Принцесса вандалов - Бенцони Жюльетта. Страница 13

Молодой герцог был истинным внуком Генриха IV, у него было мало способностей к дипломатии, зато бесстрашия не занимать. Он мигом примчался к лотарингцу, и ему не понадобились долгие объяснения, когда он обнаружил, что лагерь свернут! Догорали последние головешки под кухонными котлами, а сам Карл IV был уже далеко. Бофору удалось, однако, поймать сержанта, который явился поторопить отстающих, и ему не стоило больших усилий заставить его заговорить.

Сержант был простым человеком и выложил все без обиняков:

– Не стоит на нас сердиться, господин. Мазарини заплатил дороже, чем вы. Вот мы и возвращаемся к себе обратно. А чего вы хотите? Жить-то надо!

Любой, кроме де Бофора, вздернул бы, скорее всего, бесстыжего правдолюбца на первом дереве, но у Бофора было доброе сердце и он жалел простых людей, что не раз ему ставили в вину. Он посчитал низким вымещать гнев на недостойного лотарингца на одном из его подданных. Герцог отпустил сержанта догонять своих, а сам поскакал к де Конде и нашел у принца Мадемуазель, которая приехала к нему за новостями.

Как только Мадемуазель узнала новости, она бросилась к своей карете и приказала везти себя в Люксембургский дворец, отцовскую резиденцию [10]. Прибыв туда, она ворвалась к мачехе, разнесла ее в пух и прах, заявив прежде, чем громко хлопнуть дверью, что «братца ее повесить мало, точно так же, как всех лотарингцев!». Отца своего ей не удалось увидеть, потому что он снова исчез и снова неизвестно куда. На этом Мадемуазель не успокоилась. Она отправилась прямиком к герцогине де Шатильон, чтобы высказать ей без прикрас все, что она думает о «ее переговорах с проклятым кардиналом. Шуры-муры эти только запутали все дело и дали негодяю Мазарини время подготовить свои подлости!»

Однако Изабель была не из тех, кто позволил бы у себя в доме наступать себе на ноги, пусть бы даже и принцессе королевской крови! Она посоветовала Мадемуазель отправляться со своими претензиями куда подальше, имея в виду: первое – и без Мадемуазель всем стало ясно, что Мазарини ведет нечистую игру, и второе – как только все это поняли, Изабель отказалась от приглашения и не поехала во дворец, и третье – лучше бы Мадемуазель разобралась с делами своих близких родственников, потому что Месье, ее отца, никогда не бывает на месте, когда нужна его помощь, а уж помощью своей лотарингской родни, о которой было сообщено с такой помпой, и вовсе не стоит гордиться! Карл сбежал тайком, как говорится, на цыпочках, унося в карманах золото, заплаченное за измену! И непонятно, почему сама Мадемуазель не перекупила этого корыстолюбца?!

– Я? Но скажите, с какой стати?

– Как самая богатая женщина Франции, вот с какой!

Возразить на это было трудно. От свой матери де Монпансье Мадемуазель унаследовала княжества Домб и де ла Рош-сюр-Ион, герцогства Монпансье и Шательро, графство д’О и другие графства, виконтства и имения. К тому же Месье рано или поздно должен был покинуть эту юдоль слез, переселившись в лучший мир и оставив своей единственной наследнице все, что имеет.

В двадцать шесть лет Анна Мария Луиза Орлеанская отличалась завидным здоровьем, величественной осанкой и великолепными волосами, отливающими рыжиной, однако красотой не блистала. Она выслушала не одно предложение замужества, но ни одно не приняла. Мадемуазель вела добродетельную жизнь амазонки и заявляла, что любовь – «порок несовершенных душ». Сама она желала выйти замуж только за короля, имея в виду при этом короля Франции, который был моложе ее на добрый десяток лет. По настоянию королевы Мазарини сделал все возможное, чтобы развеять эту надежду принцессы. С тех пор она возненавидела кардинала лютой ненавистью. Она не отказалась бы и от короля Англии, но для этого король должен был стать настоящим королем и воцариться на своем троне, тогда как несчастный Карл II продолжал скитаться по королевским дворам в поисках союзников, способных вернуть ему трон и Англию.

