Свадьба в Катманду - Агишев Одельша. Страница 4

Прищуренный в усмешке взгляд его маленьких, сероватых и неожиданно зорких глаз из-под седых пучков бровей смутил Игоря.

— Да нет. Я просто так спросил.

— Просто так? Ну-ну…

Этот короткий и вроде бы совсем незначительный разговор не остался без последствий.

Игоря все-таки сморило, он уткнулся лбом прямо в стекло самолетного окошка. А когда внезапно очнулся, то увидел прямо перед собой, за крылом заходящего на посадку самолета, уже не холмы, а какую-то сине-черную, грозно надвигающуюся из облачной дымки и заслонившую весь горизонт стену. Она находилась еще неблизко, но была такой массивной, ее каменные складки так круто и мощно возносились вверх, что Игорь сразу ахнул в догадке: «Гималаи!»

Да, это были они, высочайшие на планете горы, обрывающиеся сюда, в долину, великой и страшной стеной.

А в безлюдном аэропорту Катманду была еще ночь. В высокой апрельской траве горели посадочные огни и оглушительно звенели цикады.

Прилетевших встретил у трапа сухощавый, сутуловатый мужчина лет пятидесяти в традиционном непальском костюме: узкие брюки, рубашка навыпуск, пиджак и шапочка-топи.

— Намастэ, Энгельбах-бадже [1], — сложив ладони лодочкой, поклонился он.

— Намастэ, Шарма-ба, — отвечал Энгельбах, привычно повторяя тот же жест.

Они обнялись и, похлопывая друг друга по плечам, оживленно заговорили на непали. Было видно, что они давно и хорошо знают друг друга. Но вот Энгельбах снова перешел на обычный, принятый в подобных экспедициях английский:

— Позвольте, Шарма-ба, представить вам нашу команду.

— Лучше потом, позже, — вскинул руку Шарма. — Прошу.

К трапу мягко подкатил микроавтобус «тойота».

— О вашем багаже позаботятся, — предупредительно сообщил Шарма, и через минуту они уже мчались в коридоре ночной листвы, мимо редких огней, мимо смутно поблескивающих в темноте рисовых полей, залитых водой, мимо редких темных хижин под соломенными и черепичными крышами.

— Мы едем в отель? — спросил Энгельбах.

— Нет, бадже. Если не возражаете, вы все остановитесь в моем доме, — ответил Шарма.

— В вашем доме?

— Да. В отеле вас обязательно узнают, Энгельбах-джи.

— Ну, вы преувеличиваете мою известность, — отмахнулся Энгельбах. — А потом, если даже узнают, что тут такого? Я провел здесь в общей сложности лет десять своей жизни, и у меня, конечно, наберется несколько десятков друзей и знакомых, но вы не хуже меня знаете, что все они вполне порядочные люди… Не слишком ли много предосторожностей, Шарма-ба?

— Я думаю, нет, Энгельбах-бадже.

Голос Шармы прозвучал с такой серьезностью, что все переглянулись и примолкли.

Особняк доктора Шармы, прятавшийся в цветущей мимозе, был старой постройки, из потемневшего кирпича, без украшений, но внутри оказался довольно вместительным. Для каждого гостя нашлась отдельная комната с диванчиком, кувшином для умываний и постелью на полу, под москитной сеткой. Двое молодых людей молча разнесли по комнатам багаж гостей и скрылись. Других домочадцев не было видно, дом спал. Доктор Шарма вполголоса предложил гостям завтрак, но все отказались, и было решено вначале доспать час-другой. Пока шло это совещание, Игорь через головы спутников успел разглядеть кабинет хозяина, набитый книгами, бронзовыми статуэтками, яркими обрядовыми масками, буддийскими картинами-танка [2] на шелку, и, заметив белый кнопочный телефонный аппарат на письменном столе, машинально взглянул на часы. Нет, звонить, конечно, было еще рано. Да и нужно ли звонить? Можно ли туда звонить? Как вообще такое могло прийти ему в голову?!

У себя в комнате Игорь подошел к окну. Стекол не было. Он распахнул резные, причудливого рисунка ставни, и запах мимозы в комнате усилился. Светало. За небольшим садом виднелся берег мелкой мутной речки, за ней раскинулись холмы с террасными клочками полей на склонах. В стороне, в тяжелом массиве листвы, тускло сияла позолоченная крыша какого-то храма.

