Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 73

Пит с признательностью улыбнулась. Стройный блондин улыбнулся ей в ответ, а более крупный бросил на нее долгий пристальный взгляд, в котором чувствовалось подозрение. Когда Пит прошла мимо него, она разглядела отросшую дневную щетину, которая вместе с одеждой — толстым шерстяным свитером под курткой хаки с какими-то нашитыми на ней знаками отличия — подчеркивала его суровую внешность. Военные действия во Вьетнаме только недавно кончились провалом. Последние войска были вывезены на вертолетах, стартовавших с крыши американского посольства в Сайгоне, когда народная армия вошла в город. Но Пит уже читала о ветеранах войны во Вьетнаме, возвращавшихся в состоянии сильного стресса. Вероятно, и этот сердитого вида мужчина лечится в клинике от последствий войны, подумала Пит. Она помедлила, поддаваясь искушению выразить свое сожаление по поводу того, что ко многим вернувшимся ветеранам относятся как к париям. Но, полагая, что наскоро придуманная реплика вряд ли может что-то изменить, она побежала догонять мать.

Когда полоса пляжа, принадлежащая клинике, кончилась у забора, Беттина развернулась и пошла обратно. Несколько минут они молчали. Пляж опять был безлюден. Мужчины ушли.

Наконец, глядя перед собой, Беттина сказала:

— Ты тоже несчастна, Пьетра. Что случилось?

— Ничего, мама. У меня все прекрасно.

— Моя дорогая, мне лучше, я становлюсь сильнее. Тебе не нужно оберегать меня.

— Но, мама…

— В твоих глазах печаль, несколько потерянный взгляд. Ты не можешь скрыть это от меня, Пьетра. Я… как рыбак, смотрящий на небо и чувствующий приближение шторма. Это малая часть того, что я ежедневно вижу в зеркале.

Пит была потрясена. Неужели они так похожи? Конечно, ее мать могла точно видеть то, что скрывается внутри. Но какое это имело значение для ее собственного будущего? С того самого вечера, когда отец рассказал ей о бабушке, любившей драгоценности, Пит всегда нравилось думать, что страсть и талант у нее в крови от Коломбы и они определяют ее судьбу. Но насколько кровь матери может определить ее жизнь? Поэтому она так стремилась увидеть мать здоровой.

Поможет ли это сейчас, подумала Пит, если она откровенно расскажет о своих огорчениях? Она размышляла над словами Джесс, сказанными давным-давно, что Беттине, вероятно, полезно чувствовать себя матерью, на которую можно положиться, а не обращаться с ней постоянно, как с легко бьющейся вещью.

Пит боялась сделать шаг. Она не могла вести себя, как ребенок, не могла опереться на мать. В ее хрупком состоянии маме самой нужна вся ее сила.

— У меня все в порядке, — сказала Пит. — Небольшие проблемы, но у кого их нет?

Прямо перед воротами Беттина остановилась и еще раз посмотрела на дочь.

— Ты такая красивая. Если б только ты не была так красива, знаю, ты была бы в безопасности.

Как многое из того, что говорила Беттина, эти слова тоже были окутаны тайной, которую Пит не пыталась открыть.

А потом шанс исчез.

— Пойдем, — сказала Беттина. — В комнате отдыха будет чай. И если я буду хорошо себя чувствовать и прекрасно выглядеть, они могут мне дать даже кусочек торта.

Когда в сумерках Пит ехала обратно в Нью-Йорк, она все время думала о том моменте, когда мать, почувствовав, что она несчастна, предложила ей утешение. Неужели она допустила ошибку, сочтя, что должна продолжать скрывать свои собственные тревоги и огорчения? Возможно, шанс сделать прорыв в ее сознание потерян.

Нет. Если только у мамы будет продолжаться улучшение, они смогут поговорить, по-настоящему поговорить. Пит фантазировала, как хорошо будет иметь кого-то, кто даст совет, выслушает ее заботы, успокоит. Как замечательно вновь обрести мать.

Глава 3

Приехав утром на работу, Марсель Ивер нашел на своем столе телеграмму из Парижа из своего магазина на Вандомской площади. В телеграмме сообщалось, что менеджер парижского магазина, имея дело напрямую с агентом по продаже недвижимости недавно умершего коллекционера, сумел приобрести десять редких украшений, созданных Рене Лаликом, известным ювелиром, чьи творения в стиле «ар нуво» на рубеже веков были предметом повального увлечения.

