Леди Сьюзан (сборник) - Остин Джейн. Страница 23

«Мы, как вам уже известно, сыновья двух младших дочерей, родившихся от лорда Сент-Клера у Лаурины, итальянской оперной певички. Наши матери не могли сказать наверняка, кто наши отцы, хотя принято считать, что Бабникус – сын некоего Филиппа Джонса, каменщика, а мой отец – некий Грегори Стейвз, изготовитель корсетов из Эдинбурга. Впрочем, это не имеет особого значения, поскольку матери наши никогда не бывали замужем, и потому подобное отцовство не портит чистоту нашей крови – удивительно древней и незапятнанной. Берта (мать Бабникуса) и Агата (моя мать) всегда жили вместе. Ни одна из них не была особо богатой; их совокупное состояние никогда не превышало девяти тысяч фунтов, но поскольку жили они на основной капитал, то к моменту, когда нам исполнилось пятнадцать, состояние их сократилось до девяти сотен. Эти девять сотен они хранили в ящике стола, стоявшего в нашей общей гостиной, чтобы всегда иметь их под рукой. В связи ли с данным обстоятельством, или по причине желания независимости, или же от избытка чувствительности (коей мы всегда отличались) – я сейчас сказать наверняка не могу, но несомненно одно: достигнув возраста пятнадцати лет, мы забрали эти девять сотен фунтов и сбежали из дому. Захватив добычу, мы решили расходовать ее экономно, не тратя на глупости или из пустой расточительности. С данной целью мы разделили всю сумму на девять пакетиков, первый из которых отвели на провиант, второй – на напитки, третий – на домашнее хозяйство, четвертый – на экипажи, пятый – на лошадей, шестой – на слуг, седьмой – на развлечения, восьмой – на одежду, а девятый – на серебряные пряжки [22]. Распределив подобным образом расходы на два месяца (поскольку именно на такое время мы предполагали растянуть свои девять сотен фунтов), мы поспешили в Лондон, где нам удалось потратить деньги за семь недель и один день, то есть на шесть дней ранее запланированного срока. Счастливо избавившись от груза столь значительной суммы, мы стали подумывать о возвращении к матерям; но случайно услышав, что обе они умерли от голода, мы отказались от этого плана и решили присоединиться к какой-нибудь труппе бродячих артистов, поскольку мы обладаем способностями к лицедейству. Итак, мы предложили свои услуги одной труппе, куда тут же были приняты; труппа наша была чрезвычайно немногочисленна, ибо состояла лишь из директора, его жены и нас самих; но зато половина всех доходов причиталась нам, а единственным неудобством было малое количество пьес, которые мы могли играть, – из-за обилия в них персонажей. Впрочем, мы не обращали внимания на такие мелочи… Одним из любимейших наших представлений был «Макбет», в котором мы были просто великолепны. Директор всегда играл Банко, его жена – леди Макбет, я – трех ведьм, а Бабникус – всех остальных. Сказать по правде, трагедия эта – не только лучшая, но и единственная пьеса, какую мы когда-либо ставили; сыграв ее по всей Англии, а также по всему Уэльсу, мы приехали в Шотландию, дабы продемонстрировать ее оставшейся части Великобритании. Так случилось, что мы оказались как раз в том самом городе, куда приехали вы и где встретили своего дедушку… Мы находились во дворе, когда появился его экипаж, и, заметив герб и поняв, кому принадлежит карета, а также зная, что лорд Сент-Клер – наш дедушка, мы уговорились попытаться выудить из него хоть что-то, открыв ему свое родство… Вам известно, чем все закончилось… Получив таким образом двести фунтов, мы тут же покинули город, оставив директора труппы с женой играть «Макбета» самостоятельно, и направились в Стерлинг, где и потратили свое маленькое состояние с немалым успехом. Сейчас мы возвращаемся в Эдинбург, ибо хотим продолжить актерскую карьеру, – такова, дорогая кузина, наша история».

Я поблагодарила милого юношу за его увлекательный рассказ и, пожелав им благополучия и счастья, оставила молодых людей в их скромном прибежище, а сама вернулась к остальным своим друзьям, с нетерпением ожидавшим меня.

Приключения мои приближаются к завершению, дорогая Марианна, по крайней мере, на данный момент.

Когда мы прибыли в Эдинбург, сэр Эдвард сказал мне, что поскольку я вдова его сына, то он хочет, чтобы я приняла из его рук доход в четыре сотни годовых. Я милостиво согласилась взять деньги, но не могла не заметить: черствый баронет предложил их мне скорее из-за того, что я вдова Эдварда, нежели потому, что я утонченная и любезная Лаура.

Я поселилась в романтичной деревне в высокогорье Шотландии, где и проживаю до сих пор и где, не страдая от бессмысленных визитов, могу предаваться печальному уединению, непрестанно оплакивая смерть моих отца, матери, мужа и друга.

Августа уже несколько лет живет в браке с Грэхемом – мужчиной, подходящим ей лучше кого бы то ни было: она познакомилась с ним во время поездки в Шотландию. Сэр Эдвард, надеясь обрести наследника своему титулу и поместью [23], тогда же женился на леди Доротее… Желание его исполнилось.

Бабникус и Густавус, сделав себе имя благодаря выступлениям на театральных подмостках Эдинбурга, переехали в Лондон и до сих пор играют в «Ковент-Гардене» под вымышленными именами Люис и Квик [24].

