Майами - Бут Пат. Страница 43

— Не здесь, — шепнула она.

На краткий миг вернулась реальность, вонзившись кинжалом в бархатную магию страсти.

Они все еще стояли на коленях, держались за руки, сгорали от ужасного желания, но теперь требовалось принять решение.

Огромный дом, возвышавшийся за ними, был залит светом в сгущавшейся темноте. Дальше, влево, сияющий океан мягко бился волнами о берег. Но там, вправо, было уже темно. Теннисный павильон не был частью праздника. Роб поднялся. Он потянул ее за собой, и она улыбалась ему улыбкой сообщницы, любовницы. Он шел быстро, ведя ее за собой в сумерках, и молился какому-то языческому божку, какому-то чужому богу, чтобы эти минуты длились вечно. Впереди смутно темнели очертания здания, его каменные колонны толщиной с дерево. Он провел ее по ступенькам веранды, они пробирались мимо шезлонгов и столиков, где «зрители» обычно потягивали чай со льдом. Двойные двери не были заперты. Он обернулся, чтобы взглянуть на нее. Она стояла в лунном свете, и ее лицо горело совершенством. Она двигалась с естественной грацией, откинув назад голову и позируя так, как умела делать только Лайза Родригес. У него перехватило дух, чего она и добивалась, и ее рука стиснула его руку, словно пообещав себя ему.

Его пальцы зашарили по дверной задвижке. Внутри него не осталось воздуха. В горле пересохло, желудок сжался в клубок, более тугой, чем петля висельника. Он никогда еще не чувствовал ничего подобного. Медленное блаженство Божьей любви было спокойным, мягким. А тут неистовое, редкостное и радостное возбуждение огненной битвы, сражение за высшее блаженство здесь, теперь, а не в той жизни, что за порогом смерти. Он старался сделать глоток. Он старался держаться на плаву в ревущей адреналиновой реке, что с шумом неслась внутри него. Он старался не думать об огромной, пульсирующей части его, боровшейся с плотной материей его трусов.

Она стояла совсем близко от него в лунном мерцании. Ее запах вливался в его ноздри. Рука нежно протянулась к его ягодицам. Вот он нашел защелку, и внутри их встретила уютная роскошь теннисного павильона Мери Макгрегор Уитни. Просторная и мягкая софа, обитая ситцем, царствовала в комнате. Слева находились душ и сауна. Справа мраморная мозаичная ванная и кабинки мистера Стима. В задней части помещения, под высоким окном, окаймленный двойными пальмами, стоял мраморный стол для массажа, мраморный цоколь которого выглядел так, словно приплыл через столетия из Сената в Древнем Риме.

Он повернулся к ней. Сейчас шла не его игра. Она стояла и глядела на него, оглядывая с ног до головы, потом медленно улыбнулась. Его грудь вздымалась. Ноздри трепетали. Он все еще держал ее за руку — ладонь горячая, хватка неровная, то слишком жесткая, то слишком мягкая, в ней чувствовалось отчаяние неопытного любовника. Но уже по напрягшейся ткани его штанов она могла видеть его бешеное желание. Он стремился к ней, жаркий и большой, и более умелый, чем его владелец мог предполагать своим незрелым умом. Она вздохнула, наслаждаясь этим моментом. Он стоял перед ней — нежданный, незаслуженный, но такой желанный. Разумеется, костюм на нем был ужасен. Слишком тесный, слишком новый и слишком, слишком дешевый, но это делало его даже лучше. Это говорило ей, что Роб Санд мало смыслил в тех вещах, в которых разбиралась она, не нуждался почти ни в чем из того, в чем нуждалась она, за исключением самой важной вещи вообще. Она шагнула к нему, встала рядом, очень близко, и ее груди расплющились о грудную клетку Роба. Она обвила руки вокруг его тонкой талии и шепнула.

— Я хочу показать тебе небеса здесь, на земле.

Он трясся от желания в ее объятьях. Она явственно ощутила, как задрожало его тело после ее слов. А еще она чувствовала мамонтово свидетельство его эмоций. Оно было твердым как сталь, уткнувшись в верхнюю часть ее живота, и хотя она стояла тихо, и он тоже не шевелился, беспокойная плоть его, заключенная в неволю и оттого сердитая, бушевала за тканью его брюк, за хлопком ее платья.

