Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 55

Пит заметила, как изменился отец за год его жизни с Анной. Он выглядел моложе, смеялся больше, чем раньше, и бросил курить. Он также нашел работу, которую любил, и теперь стал редактором и репортером в нью-йоркском бюро крупной итальянской газеты.

Пит была рада, что после стольких лет страдания он наконец обрел жизнь, которая приносила ему удовольствие. Разве он не заслужил этого?

— Стефано, почему ты не пригласишь Пит в комнату, пока я вожусь на кухне.

— Потому что мне до обеда надо закончить перевод. Пит, помоги Анне, хорошо? Она может отрезать себе палец, как отрезает колбасу. За ней на кухне нужен глаз да глаз.

Из кухни в его сторону пролетела луковица и попала Пит в плечо.

— В яблочко! — воскликнул Стив и метнул луковицу обратно в сторону кухни. Потом он исчез за перегородкой.

Пит пошла в угол огромной комнаты, приспособленной для кухни, отделенный от остальной части стойкой из мясной лавки, радуясь возможности получше приглядеться к Анне. Пространство было заполнено сверкающими кастрюлями с медными днищами, которые выглядели так, будто ими никогда не пользовались. Сверху свисали пучки трав и цветов.

— Красиво, правда? Подруга помогла мне все это купить. Она решила, что мне следует попытаться ввести людей в заблуждение, я думаю. — Она заговорщицки улыбнулась Пит. — Я дурачила твоего отца. Но только неделю. Он полагал, что я сама делаю картофельный салат и борщ. — Она рассмеялась своим сердечным смехом.

— Не похоже, что он ходит голодный, — заметила Пит, беря нож и зрелый помидор.

— Нет, нет. Я кормлю его все время. Это польская традиция.

— Вы давно здесь, в этой стране?

— Пять лет. Я знаю, что говорю, будто пробыла пять месяцев. Английский — странный язык.

— Вы очень хорошо говорите. Почему вы уехали?

— Я художник. В Польше быть художником очень трудно, особенно если не хочешь создавать партийное искусство. Там невозможно дышать. Чтобы быть художником, душа, ум и сердце должны быть свободными, свободно парить, как гигантские птицы, или шлепнуться лицом. — Она вновь рассмеялась, и Пит подумала, что она уже давно не слышала такой легкий и радостный смех.

— Наверное, замечательно быть художником? — спросила Пит, вспомнив о том произведении ювелирного искусства, которое видела по пути в Сохо. — Создавать что-то прекрасное, чтобы другие могли оценить и при этом знать, что они тоже видят в этом красоту.

— Да! Верно, Пит. Именно это я имею в виду, когда работаю в своей студии. Поделиться своим видением прекрасного. — Она воодушевленно жестикулировала, когда говорила, большой нож, как у мясника, в ее руке рисовал в воздухе огромные дуги. — Самое лучшее на свете, когда кто-то, кого ты не знаешь, у которого нет причин любить тебя или лгать тебе, скажет, что у тебя хорошая работа, красивая работа, что она имеет значение и для него тоже. Вот тогда я знаю, почему я стала художником.

— Мне бы хотелось когда-нибудь посмотреть ваши работы.

— Хорошо. Придешь ко мне в студию. Я покажу тебе.

Потом они трудились молча. Как раз перед тем, как отнести переполненные тарелки на стол, Анна опять повернулась к Пит.

— Можно я тебе кое-что скажу?

— Конечно.

— Я люблю Стефано, и он любит меня. Мы подходим друг другу. Но я не пытаюсь занять место твоей матери, Пит. Никогда.

— Теперь я знаю.

— Но я надеюсь, что мы подружимся, Пит. Хорошо быть друзьями, правда?

— Хорошо. — Потом она удивила ее. Положив огромный нож, она заключила Пит в объятие, большое и теплое. Это было замечательно.

— Угощение готово, — позвала Анна из кухни, и они все направились к столу.

Был веселый, оживленный, смешной обед. Пит не переставала удивляться, как прекрасно смотрелись вместе отец и Анна, как они подходили друг другу.

— Ты уже закончила? — спросила Анна, когда Пит одолела только одну тарелку, с верхом наполненную едой. Она вздохнула. — Как бы мне хотелось, чтобы у меня был такой плохой аппетит. Но моя голова постоянно повторяет mangiolo, Anna, mangiolo [16].

