Тайная жизнь растений - Сын У Ли. Страница 10

Как только я открыл дверь в комнату, я почувствовал: то, что я ищу — здесь, у меня закружилась голова. На секунду помутилось в глазах, и я, кажется, приложил руку ко лбу. Я почувствовал сбивающий с ног аромат, незаметно ставший частью меня самого запах — ее запах, запах Сунми. Комната брата пахнет Сунми. Здесь нет запаха брата (да какой у него там запах, я и не помню), здесь ее запах. Это было ошеломляюще и грустно. Они так тесно связаны, так близки. Я чувствовал невыносимую ревность к брату, которому принадлежал даже ее запах; в ярости я копался в его вещах. Из кучи фотографий, которые еще не были разобраны, выпало фото Сунми. Увидев ясную улыбку Сунми в окружении цветущих вишен, я, ни секунды не сомневаясь, схватил фотографию, как будто пришел сюда ради этого снимка. Когда я обнаружил рядом кассету с надписью «Ухёну от Сунми», думал, что у меня разорвется сердце. Взяв еще и кассету, я вышел из комнаты. Фотография опустилась на дно ящика моего письменного стола, а кассету я поставил в плеер. С этой минуты я не вынимал ее оттуда и сидел за учебниками, надев наушники, в которых играла песня Сунми, посвященная брату. Я открывал ящик и подолгу смотрел на ее лицо на фотографии.

Брат заметил неладное на следующий день. Удивленно склонив набок голову, он спросил, не заходил ли я случайно в его комнату. Я с невинным видом ответил, что ничего такого не было.

— Странно, куда же делось?..

Брат обшарил весь письменный стол, заглянул во все ящики. Потом стал искать в коридоре, в кухне, в гостиной. Я знал, что он ищет — фотографию Сунми и кассету. Но всем своим видом давая понять, что мне, якобы, ничего неизвестно, я надел наушники. Ее песня ласкала мой слух. И не только звук ее голоса был сладок для меня. Сюда примешивалось удовольствие от того, что я слушаю ее песню прямо у него под носом, а он не подозревает об этом. Больше всего я наслаждался чувством удовлетворения. Ведь в те минуты все было так, будто я отобрал Сунми у брата.

С того дня брат, уходя из дома, стал запирать комнату, открыто демонстрируя мне свое недоверие. Но в доме была запасная связка ключей от всех дверей, так что он зря старался. Я мог заходить в его комнату, когда мне вздумается, вдыхать запах Сунми, находить среди его вещей следы ее пребывания.

Однако я приходил в его комнату не только за этим. Много времени я проводил там, разглядывая снимки, сделанные братом. Небо охваченного дымом города, струи слезоточивого газа на фоне небесной синевы, потасовка стенка на стенку, перекошенные лица, взмывающие вверх дубинки, флаги в руках, искривленные губы, выкрикивающие лозунги — вот что я рассматривал подолгу. Эти фотографии показали мне, что происходит на улицах моего города. Помогли мне осознать, в каком мире мы живем.

Я не задавался вопросом, почему он снимает все это. Меня больше интересовало то, почему он не фотографирует ее. Среди снимков не было ни одного, на котором была бы Сунми. Может быть, и тот, что я украл, сделан не братом. Странно, ведь так естественно сфотографировать любимую девушку на фоне живописного пейзажа. Даже учитывая все его теории насчет честности фотографа и профессионального чувства долга. Нет, я этого не понимал. И как она могла влюбиться в такого парня? При одной мысли о Сунми мне становилось больно.

Как бы то ни было, она подарила ему еще одну кассету. Я удостоверился в этом лично в его комнате. У меня мелькнула мысль забрать у него магнитофон, но не хотелось так явно привлекать внимание, и я сдержался. Однако я вышел оттуда не с пустыми руками. Затаив дыхание, я унес с собой записи всех ее новых песен.

Пленка прокрутилась до середины, и зазвучал их смех — это была запись их шутливого разговора у брата в комнате. Она спела пару песен, а потом они начали болтать, и все это записалось на магнитофон.