С недавнего времени Мадемуазель стала посылать нежные взгляды своему родственнику принцу де Конде. Произошло это после того, как до Парижа донеслись слухи, что супруга принца Клер-Клеманс чрезвычайно слаба, уже давно никуда не выезжает из Монтрона. Похоже было, что принц в самое ближайшее время мог остаться вдовцом. Конечно, де Конде королем не был, но зато он был прославленным во всей Европе героем, а слава стоила трона.

Однако вернемся к печальному дню постыдного бегства лотарингцев. Мадемуазель и герцогиня де Шатильон еще не закончили бурного объяснения, когда им доложили о приходе де Немура и де Ларошфуко. Господа приехали умолять Изабель продолжить переговоры с королевским двором. Извечные противники на этот раз были в полном согласии.

– Нет-нет, – запротестовала Изабель. – Я отказалась от последнего приглашения, туманно сославшись непонятно на что, а теперь буду вынуждена смиренно – да-да именно смиренно – умолять, чтобы меня приняли? Ни за что!

– Герцогиня достаточно усердствовала в переговорах, – подхватила Мадемуазель, – и вы сами видите последствия. Обольщая ее медовыми речами, Мазарини тайком обделал все свои делишки!

– Все это мы прекрасно знаем, – нетерпеливо согласился Ларошфуко. – Но и мы тоже можем действовать совершенно по-другому. Монсеньору нужно время, чтобы набрать новое войско. Вообразите, у него всего лишь шесть тысяч солдат, тогда как у Тюренна их по крайней мере вдвое больше!

– А откуда он возьмет это новое войско?

– Нам он не открывал этой тайны, но мы уверены, что он обратится за помощью к своей сестре, госпоже де Лонгвиль.

– И она с высокомерным видом королевы будет царить, попирая всех вокруг, а я с веревкой на шее и в смертной рубахе буду припадать к стопам Мазарини?! Вы этого хотите? – возмущенно спросила Изабель.

– Нет! Нет! – простонал де Немур, больно уязвленный воспоминаниями. – При чем тут смертная рубашка? Если хотите, я поеду вместе с вами, Изабель. Мысль отправить вас одну в логово к чудовищам для меня мучительна, поверьте!

– Вашими переговорами вы все испортите! – заявила Мадемуазель. – Сейчас самое время поднять на ноги весь Париж! Он уже показал, на что способен!

– Тогда нужно ехать не к кардиналу Мазарини, а к кардиналу де Рецу и президенту Виоле, – подсказала Изабель.

– Мы съездим к ним непременно, – уверил ее Ларошфуко. – Но пока мы просим вас, дорогая герцогиня, оказать нам услугу и поехать побеседовать с итальянцем!

Они так горячо ее упрашивали, что Изабель в конце концов сдалась, поставив условием, что никто не будет знать об этой поездке. Очень ей не хотелось выставлять себя на посмешище.

Никто не будет знать! Как же! 23 июня, когда герцогиня въехала в Сен-Жермен с небольшим сопровождением, которое отрядил с ней Конде, в Париже распевали песенку, сочиненную все тем же придворным поэтом Лоре, примерно такого содержания: «Герцогиня вновь едет во дворец. Доброе предзнаменование! Оно сулит примирение между королем, королевой и принцами. Может, тогда они оставят в покое провинции».

Во дворце ничего нового: обмен любезными улыбками, поклонами и реверансами, увертки и приторная фальшь, от которой Изабель едва не затошнило. Мазарини разыгрывал галантного кавалера, и его гостье очень хотелось отхлестать его по щекам.

Первые грозовые удары разразились, когда Изабель вернулась домой. В особняке гостей уже не было. Ларошфуко и де Немур присоединились к принцу Конде, собираясь сражаться вместе с ним. Мадемуазель поспешила к отцу в надежде – не преминем сказать, как обычно, напрасной, – что он соберет парижских почетных горожан и потребует от Парижа поддержки мятежных принцев.

Прекрасно понимая, что в разгар полыхающих вокруг Изабель событий ей понадобится дружеская поддержка, госпожа де Бриенн решила навестить свою подругу и нашла ее чуть ли не в слезах. Изабель не могла найти себе места, тревожась за участь принца, страшась, что его подстерегает смерть.

– Как бы меня ни уговаривали, мне нужно было оставаться с ним, а не заниматься шутовством у Мазарини, которого ненавижу, – твердила она. – И что привлекательного нашла в нем королева?!