Мой граф - Крамер Киран. Страница 90

   О Боже, на свете нет боли хуже, чем видеть, как плачет отец!

   – Я не должен был говорить…

   – Нет, должен, – заверила его матушка. – Давно был должен. Но я понимаю, что ты хотел уважить желание своей мамы. Не стоило ей возлагать на тебя такое бремя, но она твоя мать, и я не хочу оскорбить ее память хоть одним дурным словом. Уверена, она поступила так, как считала правильным.

   Грегори слушал лишь краем уха.

   – Теперь отец возненавидит ее. Возненавидит меня. Я принес ему такое горе и разочарование.

   – Нет, – твердо возразила матушка. – В этом нет твоей вины. Дай ему немного времени. Теперь у него есть что сказать тебе.

   – Хорошо. – Грегори большим пальцем стер слезинку с уголка ее глаза, а потом отступил от матушки и сделал несколько шагов к отцу.

   – Нет! – Отец вскинул руку, не сводя глаз с каминной решетки. – Больше ни шагу, парень. – Акцент его был настолько сильным, что Грегори с трудом понял его.

   Но замер на месте, как было приказано.

   Мамина мольба хранить молчание вернулась к нему в полной мере: «Это только ранит чувства твоего отца и поставит в трудное положение семью».

   Отец ненавидит его.

   Как и маркиз – за вред, который он нанес дому Брейди.

   – Я расскажу тебе истинную историю твоего рождения, – внезапно заговорил отец и поднял на него глаза.

   – Постой-ка. – Мысли Грегори лихорадочно завертелись. – Так ты знал?

   – Да. – Лицо отца было печальным, но любящим. – Я всегда знал.

   Весь прежний мир Грегори, каким он считал его до сих пор, в этот миг растворился, как след на песке, смытый морской волной.

   Отец подошел к нему и опустил руку на плечо.

   – Минуту назад я попросил тебя не подходить, потому что это я должен был подойти к тебе, а не наоборот. Ты – мой сын. И я буду драться за тебя, и побегу за тобой, и буду твоим отцом. Если бы я знал, что ты носил такое бремя все эти годы – один, – я бы сам рассказал тебе историю твоего рождения. Потому что она не имеет значения. Вообще никакого значения. Потому что как же я могу не любить тебя, своего мальчика. Своего первенца. Своего родного сына. Отраду моей души.

   «Отрада моей души».

   Новые слова, которые Грегори отныне будет носить в своем сердце.

   – Отец… – Ибо Майкл Шервуд и есть для него настоящий отец. И как же приятно произносить это слово, называть так человека, которого он любит всем сердцем, всей душой. Который для него все.

   Отец привлек его к себе, и они долго стояли, обнявшись, купаясь в истине своей любви друг к другу, истине, не омраченной никакими тайнами.

   А потом отец отпустил его и голосом мягким и спокойным, без малейших следов озлобления или разочарования, поведал Грегори историю его рождения.

   – Я познакомился с твоей матерью через одного из своих лучших друзей, Дэниела Джефферса, в Тринити, – начал отец. – Он был без памяти влюблен в Нору. Она была волнующей, веселой и очень привлекательной.

   Грегори послал матушке вопросительный взгляд. Мягкой улыбкой и кивком она подтвердила, что знакома с этой историей, что стало для Грегори еще одним потрясением. Матушка тоже знала! И вполне естественно можно было предположить, что Дэниел Джефферс и есть его настоящий отец.

   Этот факт заполнил пробел в понимании Грегори своей личной истории, но, кроме чувства острого интереса к собственному происхождению, данное открытие не вызвало у него никаких эмоций.

   – Нора наезжала в Дублин при каждой удобной возможности, – продолжил свой рассказ отец. – Я очень хорошо узнал ее. Они были необыкновенной парой, эти двое. – Он усмехнулся, потом немного помолчал, погрузившись, судя по всему, в приятные воспоминания.

   Когда же он вернулся в настоящее, глаза его опечалились.

   – Через три дня после того, как мы окончили университет, Дэниел пришел ко мне и рассказал, что едет за специальным разрешением на брак с Норой. Он признался, что спал с ней и любит ее всем сердцем. Но когда Дэниел возвращался после встречи с епископом, его коляска перевернулась, и он погиб.

   – Мне очень жаль, что ты потерял близкого друга, – сказал Грегори и сам ощутил легкую боль потери.

   Как призрачно его собственное существование! Если бы не Дэниел, чья жизнь так трагически оборвалась, он бы сейчас не стоял здесь, в этой комнате, с родителями, которых любит.

   – Да, – поморщился отец. – Это был печальный день. До сих пор больно о нем вспоминать. Я, разумеется, вынужден был сказать Норе, и она в своем горе стала искать утешения у меня, как я искал у нее. К тому времени мы уже несколько лет были друзьями. Я питал к ней искреннюю привязанность, а она – ко мне. Она не знала, что мне было известно о том, что она спала с Дэниелом, а я никогда не говорил, что знаю об этом. Не хотел смущать ее. Но мне казалось, что я поступаю правильно, когда всего через пять дней после смерти Дэниела я попросил ее выйти замуж за меня по специальному разрешению. Я был романтиком. Я знал, Дэниел одобрил бы то, что я заботился о Норе, тем более что она могла быть беременна. Я был уверен, что смогу полюбить ее.

   – И ты полюбил? – спросил Грегори.

   Отец посмотрел на него, и Грегори сразу же увидел, что источник его боли, должно быть, связан с мамой.

   – Мы очень старались полюбить друг друга, – тихо отозвался отец. – У нас родилось трое мальчиков, и вы приносили нам огромную радость. Но между твоей матерью и мной была скорее дружба, чем любовь. Мы уважали друг друга и были очень сильно привязаны друг к другу. Хотел бы я сказать тебе, что между нами было нечто большее.