— Неужели я в том самом Катманду? — тихо спросил Игорь.

…Непальцев в Ташкентском историческом институте было человек десять — в основном парни да пара девушек: все худенькие, невысокие, черноглазые, белозубые и очень вежливые. Учились и стажировались они на разных факультетах, но жили все вместе, в соседних комнатах общежития. Они никогда не пропускали занятий, все лекции тщательно записывали и очень старательно, хотя и коряво, говорили по-русски.

На институтские дискотеки на шестом этаже старого корпуса они приходили также все вместе — в отутюженных костюмчиках, галстуках, а девушки — в ярких цветастых сари. В первое время так тесной кучкой и простаивали все вечера напролет, пока остальные студенты отрывались в диско или вэйве. И всегда впереди всех, чуть отдельно, стоял такой же невысокий, но чем-то отличный от земляков молодой человек. Был он молчаливей других, степенней, реже смеялся, и когда неторопливо поворачивал голову и останавливал на ком-то немигающие, спокойные глаза, то на взгляд этот обязательно оборачивались. Впрочем, во всем остальном он был такой же, как другие его земляки, — открытый, дружелюбный. К тому же он всегда охотно платил за всю обедающую с ним в столовой компанию, что очень нравилось нашим студентам.

Именно он на очередном вечере, когда из динамиков зазвучал полузабытый плавный «Университетский вальс», которым по традиции открывали дискотеку, который студенты всегда встречали свистом и который только изредка осмеливалась танцевать какая-нибудь пара девушек, да и то они не танцевали, а стеснительно топтались где-нибудь в уголке зала, — именно он твердым шагом пересек еще почти пустой зал и, остановившись перед Викой, отвесил ей молодцеватый гвардейский поклон. Вика, ожидавшая запаздывающего Игоря и приготовившаяся отмочить с ним пару таких рок-н-роллов, каких ТашГИ еще не видел, ничуть не удивилась. Она повернулась к непальцу, сделала легкий книксен, и он подал ей руку.

Он был на полголовы ниже нее, но вальсировал мастерски: идеально прямо держал спину, отменно скользил по паркету и твердой рукой вел партнершу по замысловатой траектории вращения, а другую руку картинно отвел себе за спину.

Свист давно стих, в зале царил старинный, трогающий сердце ностальгией вальс, и одинокая пара кружилась по истертому паркету под тяжеленными бронзовыми люстрами сталинских времен. Вика плыла, чуть клоня голову и улыбаясь. Для ожидавшихся рок-н-роллов она надела открытую маечку с серебряными блестками и короткую шелковую юбку, которая легко развевалась, открывая Викины бедра и черные обтягивающие трусики. Странно, но и это все ей тоже шло: забытый тихий вальс она соединяла в своих движениях с этими полудетскими юбкой и маечкой, а ее обнажающиеся с каждым поворотом смугло-розовые бедра и узенькая полоска трусиков только украшали церемонную застегнутость партнера. В какие-то мгновения могло показаться, что это строгий, старомодный отец привел на первый бал переросшую его на полголовы и все еще не простившуюся с детскими бантиками дочь.

Такими их и увидел Игорь, вошедший в зал. Удивился и засмотрелся вместе со всеми: очень уж хороша была его Вика, тихо улыбавшаяся чему-то, рядом с непроницаемым, почти суровым кавалером, который вел ее так строго, бережно и точно, как Игорь никогда не умел.

— Он что, учитель танцев? — спросил Игорь.

— Да нет, что ты, — ответил ему всеведущий Марат. — Говорят, он принц.

— Принц?

— Ну да, настоящий непальский принц. У них же там королевство, так вот он то ли сын, то ли брат, то ли племянник короля. Правда, здесь он на учебе, поэтому своего звания не афиширует, не положено. Нарайян и Нарайян. Стажер востфака. А между прочим, вон те двое из их группы — его телохранители.

— Серьезно?

— А ты попробуй задень его, они тебе такое кун-фу устроят — по частям собирать придется.

Игорь присмотрелся к непальцам. Действительно, двое из них выделялись на фоне остальных — не ростом и весом, а осанкой, покатыми, утяжеленными плечами, которые безошибочно выдают основательно тренированных людей.