Марселю предварительно рекомендовалось продать эти украшения и поручить менеджеру заняться этим. Однако сейчас он ужаснулся цене, которая была за них заплачена. Слишком поздно он понял, что не следует давать своему представителю карт-бланш, что он должен был установить предельную сумму затрат на покупку. Так поступил бы его отец. Нет, поразмыслив еще, он пришел к выводу, что отец никогда бы не поручил такую важную сделку кому-то еще. Он сам бы вел все дела.

Марсель размышлял, как бы отец ответил на вопросы, поставленные менеджером в этой телеграмме? Хочет ли месье Ивер продать драгоценности в парижском магазине, или он считает, что их нужно переправить в Нью-Йорк, где выручка от продажи может быть значительно выше? Или лучше положить драгоценности в хранилище на некоторое время и посмотреть, насколько ценятся произведения в стиле «ар нуво»?

Марсель размышлял. Магазин на Вандомской площади давно считается главным, а парижане особыми ценителями Лалика. Но сейчас торговля лучше шла в Нью-Йорке.

Что сделал бы отец?

Прошедшие три года были мучением для Марселя. Сначала был шок, когда он узнал, что отец угасает, кошмарная гонка в стремлении перенять как можно больше, пока еще было время, а после смерти отца он силился взять на себя многочисленные функции, с которыми умудрялся справляться один Клод Ивер. Отец лично следил за делами в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, совершая дальние поездки, чтобы приобрести у поставщиков самые лучшие камни, — посещая в Таиланде рубиновые шахты, ведя переговоры с алмазным картелем в Йоханнесбурге, покупая камни у индийских махарадж, которые лишились части своей огромной собственности, когда страна избрала демократический путь развития, и поэтому продавали драгоценные камни, которым было сотни лет. Марсель вряд ли мог выдержать темп, заданный отцом. Пытаясь работать как отец, Марсель обнаружил, что Клод Ивер «носил свой кабинет в шляпе». Его личные контакты в мире добычи драгоценных камней, торговли и ювелирных аукционов были такой засекреченной обширной сетью, что у него просто не хватило времени передать все сыну. Не мог он передать ему и свое желание, и готовность заниматься этим бизнесом, тонкую хитрость, которая все больше нужна в теперешней ситуации. Поставка высококачественных камней сократилась. Лучшие старые выработки — рубинов в Индии, изумрудов в Колумбии, сапфиров в Бирме — давным-давно истощились. Новые шахты чаще всего были расположены на территориях, где действовали партизаны и шли войны, особенно в Юго-Восточной Азии.

Спрос был тоже невысок. Недавно закончившийся конфликт во Вьетнаме ослабил американскую экономику, сократив тем самым приобретение предметов роскоши. Марсель сомневался, что фермер из Джорджии, занимавшийся выращиванием арахиса, который только что был избран американским президентом, быстро повернет ситуацию к лучшему. Конечно, ничто не остановит богатых от трат, однако даже они легче расставались с деньгами, когда кругом царило беззаботное, бесшабашное настроение. Бухгалтерские книги «Дюфор и Ивер» по-прежнему свидетельствовали о доходе, но это было не благодаря здоровой, постоянно растущей прибыли, которая преобладала во времена Клода.

Марсель не раз пожалел, что отец отказался продать дело Антонио Скаппе, хотя по-прежнему считал своим долгом оставаться верным этому решению. В любом случае Марсель был уверен, что возможность упущена. Скаппа написал дочери одно-единственное письмо вскоре после ее приезда в Америку, которое Андреа со смехом перевела Марселю. Антонио писал, что никогда не простит дочери «ее переход к врагу, подобно проститутке, следующей за войском». С тех пор связь между ними прекратилась. Тем временем цепь магазинов «Тесори» росла скачками, новые филиалы открылись в Рио, Гонконге, Каракасе, Западном Берлине, словно Скаппа хотел продемонстрировать дочери, какую ошибку она совершила. Ему еще предстояло открыть конкурирующий магазин в Нью-Йорке, и Марсель предполагал, что так и произойдет в конце концов. «Тесори» больше не нужно поглощать «Дюфор и Ивер».