Филиппа давно уже отправилась к праотцам. Муж ее, однако, продолжает водить дилижанс из Эдинбурга в Стерлинг… Adieu, дорогая Марианна.

Лаура.

Finis

13 июня 1790 года.

Замок Лесли

Генри Томасу Остину, эсквайру

Сэр,

Я намереваюсь воспользоваться свободой, которой Вы столь часто оказывали мне честь, и посвятить Вам один из своих романов. Я сожалею, что он не был окончен, и опасаюсь, что под моим пером он таким и останется; а то, что написано до сих пор, должно быть, незначительно и недостойно Вас, и это еще более огорчает Вашу преданную и покорную слугу

автора.

Гг. книготорговцам – прошу выплатить девице Джейн Остин сумму в одну сотню гиней в счет уплаты Вашим покорным слугой

Г.Т. Остином.

? 105. 0. 0.

Замок Лесли, 3 января 1792 года

Мой брат только что покинул нас. «Матильда, – сказал он, уезжая, – вы с Маргарет, я уверен, окружите мою дорогую малышку такой же заботой, какую она могла бы получить от снисходительной, любящей и нежной матери». Слезы текли по его щекам, когда он произносил эти слова. Воспоминание о женщине, которая столь безрассудно запятнала материнский долг и столь открыто нарушила долг супружеский, не позволило ему ничего добавить; он обнял свое милое дитя, попрощался со мной и Матильдой и поспешно оставил нас, после чего, сев в свой фаэтон, отправился в Абердин. Лучшего молодого человека нет на всем белом свете! Ах! Как мало заслужил он невзгоды, обрушившиеся на него в браке. Сколь добрый муж у столь дурной жены! Ведь тебе известно, дорогая Шарлотта, что бессердечная Луиза позабыла и о муже, и о ребенке, и о репутации, уехав от нас несколько недель назад в сопровождении Денверса – и бесчестья. Свет не видывал более милого лица, более прелестной фигуры и менее преданного сердца, чем у Луизы! Ребенок ее уже обладает обаянием своей несчастной матери! Пусть же ум она унаследует от своего отца! Лесли на данный момент двадцать пять лет, и он уже предался меланхолии и отчаянию; какой контраст между ним и его отцом! Сэру Джорджу пятьдесят семь, а он по-прежнему все тот же франт, ветреный юнец, повеса и энергичный молодой человек, каковым был его сын всего лишь пять лет назад и каковым он сам является с тех самых пор, как я его помню. Пока наш отец порхает по улицам Лондона – веселый, разгульный, беспечный, несмотря на свои пятьдесят семь лет, – мы с Матильдой продолжаем оставаться отгороженными от мира в старом и ветхом замке, расположенном в двух милях от Перта на голой, выступающей скале, откуда открывается прекрасный вид на весь город и его восхитительные окрестности. Но хотя мы и отгорожены почти от всего мира (ведь нас никто не посещает, кроме семейств Маклеодов, Маккензи, Макферсонов, Маккартни, Макдональдов, Маккиннонов, Макленнанов, Маккеев, Макбетов и Макдафов), мы не предаемся ни скуке, ни унынию; напротив, на свете нет двух более оживленных, милых и умных девушек, чем мы; ни одна минута не тяготит нас. Мы читаем, работаем, гуляем, а когда устаем от этих занятий, отводим душу веселой песенкой, изящным танцем или метким словцом и остроумным ответом. Мы красивы, моя дорогая Шарлотта, очень красивы, а верх нашего совершенства состоит в том, что сами мы о нем даже не подозреваем. Но что же я все о себе да о себе? Позволь мне лучше снова воздать хвалу нашей маленькой племяннице, которая в настоящий момент дремлет на диване, а лицо ее озаряет светлая улыбка. Милому созданию недавно исполнилось два годика; красива она так, будто ей двадцать два, умна, как в тридцать два, осторожна, как в сорок два. Дабы убедить тебя в этом, должна сообщить, что у нее прекрасный цвет лица и прехорошенькие черты оного; что она уже знает первые две буквы алфавита и никогда не рвет платья… Если мне все еще не удалось убедить тебя в ее красоте, уме и осторожности, то более у меня не осталось ничего, что могло бы подтвердить мои слова, и потому у тебя нет иного выхода разрешить этот вопрос, кроме как самой приехать в замок Лесли, лично познакомиться с Луизой и самой во всем убедиться. Ах! Мой дорогой друг, как счастлива я буду увидеть тебя в этих освященных веками стенах! Прошло уже четыре года с тех пор, как я покинула пансион и рассталась с тобой; то, что два нежных сердца, столь тесно связанных узами симпатии и дружбы, так далеки сейчас друг от друга, так волнительно для меня! Я живу в Пертшире, ты – в Суссексе. Мы могли бы встретиться в Лондоне, если бы мой отец выразил желание отвезти меня туда и если бы твоя мать случилась там в то же время. Мы могли бы встретиться на водах в Бате, или Танбридж-Уэлсе, или где-нибудь еще, если б только могли оказаться в одном месте в одно время. Нам же остается лишь надеяться, что это однажды случится. Отец мой вернется к нам не раньше осени; брат уедет из Шотландии через несколько дней: им овладела охота к перемене мест. О заблуждающийся юноша! Он напрасно тешит себя мыслью о том, что смена атмосферы излечит раны его разбитого сердца! Я уверена, дорогая Шарлотта, ты присоединишься к моим молитвам о восстановлении душевного покоя несчастного Лесли – необходимого, в свою очередь, для душевного покоя твоей подруги