Леди Сьюзан (сборник) - Остин Джейн. Страница 47

Несколько часов предавалась она пению и приятным воспоминаниям, а затем встала и направилась в торговый городок М., где ее сердечная подруга содержала таверну «Рыжий лев».

Элиза немедля пошла к подруге и поведала о постигших ее невзгодах, а также выразила желание стать скромной компаньонкой в приличной семье.

Миссис Вильсон, милейшее создание на свете, лишь узнав о желании Элизы, тут же устроилась за стойкой и написала нижеследующее письмо герцогине Ф-ской, которую она среди своих знакомых более всего почитала.

«Герцогине Ф-ской

По моей рекомендации примите в свою семью молодую девицу кроткого нрава, которая любезно согласилась на Ваше общество, вместо того чтобы идти в услужение. Поспешите же принять ее из рук Вашей

Сары Вильсон».

Герцогиня, дружба которой с миссис Вильсон не знала границ, чрезвычайно обрадовалась возможности оказать ей такую услугу и, едва получив письмо, вечером того же дня отправилась в «Рыжий лев». Герцогине Ф-ской было около сорока пяти с половиной лет, и она была женщиной сильных страстей – дружила крепко, а если враждовала, то непримиримо. Она была вдовой и растила единственную дочь, которая вот-вот должна была выйти замуж за весьма состоятельного молодого человека.

Едва увидев нашу героиню, герцогиня заключила ее в свои объятия и объявила, что Элиза ей чрезвычайно полюбилась и расставаться с ней она более не намерена. Элизу обрадовало такое искреннее уверение в дружбе, и после долгих сердечных и слезливых прощаний с миссис Вильсон она последовала за ее светлостью в Суррей, в резиденцию миледи.

Всячески выказывая ей свое расположение, герцогиня представила Элизу леди Гаррет, своей дочери, которая так была ею очарована, что стала умолять о милости называться ее сестрицей, на что Элиза великодушно согласилась.

Мистер Сесил, возлюбленный леди Гаррет, часто навещая семейство, нередко находился в обществе Элизы. Вспыхнуло взаимное чувство – и Сесил, открывшись первым, склонил Элизу к согласию тайно с ним обвенчаться, а совершить это было нетрудно, ибо священник герцогини и сам был без памяти влюблен в Элизу и ради нее, решили они, пошел бы на все.

Как-то вечером, покуда герцогиня и леди Гаррет посещали некое собрание, Элиза и Генри воспользовались их отсутствием и были обвенчаны влюбленным священником.

Как же были удивлены леди, обнаружив по возвращении вместо Элизы следующую записку:

«Мадам,

Мы сочетались браком и уехали.

Генри и Элиза Сесил».

Ее светлость, едва прочитав письмо, которое и открыло ей все, впала в такой приступ ярости, что добрые полчаса потратила на то, что величала беглецов именами, упоминаемыми лишь в страшном гневе, а затем послала им вслед триста вооруженных мужчин с приказом вернуть Генри и Элизу живыми или мертвыми; в случае же, если они будут пребывать в первом из двух названных состояний, герцогиня поклялась бросить их на долгие годы в темницу и там замучить пытками.

Тем временем Сесил и Элиза бежали на континент, подальше от родной земли, где их ждали козни жаждущей мщения герцогини, которых у них были все причины опасаться.

Во Франции они прожили три года, став за это время родителями двух мальчиков. В конце концов Элиза сделалась вдовой и осталась с детьми на руках и вовсе без средств к существованию. Живя в браке, супруги тратили восемнадцать тысяч фунтов в год. Капитал Сесила составлял менее чем двадцатую часть от этой суммы, так что тратили они почти весь доход и скопить им почти не удавалось.

Элиза, полностью отдавая себе отчет в том, что дела ее крайне расстроены, сразу после смерти мужа отправилась в Англию на пятидесятипушечном военном корабле, который они с супругом построили в лучшие времена. Но не успела она сойти на землю в Дувре, держа на руках своих сыновей, как посланцы герцогини схватили ее и заточили в уютную темницу своей госпожи. Эту маленькую копию знаменитой лондонской тюрьмы герцогиня возвела специально для того, чтобы содержать собственных узников.

Едва Элиза попала в подземелье, как все ее мысли устремились к поиску спасения из него.

