Посланец небес - Браун Вирджиния. Страница 32

Чтобы не показать, что творится в ее душе, Ганна решила перехитрить его и закрыла глаза. Она была растеряна. Кровь ее бурлила, а мозг был опьянен новыми ощущениями. Ничто не спасало — даже этот последний бастион пал перед медленно накатывавшимся потоком, накрывшим ее с головой.

— Только миг, любимая, — шептал он ей на ухо, и Ганна вздрогнула от того, как он ее назвал, прежде чем до нее дошел смысл сказанного.

— Миг… что? — прошептала она в страшном предчувствии.

Ласковый смешок запутался в ее волосах, шевеля их медные локоны.

— Только на миг будет больно, — пообещал он.

В страхе от мысли, что ее не только заставили смириться помимо ее воли, но что это еще будет и больно, у Ганны вырвался жалобный стон.

— Это нечестно, — сказала она немного погодя, когда Крид лежал не двигаясь.

— Да, — согласился он, — нечестно.

— И ты все равно собираешься… сделать это?

— Да, — сказал он, играя ее волосами. — Потом ты узнаешь, почему.

— Сомневаюсь, — пробормотала она ему в плечо.

Он лежал на ней, и его ласки были нежными. А когда он настал, тот внезапный миг, когда ее словно пронзили ножом, она почувствовала, что ее тело разваливается на две половины. Ганна вытянулась, напрягла спину и стала втираться бедрами в листву, на которой они лежали. Ее дыхание превратилось в короткие вздохи, ее глаза были огромными и смотрели на Крида обвиняюще.

— Не двигайся, — сказал он, держа ее за руки, чтобы она не вырвалась.

Как будто она могла — как будто она могла двигаться! Его мощное тело лежало на ней, ноги и широкая грудь вдавили ее в мох и листья. И он был глубоко в ней.

Вот и покончено с ее девственностью. Слезы сожаления навернулись на глаза.

— Все?

От ее сердитого вопроса по его телу пробежала легкая дрожь, он покачал головой:

— Еще нет, любимая. Самое приятное еще впереди.

«Надеюсь», — подумала она. Было бы обидно, если бы этим все кончилось, особенно после такого долгого ожидания. Неужели из-за этого она потеряла свою невинность и достоинство? Просто невероятно, что мужчина и женщина так стремятся совершить этот акт, а его кульминация такая разочаровывающая.

Но потом Ганна поняла, что Крид ее не обманул. Когда он возобновил свои движения, боли не было, осталась только неистовая страсть. Его тело ритмично двигалось, и в ней снова появилось удивительное ощущение. Оно росло медленно — маленький сжатый бутон, распускающийся в цветок. У Ганны было чувство, словно она зависла в облаках и увидела каскад красок — голубых, зеленых и желтых, медленно опускавшихся с небес на землю. Почему же она раньше не знала, что человек может чувствовать в цвете?

Ее руки скользили по его влажному от пота телу.

«Вот на что оно похоже… это предвкушение… этот полет к звездам…»

В ушах стоял шум, напоминавший Ганне рев морских волн — пенистых гейзеров, вздымавшихся вверх только для того, чтобы разбиться о скалы. Вдруг ее тело вздрогнуло от бешеного, сладкого облегчения… Он держал ее мягко, с нежностью, и она удивилась: неужели это тот человек, который не прислушивался к ее просьбам, тот грубый человек, который, небрежно пожимая плечами, отметал все ее возражения? Да, это был он. И он целовал ее закрытые глаза, кончик ее носа и трепещущие губы — нежными и успокаивающими поцелуями. Ей казалось, что она подхвачена штормом и унесена из жизни. Ее всю трясло. Крид натянул на нее платье.

— Холодно? — мягко пробормотал он.

— Нет… это не то.

Он не стал расспрашивать, а просто покрепче обнял ее. Ей было хорошо в его объятиях.

В своей бурной жизни Крид забыл, как хороша и нежна бывает женщина, он почти не помнил, что бывают такие, как Ганна. Другие женщины не в счет; те, что смотрят на него пылкими, жадными глазами, когда он приезжает в город, и хотят только выудить у него побольше денег. Да, не так уж часто он слышал плач после своего ухода, просьбы остаться, но даже в тех редких случаях, он все равно не верил им.

