Тайна «Прекрасной Марии» - Эштон Лора. Страница 3

Поль подумал про себя с удовольствием, как было бы хорошо, если бы вся семья была дома. Фелисия приедет из школы домой в июне. Сестры-настоятельницы наверняка согласятся с тем, что на каникулах ей лучше побыть дома с матерью.

Поль слегка кашлянул, чтобы привлечь внимание семьи. Потом он кивнул Салли и сказал:

— Дорогая, я должен сделать небольшое объявление.

Салли опустила вилку на стол и с удивлением посмотрела на мужа. Было бы очень приятно, если бы он сначала сделал это «объявление» для нее, а потом уже для всех.

— Знающие люди обратились ко мне с просьбой баллотироваться в Конгресс представителем от первого округа.

Тетя Дульсина удивленно крякнула.

— И я полагаю, — осторожно продолжила Салли, — что ты уже принял решение.

— Разумеется. Иначе я не стал бы об этом говорить.

Салли открыла было рот, чтобы что-то еще сказать, но передумала и сидела с таким видом, будто прикусила язык.

— Видишь ли, Дэнис, — продолжал объяснять Поль, обращаясь к единственному мужчине за столом, — открытие движения по новым северным дорогам повлекло за собой снижение потока пассажиров на речном транспорте в Новом Орлеане. Пока это не слишком серьезно, однако в определенных кругах опасаются, что это процентное соотношение будет меняться, и не в пользу речников. Новый Орлеан зависит от речного транспорта, и если пострадает штат, то будем страдать и мы, и другие землевладельцы. Мистер Превест, между прочим, был одним из тех, кто обращался ко мне. Я подозреваю, что демократы «подослали» его ко мне, зная о наших с ним дружеских отношениях. Ни наша «Прекрасная Мария», ни «Алуетт» Превеста не будут в выигрыше, если речной порт закроется. Новый Орлеан обязан продолжать развивать деловые контакты и бизнес.

— Хорошо, но я не понимаю, что ты можешь сделать для этого, — сказала Холлис.

— Давайте скажем так: пришло время для экономических реформ, — ответил Поль.

Дэнис усмехнулся.

— Ты, пожалуй, единственный честный человек, которого они могли найти. У Луизианы печальная репутация самого коррумпированного штата в стране. А это плохая реклама для судоходных компаний.

Холлис никогда не разбиралась в политике, поэтому глубокомысленно замолчала. Тестут убрал ее тарелку и поставил десерт — пралине со сливками.

— Я полагаю, — изрекла она, — за обедом не о чем больше говорить, кроме как о политике. Это как на любой вечеринке: не важно, что это за праздник и где он происходит, но все мужчины в один прекрасный момент соберутся в библиотеке и будут курить там сигары.

— Без сомнения, ты права, — язвительно заметила Салли. — Я считаю, потребуется огромное количество сигар, чтобы сделать правительство штата способным на реформы.

— Все-таки мне нужно баллотироваться, — сказал Поль. — Республиканцы выдвинули Жильбера Беккереля.

Салли вдруг уронила вилку, и она громко звякнула о пустую тарелку. Мама Рэйчел подозрительно посмотрела на Салли.

— Беккерель — банкир, — продолжал Поль, — и у него есть деньги, а человеку с деньгами нужно противостоять. И я не желаю уступать Беккерелю. Он ненадежен, да и интересы штата его не особенно волнуют. Если мы хотим, чтобы что-то изменилось, мы не должны пускать Беккереля нашим представителем в Вашингтон.

— Вашингтон? — заскучавшая было Эмилия встрепенулась. Она слушала разговоры взрослых в пол-уха, но уловила важность и значительность последнего предложения.

— Уехать из «Прекрасной Марии»?

Эмилия своим детским умишком не могла понять, как это вообще можно захотеть уехать из родового поместья. Для нее это было началом и концом света одновременно.

— И уехать в Вашингтон без меня? — запричитала она.

Для малышки «Прекрасная Мария» и папа были понятиями неразделимыми и составляли смысл ее мира и жизни.

— Но я ведь уеду не на весь год. Конгресс заседает с декабря по март.

— А что он делает в остальное время?

Эмилия вообще-то не была уверена в том, что знает, что такое Конгресс и почему он где-то заседает.

— В остальное время он врет своим избирателям, — фыркнул Дэнис. — Хотя к папе это, конечно, не относится.

— Разумеется, нет, — сказал Поль. — Поэтому мы и против Жильбера Беккереля. Салли, да что с тобой?

Салли гневно смотрела на мужа.

