Эпопея любви - Зевако Мишель. Страница 30
Екатерина Медичи лихорадочно писала — перед ней на столе уже лежала груда законченных писем. Королева никому не доверяла и поэтому не пользовалась услугами секретарей, а всегда писала сама. При появлении Моревера Екатерина оторвалась от письма и знаком велела ему подождать, пока она закончит начатую фразу.
У Моревера было острое зрение, и он попытался прочесть адреса на запечатанных письмах, брошенных на столе. Ему удалось определить, что почти все послания были адресованы губернаторам провинций. Екатерина подняла голову и поймала взгляд Моревера.
— Пытаетесь узнать, кому я пишу? — спросила она. — Мне нравятся любопытные люди. Любопытство — признак ума. Ну-ка, отойдите к окну!
— Ваше Величество, поверьте, умоляю…
— Делайте, что вам говорят!
Моревер отошел к окну, выходившему во двор Лувра. Он почувствовал себя в опасности.
— Что вы там видите, во дворе? — спросила Екатерина.
— Человек тридцать курьеров; кони уже оседланы, похоже, ждут лишь приказа Вашего Величества.
— Хорошо, стойте там! — приказала Екатерина и, окончив писать, ударила в гонг серебряным молоточком.
Вошел вышколенный слуга, забрал запечатанные письма и, не произнеся ни слова, удалился. Моревер через две минуты увидел, как этот человек вышел во двор и вручил каждому курьеру по письму. Курьеры, вскочив на коней, ускакали, и двор Лувра опустел.
— В следующий раз, когда увидите своего друга, герцога Гиза, передайте ему, что видели, как мои курьеры отправились со специальными депешами к губернаторам провинций. Вы сообщите герцогу, что губернаторам разослан приказ собрать войска по провинциям и двинуться к Парижу, чтобы остановить безумцев, осмеливающихся плести заговоры против короля. Через несколько дней, господин де Моревер, армия в шестьдесят тысяч человек выступит на Париж и защитит короля.
По спине Моревера пробежал холодок: ему почудилось, что топор палача уже занесен над его головой.
— Я погиб! — прошептал он, склоняясь в почтительном поклоне. Екатерина посмотрела на Моревера, и во взгляде ее читалось презрение и торжество. Она, конечно, обманула его. В ее письмах к губернаторам содержался приказ задерживать любого курьера, направляющегося в Париж без специального пропуска, арестовывать беглецов из столицы и устраивать облавы на гугенотов.
— Если вы откровенны, сударь, — заявила Екатерина, — вашей жизни ничто не угрожает.
Моревер вздохнул с радостным облегчением — королева не собирается его арестовывать, она готова продолжить беседу, значит, он спасен!
— Как обстоят дела с заговором герцога Гиза? — холодно спросила Екатерина.
— Мадам, — ответил Моревер, делая невероятное усилие, чтобы казаться спокойным, — клянусь Христом, я в заговорах не участвую!
— Да вас никто и не причисляет к заговорщикам! Чтобы плести заговор, надо что-то из себя представлять. Но вы, конечно, прислушивались к разговорам и кое-что знаете…
— Мадам, все говорят, что Его Величество король не желает принимать необходимые меры против еретиков.
— Ну и что?
— Париж бурлит, мадам. Эти волнения могут быть использованы для того, чтобы аристократы, буржуа, простолюдины — словом, весь народ избрал герцога главой католической армии.
— А дальше?
— Это все, что я знаю, мадам…
— Лжете, господин де Моревер!
— Мадам, я и под пытками не смог бы сказать большего. Правда, я думаю… но это всего лишь предположения…
— Говорите же!
— Полагаю, утвердившись в Париже, как глава католических войск, герцог Гиз попытается использовать благоприятные для себя обстоятельства… чтобы непосредственно повлиять на короля…
«Похоже, он действительно ничего не знает», — подумала Екатерина.
Моревер воспрянул духом и вновь сделался спокоен.
— Сударь, — неожиданно сказала королева, — вы оказали мне большую услугу и, думаю, еще не раз окажете в будущем.
— Моя жизнь принадлежит Вашему Величеству, и вы можете располагать мной.