У него и сейчас не возникло стремления отдаться во власть Ганны, но с ней он впервые почувствовал желание быть нежным. Она была закомплексованной, с одной стороны, и очаровательной, с другой: то она набожная, проповедующая особа, цитирующая Библию и с неодобрением относящаяся к его поступкам, взглядам и вообще к его образу жизни, то страстная, с горячими поцелуями и в то же время упорно сопротивляющаяся. «Хамелеон, — подумал он тогда, — она самый настоящий хамелеон, умеющий по желанию изменять свой цвет». Кто бы мог подумать, что она будет так его обнимать, так легко пойдет навстречу его желанию, его телу.

Крид слегка улыбнулся в ответ на ее испуг и вздохнул. Пыл угас, в Ганне вспыхнул огонь глубокого возмущения. Было ясно, что она раскаивается в случившемся! может быть, и не столько в том, что Крид силой овладел ею, сколько в том факте, что добился реакции ее тела.

— Вставай, — сквозь зубы сказала она, твердо решив прекратить их общение.

— Уже? — усмехнулся Крид. — А если я еще не готов к этому?

Она оттолкнула его. Он рассмеялся! И это после того, что случилось между ними! Это было возмутительно! Она хлестала его ранящими словами.

— Урод! Дегенерат! Насильник!

Разведя в сторону руки Ганны, он выдохнул ей в лицо:

— Ганна, поверь, это нормально, что женщине нравится секс, что она получает удовольствие от него, — начал он успокаивающе, но она перебила его.

— Удовольствие?! Да я все время чувствовала отвращение, — соврала она, чувствуя легкий приступ дурноты. — Это было мерзко, унизительно, отвратительно…

— Пожалуйста, больше ни одного слова, оканчивающегося на «тельно», — огрызнулся Крид, выходя из терпения.

— Слово «мерзко» оканчивается на «зко», — парировала Ганна.

Крид вскочил на ноги.

— Не могу сказать, что меня слишком задели слова о любви ко мне, — заметил он, нагнувшись, чтобы поднять свою одежду.

— Я тоже не могу сказать тебе этого, — ответила она, сдерживая навернувшиеся слезы обиды.

Она сопела, прижимая одежду к обнаженному телу, желая, чтобы Крид поскорее ушел — провалился сквозь землю, превратился в дым и испарился. Ее бессилие и растерянность усугублялись сознанием того, что ее тело ответило его телу, достигнув всепоглощающего чувственного единения. Неужели это она — та, что всегда ненавидела ложь? Почему же сейчас у нее нет воли признаться в том, что страстно желала его? Даже если он такой опытный мужчина, сумевший ласками спровоцировать ее на ответную реакцию, она все равно должна быть настолько сильной, чтобы превратить его победу в его поражение.

Ганна возмутилась, что Крид не отвернулся, когда она одевалась. На что он, затягивая портупею поверх своей кожаной рубашки, недоуменно поднял брови и сказал:

— Что теперь беспокоиться? Это все равно что закрывать ворота, когда корова уже сбежала.

И ей пришлось одеваться под его взглядом в серебряном свете луны. Она ненавидела Крида за его бесчувственность и бестактность. И только когда они вернулись в лагерь, она сумела его подколоть. Глядя в его бледное лицо, Ганна гордо заявила:

— Надеюсь, что Бог простит вам сегодняшнюю ночь, мистер Браттон, потому что, будьте уверены, я этого больше не сделаю никогда.

Оставив ее выпад без ответа, Крид молча наблюдал, как она пошла к одеялам.

11

Ганна проснулась раньше всех. Она лежала, прислушиваясь к уже знакомым звукам вокруг себя, — тоненькому писку ранних пташек и легкому шелесту деревьев. Было еще темно. Нежные краски рассвета только-только проявлялись, отодвигая холодную черную бархатистость ночи.

Она поеживалась, сонно разглядывая свисавшие над ней тени. Вот сосновая иголка оторвалась от своей ветки, упала на край ее одеяла. Высунув руку, Ганна кончиками пальцев коснулась острия иголки и укололась. Она положила палец в рот и поразилась нежности ее все еще синих губ. Как легко у нее появляются синяки, словно у спелого фрукта, не терпящего грубого обращения. Она должна быть более толстокожей и менее восприимчивой к опасностям, возникающим вокруг нее.