Она кинулась к двери, но та была заперта. Элиза бросила взгляд на окно, но на нем были стальные решетки. Поскольку обе надежды ее не оправдались, она уже было отчаялась, когда в углу камеры случайно увидела ножовку и веревочную лестницу. Элиза немедля схватила пилу и уже через несколько недель сумела отпилить все прутья решетки, кроме одного, к которому прикрепила лестницу.

Затем Элиза столкнулась с еще одним препятствием, показавшимся ей непреодолимым. Дети ее были еще слишком малы, чтобы самостоятельно воспользоваться лестницей, а спуститься, держа их на руках, было совершенно невозможно. Наконец она решила сбросить на землю всю свою одежду, коей у нее было немалое количество, и, строго-настрого приказав сыновьям ни в коем случае не ушибиться, скинула детей вниз. Сама она легко спустилась по лестнице и с радостью в сердце обнаружила своих маленьких сыновей целыми и невредимыми и даже крепко спящими.

Элиза понимала, что ее гардероб теперь придется распродать, дабы защитить от невзгод и себя, и детей. Со слезами на глазах расставалась она с этими последними свидетельствами былого великолепия, а на деньги, вырученные от продажи, купила другую, более приличествующую ей теперь одежду, кое-какие игрушки для мальчиков и золотые часы.

Но не успела Элиза обеспечить себя и детей вышеперечисленными предметами первой необходимости, как почувствовала сильный голод. И, судя по тому, что мальчики уже откусили ей два пальца, дети ее пребывали в том же состоянии.

Дабы положить конец всем этим неизбежным несчастьям, она решила отправиться к своим старым друзьям – сэру Джорджу и леди Аркур. Столько раз испытав их великодушие, она хотела испытать его и теперь.

Ей предстояло преодолеть около сорока миль, дабы достичь их гостеприимного имения, и, пройдя тридцать из них пешком, Элиза остановилась у ворот городка, где в более счастливые времена бывала с сэром Джорджем и леди Аркур. Они обычно заходили в какую-нибудь таверну и угощались холодными закусками.

Воспоминания о злоключениях, постигших ее с тех пор, как она последний раз принимала участие в таком пиршестве, охватили Элизу и на какое-то время заняли все ее мысли, пока она сидела на ступеньках богатого дома. Как только эти воспоминания закончились, Элиза поднялась и решила направиться на тот самый постоялый двор, который она с таким упоением вспоминала, и попытаться разжалобить усталых путников и получить от них милостыню.

Она только-только успела занять место у ворот, как из них выехала карета, свернула в тот угол, где расположилась Элиза, и остановилась, так как форейтор возжелал полюбоваться прекрасной панорамой. Элиза подошла к карете и приготовилась уже воззвать к состраданию ее пассажиров, как вдруг узнала сидевшую в экипаже леди и воскликнула:

– Леди Аркур!

На что дама ответила не менее изумленным восклицанием:

– Элиза!

– Да, мадам, это та самая несчастная Элиза!

Сэр Джордж, также находившийся в карете, потерял дар речи от удивления, но, обретя его вскорости, потребовал, чтобы Элиза объяснила ему, как она оказалась в таком положении. И в этот момент леди Аркур, пребывая вне себя от счастья, вскричала:

– Сэр Джордж, ах, сэр Джордж! Это ведь не просто Элиза, наша приемная дочь. Она – наш родной ребенок!

– Наш ребенок! О чем вы говорите, леди Аркур?! Вы же знаете, что никогда не имели детей! Молю, объяснитесь!

– Сэр Джордж! Вы, должно быть, помните, как отправились в Африку, оставив меня дома на сносях?

– Конечно, помню; но продолжайте, дорогая Полли.

– Через четыре месяца после вашего отъезда Бог подарил мне эту девочку, но, опасаясь вашего гнева из-за того, что у нас не родился мальчик, о котором вы так мечтали, я отнесла ее на сенокос и оставила под копной сена. Вы вернулись несколько недель спустя и, к счастью для меня, ничего не заметили. Я же, довольная тем, что так ловко устроила судьбу своего ребенка, вскоре и вовсе совершенно позабыла о его существовании, и потому, когда мы нашли девочку под копной сена, где я оставила свое дитя, я, как и вы, даже не подумала, что это может быть моя дочь; и, осмелюсь сказать, ничто раньше не вызывало в моей памяти этих событий, пока я сейчас не услышала случайно ее голос и не узнала в ней своего родного ребенка.