— Красавица ты моя, — говорил он.

— А ты мое чудовище, — хихикала она в ответ.

— Спой мне ту песню, «Сделай фото души моей, мастер», — говорил брат.

— Ой, я как раз собиралась спеть эту, про мастера, — отвечала Сунми. — За дверью никого нет? — спрашивала она.

— Не волнуйся, мама еще не вернулась, отец ушел прогуляться, а этот чудик все равно в своей комнате занимается, — отвечал он.

Помолчав немного, она вдруг спросила:

— А что с твоим братом?

— В смысле? — переспросил он.

— Ну, во всех смыслах, — коротко ответила она.

— Хм, не знаю, о чем ты… в общем, можешь не волноваться из-за него, — говорил брат.

— А все-таки немного переживаю. — В голосе Сунми послышался смех.

— С чего бы? — неожиданно серьезно спросил брат.

— Странно, но я не могу точно сказать, просто какое-то… подозрение… может, это из-за его взгляда? — Слова Сунми заставили мое сердце биться чаще.

— Взгляда? — в вопросе брата чувствовалось беспокойство и настороженность. Он как будто доискивался чего-то. Как будто задавал вопросы сам себе.

«Взгляд?» — спросил себя я. О чем это она? Неужели она что-то читает в моих глазах? А ведь ей есть что прочесть в них. Если мой взгляд ее беспокоит, понимает ли она, почему, понимает ли, что у меня на душе?

— Когда он на меня смотрит, мне кажется, что в его глазах есть что-то такое… Я слишком подозрительная, да? Не знаю… — Сунми не договорила, она как будто что-то чувствовала, но то ли не могла понять, что именно, то ли стеснялась произнести вслух то, о чем смутно догадывалась.

— Странно как-то, — услышал я голос брата.

— Да нет, я вообще зря начала этот разговор. Я спою. «Сделай фото души моей, мастер». Споешь со мной?

Сунми ударила по струнам.

— Не глядя можешь играть? — голос брата утонул в звуках мелодии.

И началась песня.

С тех пор заходить к брату в комнату стало для меня обычным делом. Хоть я и пытался сдерживаться (я вовсе не считал свои поступки хорошими), искушение было слишком велико, чтобы с ним бороться. Как часто я будто невольно поднимался со стула, невольно брал связку ключей и шел в его комнату. Почти каждый день я открывал его дверь. Я ложился в его комнате, где витал тонкий аромат, принадлежавший ей, и слушал ее пение. В эти минуты мое сердце то стучало яростно, как стучат копыта лошадей во время забега на скачках, то становилось спокойным, как глубокое озеро в безветренный день. Сердце билось от волнения, от приступов нелепой ревности, но те моменты, когда я успокаивался, были гораздо опаснее. В комнате было так тихо, будто она была заполнена водой, я не мог противиться этой усыпляющей тишине. И случилось самое плохое.

Меня разбудил брат. Я представлял себе раньше, как это случится, но в реальности все было совсем не так, как я предполагал. Проснувшись от пинка, я не сразу сообразил, что происходит. Мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и осознать ситуацию. Однако через несколько секунд я понял, где лежу и кто этот человек, с перекошенным лицом смотревший на меня. Последнее, о чем я подумал — пения Сунми больше не было слышно.

В растерянности я вскочил на ноги, но тут же снова упал от удара ногой.

— Какого лешего ты делаешь у меня в комнате, сукин сын?

Брат был в бешенстве. Но его реакция казалось мне такой естественной и уместной, что я скрючился на полу, даже не пытаясь сопротивляться. Брат, видимо, тоже осознавая свое право на гнев, продолжал пинать меня ногами.

— Я так и думал, я подозревал. Вернусь домой — а тут явно кто-то побывал. И вещи пропадали. Если не ты, подонок, то кто мог это делать? Какого черта? Я не шучу, понял? Занимайся своими делами! Что ты тут делал, я тебя спрашиваю?