— Я просто весьма удивлена.

Поль не стал задумываться над тем, удовлетворяет его этот ответ или нет, и повернулся к Эмилии.

— Очень скоро ты вырастешь и станешь ходить в школу в Новом Орлеане, как твои старшие сестры.

Эмилия смотрела на отца с неподдельным ужасом.

— Я должна это делать?

— Ты должна научиться вести себя как леди, — сказала Холлис.

— Да? А ты ведь тоже ходила в школу, но я не думаю, что ты ведешь себя как леди. Я видела, как ты целовалась с…

— Эмилия! — воскликнули в один голос Холлис, Салли и Мама Рэйчел.

— Можно мне будет взять с собой Мимси? — тут же невинно спросила Эмилия, меняя тему разговора.

Мимси была внучкой Мамы Рэйчел, и ее готовили быть в будущем личной горничной Эмилии.

— Да, разумеется, — ответил Поль. — И очень скоро в «Прекрасной Марии» появится еще одна подруга для тебя и твоих сестер. Я получил письмо из Франции от моего старинного приятеля Жюля Скаррона. Я его не видел с дней нашей юности, но он мой очень хороший и близкий друг. Жаль, но сейчас ему совсем плохо, он при смерти и попросил меня присмотреть за его дочерью Аделью.

Эмилия и тетя Дульсина явно заинтересовались.

— Разумеется, я написал ему, что в этом случае она должна приехать сюда. Люсьен будет сопровождать ее.

— Конечно, — отозвалась Салли.

Она прекрасно знала об Адели. Поль был уверен, что это целиком и полностью забота Салли. А что касается управления поместьем или борьбы с Жильбером Беккерелем — о, это чисто мужское дело! Поль даже не счел необходимым предупредить ее заранее о своем решении, он обошелся с ней как с пятилетней девчонкой. И скандал послужил бы ему хорошим уроком.

Поль, от которого не укрылось возмущенное настроение супруги, демонстративно равнодушно захрустел пралине и спросил Салли, чем она занималась сегодня.

— Я рисовала, — резко ответила та.

Занятия живописью были для Салли чем-то вроде «отдушины», попыткой избежать каждодневных многочисленных стрессов.

— Небольшой эскиз. Посев сахарного тростника, — добавила она несколько вызывающим тоном.

Поль раздраженно посмотрел не нее. Он считал, что посев сахарного тростника — предмет не достойный того, чтобы его изображали на холсте, да еще если картину рисует леди. Поль неоднократно говорил об этом Салли и хотел повторить то же самое и сейчас, но передумал. Все-таки обед — это время для единения семьи, а сделать жене замечание он всегда успеет.

Салли вновь принялась за десерт, но уже без всякого аппетита. У нее словно ком застрял в горле. Она думала о том, что чем дольше они были женаты с Полем, тем меньше Салли понимала, что, собственно, Поль в ней нашел. Он — человек педантичный, она — совсем наоборот. Когда Поль стал ухаживать за ней, то говорил, что его покорила живость и непринужденность поведения Салли. С годами он стал воспринимать это как ребячество. «Боже мой, что мы тогда наделали! — думала Салли. — Не ведали, что творили!»

Отец Салли был крупным землевладельцем, жили они в Чарлстоне, Южная Каролина. И тогда Салли казалось, что Новый Орлеан — это где-то на краю света. В шестнадцать лет она вышла замуж за Поля, который привлек ее внимание симпатичной внешностью, серьезностью и хорошими манерами, что очень выгодно отличало его от молодых людей Чарлстона, которых она знала, — и, конечно, тем, что он искренне любил ее.

Однако в Новом Орлеане, креольском штате, Салли почувствовала себя одиноко. Не то, чтобы там были другие «американцы», но креолы, как гордо называли они себя, очень любили выдавать своих дочерей за богатых. А Поль де Монтень был сам креол, и с деньгами, поэтому гранд-дамы Нового Орлеана не могли понять, зачем ему потребовалось вводить в дом «американскую» девушку, а не одну из достойнейших дочерей Нового Орлеана. Прошло немного времени с момента их женитьбы, и несколько разочарованных тетушек нашептали Салли, что у ее мужа имеется любовница — мулатка, одна из «цветных» Нового Орлеана. Это было вполне приемлемо в тех краях, и креольские супруги просто притворялись, что не замечают, амурных делишек своих мужей на стороне, ведь они просто-напросто не могли ничего с этим поделать. Однако Салли, рожденная в Каролине, была тогда глубоко оскорблена, уязвлена.