— Если герцог Гиз хочет стать вождем католиков, — заявила Екатерина, — пусть он им станет! Мне нравится, что он столь ревностно защищает католическую веру. Правда, это рвение толкает его к заговорам… для того, чтобы навязать королю свою волю. Но, думаю, он прав. А я помогу Гизу убедить короля, приведя в Париж целую армию. Теперь, что касается вас…
Королева проницательно взглянула на своего гостя, но Моревер мужественно выдержал этот взгляд, не показав, как он в глубине души испуган.
— Что касается вас, — продолжила Екатерина, написав несколько слов на листке бумаги, — вот что я могу для вас сделать…
Моревер попытался издали прочитать записку.
«Неужели это приказ о моем аресте и заключении в Бастилию?» — подумал он.
Но когда королева протянула ему бумагу, Моревер убедился, что это был чек на получение пятидесяти тысяч ливров из казны Ее Величества. Моревер почтительно, но сдержанно поблагодарил Екатерину.
«А он и вправду ничего не знает», — подумала королева, внимательно наблюдая, какое впечатление произвела на Моревера ее щедрость.
А вслух она произнесла:
— Назначенный час близок. Вам уже пора посетить каноника Вильмюра и проводить к нему вашего друга. Помните, мы о нем говорили…
— Мадам, — ответил Моревер, — моему другу уже заплачено. И пятьдесят тысяч ливров, которые Ваше Величество соблаговолили мне пожаловать…
— Они ваши — считайте эти деньги возмещением за необоснованные подозрения в ваш адрес, — и Екатерина обворожительно улыбнулась. — Кроме того, это благодарность за сообщенные вами сведения. Кстати, мне известно, что не без вашей помощи были арестованы два еретика. Между прочим, что с ними стало?
— Одного из них я освободил.
На лице королевы промелькнуло удивление и раздражение.
— Я спас от разъяренной толпы и освободил, — продолжал Моревер, — важную персону… Мне показалось, что Ваше Величество относится к нему с некоторым уважением… Этого гугенота зовут граф де Марильяк.
Королева оставалась совершенно спокойна, она улыбалась, делая вид, что услышанное ее совершенно не волнует. Но Моревер ужаснулся бы, поняв, что творится в душе Екатерины. Она заметила равнодушным тоном:
— Вы правильно поступили, отпустив Марильяка. Он один из моих друзей. А что с другим?
— С другим… Позвольте, Ваше Величество, напомнить вам о данном мне обещании.
— О каком обещании? — удивленно произнесла королева.
— Мадам, вы видите шрам на моем лице… я должен беспощадно отомстить за нанесенное оскорбление.
— Да, конечно, удар хлыстом… — вспомнила Екатерина.
— Да, мадам! Удар хлыстом… И около монастыря я захватил того, кто оскорбил и ударил меня!
— Шевалье де Пардальян…
— Именно он, Ваше Величество!
«Да этому Мореверу цены нет!» — подумала королева.
— Осмелюсь напомнить Вашему Величеству, что вы обещали отдать мне этого человека и позволили делать с ним все, что я захочу.
— Где же он? — спросила королева.
— Заперт в одной из келий монастыря.
— Куда вы хотите его поместить?
— В Бастилию… если Ваше Величество подпишет приказ.
— И что вы намерены делать с обоими Пардальянами?
— Как это «с обоими»?
— Ну да! Ведь отец, этот старый проходимец, уже сидит в тюрьме Тампль. Его захватили во дворце маршала де Данвиля. У маршала к нему свои счеты, уж не знаю почему, и он попросил меня подписать приказ о том, чтобы старого бродягу подвергли пыткам. Маршал хочет лично присутствовать на допросе. Но вообще-то это дело серьезное: ведь никакого суда не было. Признаюсь, Данвиль меня удивил — решил вдруг заняться не своим делом… Может, этому Пардальяну известны какие-то важные секреты?
— Ваше Величество, только прикажите, и я сумею вырвать у него любой секрет!
— Но у меня-то нет никаких причин ненавидеть Пардальяна-старшего; это у вас на него зуб.
— Но ведь его сын оскорбил вас в Лувре.
— Думаю, он сделал это неумышленно. Кроме того, этот юноша оказал большую услугу королю — он спас нашу кузину Жанну д'Альбре от неминуемой гибели. Бедная, бедная королева Наваррская! Ее смерть была для нас таким несчастьем!