Пит захихикала, а Стив захохотал.

— Я пытаюсь учить ее итальянскому. Кажется, не получается.

— За такое оскорбление ты должен сварить кофе.

— Я всегда варю кофе. Если б я этого не делал, ты давно бы отравила нас обоих.

Он ушел на кухню, а Пит занялась изучением женщины, которую любил ее отец. Анна не была похожа на женщин, которых знала Пит. Она никогда не встречала человека, так до краев наполненного жизнью и теплом. Смех буквально лился, улыбки согревали воздух вокруг нее. Это была женщина, которая уютно чувствовала себя в своей собственной коже. Пит пришло на ум, что ей хотелось бы привести сюда Джесс, чтобы познакомить с Анной, которая, не будучи классической красавицей, развила свой собственный тип красоты, нечто вроде внутреннего огня, который согревал все вокруг нее.

Она поняла, как ей нравится быть здесь, и ругала себя за то, что так долго откладывала свой приход. Приятно чувствовать себя частью светящегося круга любви этих двух людей. Папа так заслужил это, и она была рада за него.

Но как печально, что у мамы никогда в жизни не было такой простой и безмятежной любви.

В тот вечер Пит поздно вернулась домой, размягшая от хорошей еды, прекрасного вина и превосходной компании. Последний остаток гнева на отца исчез.

Джозеф еще не ложился спать, когда она пришла. Он кивал над книгой, пытаясь не заснуть. Он всегда старался дождаться ее, хотя ему это не всегда удавалось.

— Где ты так долго была, дорогая? — спросил он, вставая, чтобы потянуться.

— Просто выходила, дедушка, — ответила Пит, желая избежать сцены. Потом передумала. Пора ему посмотреть фактам в глаза, что у нее есть отец, что она любит его и что она собирается его навещать. — Я обедала с папой и Анной.

Джозеф был весь внимание, сон его как рукой сняло. Он зашипел, и буквально через несколько секунд его лицо стало красным, как вишня.

— Ты… ты с этим ублюдком? Пит, зачем… зачем ты это сделала? Как ты могла предать свою мать?

— Сядь, дедушка.

— Нет. Я…

— Пожалуйста. Сядь и дай мне рассказать тебе.

Даже спустя столько времени Джозеф по-прежнему злился на Стива. Но любовь к внучке перевесила его гнев, и он увидел нечто такое в ее лице, что никогда не замечал раньше. Решимость. Поэтому он согласился сесть и выслушать ее, чтобы не отдалять единственного человека, которого ему осталось любить.

Пит рассказала ему об Анне, каким счастливым выглядит отец, особенно как она рада за него.

— Он заслужил это, дедушка. И это не обидит маму, действительно не обидит. Она теперь за пределами этого.

— Я знаю, — вздохнул он. — Если мы не смогли ей помочь, мы не сможем ее сильно обидеть.

— Мы можем ее только любить, дедушка, и будем любить ее всегда.

— Да. Всегда.

Видя, что он не собирается взрываться при упоминании имени Стива, Пит решила сделать следующий шаг. Она пошла к себе в спальню и достала флакон.

Как только Джозеф увидел его, он был готов схватить фигурку и выбросить в окно.

— Взгляни на него, — с усмешкой сказал он. — Ты понимаешь, что он мог бы значить для твоей мамы.

— Но это прошло, дедушка. Теперь он ей не поможет.

— Возможно, но…

— Никаких но, дедушка. Сейчас я знаю, почему у папы не хватило сил продать его. И я тоже не собираюсь этого делать. — Она рассказала ему всю историю Коломбы и о наследстве в виде бесценных ювелирных украшений, которые были украдены ее дядей, о поиске, который привел Стефано Д’Анджели в Америку, превратив его в Стива, и о годах потерянной надежды и мечты.

— Папа сказал, что я могу продать его, но у меня рука не поднимается пойти на это, дедушка. Понимаешь? Он дает мне нечто такое, чего у меня никогда прежде не было, — прошлое, наследство. А может быть, даже состояние.

Джозеф всю жизнь работал, помогая создавать красивые украшения, и его не могла не увлечь романтика и загадка этой истории. И флакон… Он взял фигурку в свои большие старые умелые руки, нежно перевернул ее, как возлюбленную, ласково погладил драгоценные камни и золото.