Она опустилась на колени. Все это время она не отодвигалась от него и сползла вниз по его телу, как вода душа. Ее губы проехались по переду его рубашки, по пряжке ремня, остановившись в миллиметрах от той его части, к которой она стремилась. Долгие секунды она стояла так, ее руки прижались к тугим мускулам его зада, подвигая к ней его таз, захваченный в объятья ее рук. Ее щека лежала на брюках. Материя нагрелась от огня, бушевавшего под ней. Она подвинула свое лицо к нему, и у нее перехватило дыхание, когда он двинулся к ней навстречу. Она поняла тайну Роба. Она могла сказать, что он был огромен, гораздо больше, чем все, что ей доводилось видеть в жизни. Внезапный страх просочился в восхитительный меланж ее чувств. Сможет ли она справиться с таким? Можно ли вообще что-то сделать. Ооохх. Стон вырвался из глубины ее запекшейся глотки, а ее руки зашарили, отыскивая молнию. Она расстегнула ее, испуганная тем, что сейчас обнаружит, взволнованная предвкушением блаженства. Спортивные трусы словно взрывом выбросило в щель, натянутые до предела, потому что их ткань все еще силилась удержать его. Казалось, в любую секунду они лопнут и отпустят своего пленника, чтобы тот напал на ее лицо. Но в то же время она желала этого больше жизни, больше воздуха.

Роб не в силах был это выдержать. Он протянул руку и освободил себя. Лайза отпрянула, когда он выскочил на нее, и у нее заныло под ложечкой, когда она увидела его. Он был длинным, ох, таким длинным, длинней, чем расстояние от верхней части ее лба до того места, где ее лебединая шея встречалась с плечами. И он был толстым, очень толстым, толще ее запястья, шире, чем ее широко открывшийся рот, когда она взглянула на это чудо в панике изумления. Заинтересованная, она дотронулась до него. Жаркое прикосновение опалило ее пальцы. Она почувствовала, как кровь циркулирует внутри него, сияющая кожа туго напряглась, словно барабан, вокруг его страсти. Она протянула руку к его основанию, к пропитанным потом волосам, а затем еще ниже, вглубь, в остро пахнущие джунгли между его ногами. Она вдыхала мускус его мужественности, наслаждалась диким ароматом неукрощенной юности… Ее сердце воспарило…

— О, Роб, — бормотала она, едва ли сознавая, что хочет этим сказать, но желая слышать звук собственного голоса, подтверждавший ей, что все это правда, а не какой-то лихорадочный сон. Ее пальцы проследили огромные очертания, замедляя движение на тугих венах, изумляясь стальной крепости, упругой напряженности его округлого окончания. Она прижала к нему свои губы, и его руки беспомощно двинулись к ее затылку, молчаливо умоляя ее проделать ту вещь, которую она так сильно хотела. Она встала на колени, сделала глубокий вдох и вложила горячую округлость себе в губы. Она коснулась его языком. Остановила язык там, в почтении, возле отверстия, не двигая, просто давая ее влаге соединиться с его влагой, чтобы жар их тел раздул в горне их общее пламя. А затем ее язычок пришел в движение. Он описал маленький кружок вокруг кончика, однако вскоре, возжаждав его, она буквально распласталась по нему, хлестала языком, лизала, сначала деликатно, словно леди, а затем жадно, словно голодный ребенок, каким она и была. Она пососала его кончик, а затем пробежала языком по его бокам, покусала губами у корня и побежала снова вверх до кончика с его фонтанчиком расплавленного желания. Стонущий рык раздался из глубины его гортани, и она почувствовала как его руки напряглись у нее на затылке, жаждущие следующего ее шага, но слишком деликатные, чтобы принудить ее к этому. Она глядела вверх на него, пока ее язычок услаждал его. Его голова в самозабвении откинулась далеко назад. Он был все еще одет для приема, аккуратный в своем жутком костюме, но теперь его центр обнажился ей. Скоро он окажется внутри ее тела, протиснувшись в место, куда едва войдет, и она расколется пополам ради него, и боль будет позолотой на прянике ее экстаза.

— Нет! — Его нелепое бормотание остановило ее на самом пороге. Он смотрел на нее вниз, лицо исказилось от боли. — Я не могу!