Ценою крови - Вилло Дэвис Робертс. Страница 21

Солей почувствовала, как к ней подбирается страх.

— Мы так тяжело пережили разлуку, а ты уже говоришь, что собираешься оставлять меня одну.

— Нет, я только делюсь с тобой. Бегущая Лань, Молодой Бобер и Рассерженные Воды мне как семья. Они оградят тебя от всего так же, как это сделал бы я. Там тебе ничто не угрожает. Красные мундиры никогда не забираются так далеко ни по реке, ни через лес, где полно индейцев, охотящихся за их скальпами.

Упоминание о скальпах было некстати, но Солей и сама понимала, что среди микмаков она будет в безопасности.

— Я немножко знаю их язык, — проговорила она неуверенно.

— Они прекрасно говорят по-французски, — отозвался Реми, — благодаря добрым пастырям, которые обратили их в христианскую веру. Ты боишься идти со мной, да, Солей?

Ее губы дрожали, она не могла вымолвить ни слова. Реми снова обнял ее, не обращая внимания на идущую впереди Даниэль. Он был сильным и горячим, и его объятия, казалось, защищали ее от всего, что творилось вокруг.

— Немного боюсь, — призналась она.

— Ты не должна бояться. Где бы мы ни находились, я буду беречь тебя, охранять, — пообещал Реми. — И как только ты соскучишься по своей семье, я сразу же приведу тебя обратно.

Она ухватилась за это обещание так же, как ухватилась за его руку во время их прогулки. Сейчас она понимала, что чувствовала Мадлен, когда Луи объявил ей, что увезет ее далеко от семьи и друзей, в неизвестные края. Но она понимала и другое. Жизнь в Гран-Пре без Реми была для нее невыносима.

Было уже поздно, когда все остальные вернулись домой. Дети были накормлены и играли.

Погруженная в свои переживания, Солей тем не менее обратила внимание на то, что ее мать очень спокойна. Улучив момент, когда Барби доставала мясо и овощи из чугунка, чтобы подать их на стол, Солей заговорила мягко и сдержанно, с трудом подавляя волнение:

— Мама, ты не поговоришь с папой обо мне и Реми? Можем ли мы объявить о нашей помолвке в следующее воскресенье?

— Посмотрим, — ответила Барби уклончиво. — Не знаю, подходящий ли сейчас момент. На отца так много сегодня всего навалилось. Отрежь-ка лучше еще хлеба и положи масла.

Разговор, который скорее можно было назвать спором, не прекращался ни по дороге домой, ни за столом.

— Никогда, — заявил Эмиль убежденно, — я не соглашусь оставить мой дом и поля англичанам. Я проработал на них всю свою жизнь, так же, как мой отец и дед до меня, это собственность моих сыновей и внуков.

— Мы будем драться за все это, — сразу же отреагировал Антуан.

Пьер бросил на него пристальный взгляд.

— Что ты понимаешь в борьбе? Драка с Франсуа совсем не то, что встреча с красномундирниками, вооруженными штыками на мушкетах.

Близнецы обменялись многозначительными взглядами.

— Это наша земля, — настаивал Антуан. — Я согласен с отцом. Мы должны защищать ее, если сюда придут красные мундиры.

— Я не говорил о борьбе, — прервал его Эмиль. Он выглядел утомленным. — Это у молодых на уме одна борьба, даже когда бороться глупо. Я сказал только, что не уеду и не оставлю то, что мне принадлежит. Сколько я себя помню, англичане и французы всегда боролись друг с другом за право управлять Акадией, но земля испокон веку принадлежала нам. Сейчас только кажется, что отныне и навсегда англичане правят нами, но реально ничего не изменилось. Земля все еще наша. Мы кормимся ею? Так было всегда, и так будет.

— Но если сюда придут солдаты, как они пришли в Шиньекто… — начал Франсуа.

— Солдаты многие годы были здесь в казарме, следили за порядком, — напомнил Эмиль. — Ничто не говорило о том, что они начнут жечь наши поля и дома. Мы — мирные люди. Мы не устраиваем налеты на английские форты, не крадем у них продовольствия, не убиваем их поселенцев. У них нет причин бояться нас.

— Но у нас есть причины бояться их, отец, — сказал Антуан, перегибаясь через стол, — То, что они сделали в других местах, они сделают и здесь, в Гран-Пре, раньше и позже.

— Они никогда не делали этого в течение более чем сорока лет, — настаивал Эмиль.

