Украденное счастье. Цветок на камне - Бекитт Лора. Страница 7

— Тебе не страшно выходить замуж? — спросила Эсма, заведомо уступая сестре.

— Что в этом страшного?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Гайда загадочно сверкнула глазами, взяла сестру за руку и прошептала:

— Хочешь совет? Когда ляжешь спать, подними рубашку, потрогай себя и представь, что это делает муж. Тогда ты наконец поймешь, что тебя ждет, и перестанешь бояться.

Эсма выдернула руку и покраснела от стыда. Ей и в голову не могло прийти заниматься такими вещами! Пожалуй, лучше сразу сказать родителям, что она не хочет замуж и не собирается выходить к гостям.

Она так и сделала, но Тарик был непреклонен. Эсма и Гайда должны надеть лучшие платья и постараться очаровать Хатема.

К пятнице Гайда была истомлена ожиданием, тогда как Эсма, будь ее воля, тянула бы время до бесконечности.

Эсма не стала долго раздумывать над своим нарядом: чем проще и строже, тем лучше. Она надела рубашку белого полотна и кафтан черного бархата с серебряной застежкой на груди и разрезами по бокам. Волосы заплела в две тугие косы и набросила на них прозрачную газовую шаль. В отличие от сестры девушка не стала белить лицо, сурьмить ресницы и брови и навешивать на себя множество звенящих украшений.

Эсма завершила приготовления первой. Ожидая Гайду, она с любопытством приблизилась к занавеске, прикрывавшей вход, нашла крошечную прореху и заглянула в парадную комнату, где сидели гости.

Девушка увидела почтенного мужчину, в бороде которого поблескивала седина, а рядом с ним — юношу в вышитом цветными узорами темном кафтане с широкими рукавами, красиво облегавшем стройное тело. Голову сына кади обтягивала суконная шапочка, его пальцы были изящными и длинными, а лицо… Взглянув на него, Эсма почувствовала, как что-то внутри взмывает ввысь и вместе с тем опускается ниже земли.

Хатем что-то говорил ее отцу. У него был приятный бархатистый голос, его красивые темно-карие глаза блестели, а кожа была гладкой и смуглой. Когда он улыбнулся, меж алых губ сверкнула полоска ослепительно-белых зубов.

Чтобы унять стук сердца, Эсма прижала ладони к груди. Почему она не надела яркую, как цветы рая, одежду, отчего не украсила себя похожими на звезды серьгами, не нацепила напоминающие радугу браслеты, зачем не распустила волосы, чтобы они струились, как Млечный Путь?!

Известно ли этому юноше, что она, едва ли не единственная из багдадских девушек, умеет читать и писать? Что ее интересуют не только наряды и безделушки, что она способна постигать красоту мысли и слова?

— Выбери меня! — прошептала Эсма, обращаясь к Хатему, а еще — к Богу.

Она совсем его не знала, но была готова выйти за него замуж. И пусть бы он сделал с ней то, что мог делать по праву мужа, она бы не испугалась.

Девушка была готова отдать сестре все, что имела, все, кроме этого юноши.

Эсма сделала шаг вперед и вошла в комнату зажмурившись, будто ступила в ледяную воду.

Открыв глаза, девушка увидела, что мужчины смотрят на нее с любопытством. Во взгляде сына кади вспыхнул интерес. Он ответил на ее приветствие и улыбнулся: Эсма впервые поняла, какие неповторимые чувства могут расцвести в душе, когда улыбка мужчины предназначена только тебе.

Ее счастью суждено было длиться всего лишь несколько мгновений, и Эсма это знала. Знала, что ее мечта умрет, едва родившись, потому что, когда в комнату войдет Гайда, взор Хатема будет прикован только к ней. Он станет следить за каждым ее движением, за малейшей искоркой в глазах.

Появилась закутанная в покрывало Уарда, а с ней — ее дочь.

Красота Гайды была подобна красоте диковинного цветка, щедро обласканного знойным солнцем и политого прохладной водой. От взгляда Хатема не ускользнули ни кокетливо опущенные ресницы девушки, бросавшие тень на нежные щеки, ни плавное покачивание крутых бедер, ни колыхание высокой и полной груди.

