из погреба – по мелочи. Пустили слух, что виноваты цыгане. Мол, не было вас – не крали, а как появились – началось нечистое.

– У нас еда есть – лес рядом, нам незачем воровать. Да и грех это, – пожав плечами, произнесла Гожы. Ее народ был верующим и почитал законы Божьи. Во время цыганских судов тот, кто защищался от нападок, мог поклясться на иконе в чистоте своих деяний и ему безоговорочно верили. Никому и в голову бы не пришло лгать над святыней.

– Так вот и я говорю: что кто-то свой повадился, да путает следы! – произнесла женщина. Она снова сморщилась, схватившись за спину, и громко застонала. Девушка знала, как справиться с ее болью и предложила помощь. Старая женщина, уставшая мучиться, доверительно пригласила ее в избу, но не смогла двинуться с места, ухватившись за ворота. Гожы поспешила предложить ей опереться на крепкую молодую руку.

Внутри бревенчатого дома было тесно. Снаружи он казался огромным, а по сути места в нем было не намного больше, чем в лачугах-землянках цыган. Основную часть занимала кирпичная печка, находящаяся справа от входа. Она была белая и казалась огромным облаком, выплывающим из бревенчатой стены. Два маленьких окошка, прикрытые расшитыми занавесками, напоминали глаза. Юная цыганка на мгновение представила, что дом живой и сейчас удивленно заморгает, глядя на непрошенную гостью. В углу светилась маленькая лампадка, освещающая православную икону, у стены стоял стол, доходя почти до середины скромного крестьянского жилища и огромная лавка. Посреди комнаты была расстелена половица, по которой, как по тропинке, Гожы бережно вела скрюченную женщину, постанывающую от боли.

– Вам надо лечь, – произнесла цыганка, сбросив на пол свою шубу.

– На пол? – удивилась старуха. Гожы кивнула и помогла ей снять старый поеденный молью тулуп. С трудом крестьянка распласталась на мягкой цыганской шубе и притаилась в ожидании неизвестности. Чтобы отогреть замерзшие руки, Гожы приложила их к печке, затем вернулась к страдающей женщине и начала делать массаж.

– Бабушка, терпеть придется, – мягко произнес девичий голос перед началом оздоравливающей экзекуции.

Старуха молчала, плотно стиснув зубы, но когда услышала хруст в пояснице, громко охнула и обмерла, боясь, что коварная черноволосая гостья переломила ее тело пополам. Крестьянка чуть пошевелилась и, почувствовав облегчение, начала осторожно приподниматься, после чего попробовала встать самостоятельно. Со стороны это напоминало первые несмелые шаги маленького карапуза, который только познает этот мир, и все ему кажется, волшебно и удивительно.

– Девочка, как ты это сделала? – удивилась крестьянка, уставившись на Гожы, она осторожно ощупывала спину, к которой без слез не могла прикоснуться почти двое суток. Видя ее удивленное лицо, цыганка рассмеялась.

– Мой отец много работает, и у него бывают боли, – созналась девушка, заправив выбившуюся темную прядь под косынку. – Когда мы жили в большом таборе, одна цыганка научила меня справляться с этой хворью.

– Ночью прогреюсь на теплой печке и буду, как новенькая поутру! А то ведь я и вскарабкаться на нее не могла. На лавке и спала. Разве это сон?

Старуха захотела отблагодарить добрую девушку, но та отказалась. Гожы хотела узнать ценную информацию: как добраться до большого города. Юная цыганка не теряла надежды бежать подальше от табора, в котором ее счастье видят рядом с ненавистным Тагаром. Все ее мечты заключались в том, чтобы оказаться на свободе и начать жизнь с начала, самостоятельно, без давления своих соплеменников. Она понимала, что побег расстроит ее отца, но другого выхода не видела. В любом случае рядом с ним останется сын – ее брат, а также Зора любит заботиться о пожилом цыгане, относясь к нему по-матерински тепло. Сторонников и заступников в таборе у Гожы не было, и она готовила план побега в одиночку.

Бабка выпучила глаза и ответила, что из этого гиблого места она никогда не выбиралась.

– Здесь родилась, так здесь и помру! – прокряхтела исцелившаяся женщина, осторожно поднимая шубу с пола. – В соседнем селе жила учительница, она раньше приезжала в нашу деревню раз в неделю и ребятишек грамоте учила. Хорошая была женщина! Умерла от чумы, там и схоронили. Вот она была из города, – вспоминала старуха прищурившись. – Ее везли на телегах, да на пароме дней пять. А потом еще по дороге железной день. Раньше у нас тут станции не было, это теперь… как его… слово… прогресс!

Крестьянка налила чаю и усадила Гожы за стол. Без гостинцев отпускать девушку она решительно отказывалась. Оценив лохмотья юной особы, крестьянка поспешила к своему деревянному сундуку. Он был темный и неприметный на фоне бревенчатой стены. Через мгновение, словно по волшебству, из него появился красный кусок ткани, похожий на полыхающее пламя. Гожы замерла, рассматривая красивый отрез. Новую одежду она не носила с рождения. Обычно ей доставались перешитые ремки или что-то из одежды, полученное после умерших одногодок в таборе. «Сшить новую юбку! – радостно пронеслось в ее голове. – Самую красивую в общине! На зависть отвратительной и злой Земфире!». Глаза ее сначала засветились мечтательным пламенем, но потом искры радости быстро потухли. Куда она наденет этот красивый наряд? В лес к медведям? Убегая, такую яркую одежду тоже не нацепишь! Она хороша будет… для свадьбы с Тагаром…

– Иль не нравится тебе, деточка? – голос крестьянки звучал расстроено, женщина не любила, когда отвергают искреннюю благодарность.

– Очень нравится! – честно созналась Гожы. – Я даже не могу вам передать, как сильно нравится!

Старуха радостно кивнула и закрыла свой ларец, спеша вручить спасительнице-цыганке дорогой подарок. Гожы еще какое-то время посидела в гостях у приветливой женщины. Та рассказала, что хранила ткань на сарафан, в котором собиралась замуж за первого красавца на деревне – Ивана. Любовь у них была сильной. Однажды он поехал на охоту и попал в медвежий капкан.