Дед вынул свою трубку и открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.

— Это не совсем так, папа, — произнес Антуан. — Я был совсем маленьким в 1746 году, но помню, как Франсуа и я лежали и прятались под покрывалом, надеясь, что англичане не явятся сюда, чтобы убить нас в наших кроватях, после того как их людей кто-то зарезал в Гран-Пре.

Эмиль гневно взглянул на сына.

— Это был безрассудный поступок, совершенный безрассудными молодыми людьми, — он сделал ударение на слове "безрассудными". — Это верно, что ни один житель Акадии не был счастлив оттого, что 600 англичан расквартированы здесь, в наших собственных домах. Но это вовсе не означает, что их надо выдворить среди ночи при помощи винтовок и топоров. Мы только подвергнем опасности самих себя и дадим им повод отомстить нам.

— Отомстить, папа? — Франсуа был так возбужден, что его голос срывался, переходя на писк, как будто парень еще не вышел из возраста Жака. — Но это англичане вторглись на наши земли, посягнули на наши права! Это мы должны думать о мести!

— Ты говоришь с присущим всем молодым невежеством, — сурово произнес Эмиль. — Никто из Сиров не будет участвовать в насилиях, и я молю Бога, чтобы ни один член моей семьи ни при каких обстоятельствах не ломился в закрытую дверь среди ночи и не убивал людей в их постелях. Даже если эти люди — английские солдаты. Были подписаны договоры, и нами правят иностранцы. Но у них нет причин сгонять нас с нашей земли или убивать нас.

В этот самый момент Пьер-молчальник поинтересовался, что мать думает по поводу всего того, что произошло после полудня.

— Луи предвидел все это. Он сбежал, пока еще было время, — ответила Барби.

— Ничего пока не произошло, — буркнул Эмиль.

— Когда произойдет, будет слишком поздно, — настаивал Пьер.

— И мы трусливо бросимся наутек, не оказывая никакого сопротивления, — произнес Антуан.

— Никто не собирается бежать или оказывать сопротивление, — сказал Эмиль, обращаясь ко всем сидящим за столом. Он чувствовал себя безмерно усталым. Такого с ним еще не случалось…

Солей была рада, что отправила Реми до того, как ее домашние вернулись. Она не хотела, чтобы он принимал участие в этом споре. Если Барби не возражала против того, чтобы Реми и Солей вместе погуляли бы в лесу после обеда, то она вовсе не была уверена, что Эмиль воспримет это так же спокойно. Барби очень беспокоилась за мужа и проводила много часов, молясь за него. Но в основном ее мысли занимали дочь и Реми. Было не так легко отговорить их, однако сейчас настало время, чтобы объявить об официальной помолвке, а затем сыграть свадьбу. И чем скорее, тем лучше.

Солей первой начала разговор.

— Я понимаю, мы… — она запнулась под внимательным взглядом темных глаз Реми. Они гуляли в лесу. — Мы были вместе… тогда. Но мне кажется, что сейчас было бы лучше…

— Подождать? — договорил за нее Реми.

— Да.

— Но мне было бы лучше поговорить с твоим отцом завтра вечером. К этому времени он уже остынет и, возможно, сменит гнев на милость.

— Дело не в тебе, — запротестовала Солей, хотя сама была не очень уверена в этом. — Хорошо. Я поговорю с мамой еще раз. И приходи к нам завтра на ужин. Только, — она заколебалась и потом добавила, — можешь ты не говорить о политике? Или, по крайней мере, держать свое мнение при себе?

16

…Поднялась обычная суматоха, когда члены семьи занимали свои места за столом. Солей помогала по хозяйству и села за стол последней, заняв место на скамейке рядом с Реми. Про себя она уже решила, что все должно пройти спокойно. Отец выглядел не сердитым, а только более хмурым, чем обычно. Намерен ли он запретить помолвку и свадьбу? Внезапно ею овладела паника. Она не могла заставить себя притронуться к еде.

Но, к ее удивлению, ужин проходил достаточно мирно. Эмиль и сыновья обсуждали, что им удалось сделать сегодня — они весь день укрепляли дамбу — и что предстоит сделать завтра. Эмиль ни разу не попытался заговорить со своим гостем о политике. Тревога Солей постепенно улетучивалась. Ведь папа обещал, что, если она не передумает, они с Реми сыграют свадьбу весной. "А что, если он передумает?" — снова заволновалась Солей.