Лицо ее сестры казалось одухотворенным и умным, но во внешности Эсмы не было ничего соблазнительного, тогда как Гайда, казалось, исходила соками любви и жизни. Хатем мигом представил, как ложится с ней в постель, и это определило его выбор.

Рашид сообщил о решении сына на следующий день и сказал, что пришлет сватов. С тех пор Гайда говорила и думала только о свадьбе.

Чувства Эсмы были сложны, как узор, нарисованный хной на руках ее сестры в день, когда она сочеталась браком. С одной стороны, девушка искренне желала Гайде счастья, с другой — в ее душе прочно поселилось убеждение, что ей самой никогда не суждено познать взаимную любовь.

Когда девушка узнала о выборе Хатема, ее будто опалило огнем. Чувство уязвленного самолюбия настигло Эсму как удар и надорвало душевные силы.

Девушка решила, что никто никогда не узнает о ее чувствах, и мужественно выдержала свадьбу сестры. Она помогала Гайде одеваться и краситься, смеялась и шутила.

В ту ночь Эсма впервые спала в комнате одна. Постель сестры навсегда опустела — отныне Гайде суждено нежиться в объятиях Хатема. Подумав об этом, Эсма дала волю слезам. Первый раз в жизни девушка чувствовала себя не просто одинокой, а покинутой.

Через несколько дней сестра подробно рассказала, как прошла ее брачная ночь.

Дожидаясь Хатема в постели, Гайда так распалила свое воображение соблазнительными картинами, что оказалась совершенно готовой к тому, чтобы муж овладел ею. Несмотря на легкую боль, она получила огромное удовольствие от близости.

— Увидев кровь, он принялся меня благодарить и одновременно просил прощения. Потом спросил, согласна ли я повторить то, что мы только что сделали. Разумеется, я не стала ему отказывать. За одну ночь он оросил мой цветок пять раз! Он невероятно красивый и страстный! — Гайда зажмурилась от восторга. — И мы так часто занимаемся этим, что мне кажется, я скоро забеременею.

— Ты этого хочешь? — спросила Эсма.

— Конечно, я предпочла бы подождать, но ведь главный долг каждой мусульманки — родить своему мужу сына.

Гайда сдержала слово и приходила в родительский дом два-три раза в неделю. И когда они с Эсмой уединялись в комнате или в саду, Гайда подробно рассказывала сестре про свою жизнь. Хатем очень доволен ею, он осыпает ее ласками и подарками. Они изобретают все новые и новые способы доставить друг другу удовольствие и каждую ночь занимаются любовью.

— Хатем способен так сильно разжечь мою плоть, что я начинаю умолять, чтобы он поскорее оказался внутри, а он смеется и дразнит меня, — говорила Гайда.

Эсма сомневалась, что когда-нибудь сможет проявить такую пылкость. Пожалуй, Хатем правильно сделал, выбрав ее сестру. Когда Эсма, случалось, приходила к ним в гости, он держался с ней вежливо, но равнодушно. Все его взоры были устремлены на жену. Казалось, Хатем ослеп от блеска ее глаз и оглох от звука ее голоса.

Эсму сжигала и сушила тайная ревность; возвращаясь домой, она тайком плакала и грустила.

Тарик понимал ее чувства; желая загладить вину, он позвал дочь к себе, дал ей денег и предложил сходить на базар, чтобы она купила себе новую одежду и украшения.

Эсма поблагодарила отца, хотя знала, что покупки не доставят ей истинной радости. Однако вид шумного базара и гомонящей толпы неожиданно оказал на нее целительное воздействие.

Отныне красота Гайды надежно укрыта от посторонних взглядов, ею может любоваться только один мужчина. Сестра заперта на женской половине дома, занята домашним хозяйством, тогда как перед ней, Эсмой, простирается целый мир, разнообразный, интересный и яркий. Мир неразгаданных возможностей, мир, в котором ее поджидает неведомая судьба.

Эсма долго бродила по базару, наблюдая за людьми, прицениваясь к товарам, как вдруг увидела человека, которого почти позабыла за эти годы.

Между рядов неторопливым шагом двигался юноша. Он был одет так, чтобы не привлекать внимания, не казаться ни богачом, ни бедняком. Темно-синий полотняный халат, сыромятная обувь. В его внешности не было ничего примечательного, кроме одного — цвета глаз, прозрачных, как крыжовник, нежно-зеленых, как молодая трава.