Мираж черной пустыни - Вуд Барбара. Страница 34

— Белый человек живет по лучшим законам, жена моя, — сказал Матенге молодой Вачере вечером, перед тем как покинуть ее навсегда. Он пришел в хижину в одежде белого человека, потому что святые отцы из миссии сказали ему, что нагота противна Богу Иисусу. — На земле новый век. Мир меняется. Нгай на своей горе мертв; теперь есть новый Бог. Неужели Дети Мамби должны исчезнуть с лица земли из-за того, что они отказались поклоняться новому Богу и следовать его учениям? Вспомни пословицу, которая гласит: «Красивая девушка всегда проходит мимо дома бедняка.

Неужели ты хочешь, чтобы другие племена этого мира прошли мимо двери дома какую?»

Вачера слушала мужа в тишине: она сдерживала слезы, чтобы не заплакать и тем самым не опозориться перед мужем. Маленький Кабиру, их сын, ползал рядом, не подозревая о том, что его отец уходит от его матери навсегда.

— Меня выбрали вождем, жена моя, и значит, мой долг заботиться о своем народе. Вспомни пословицу: «Стадо, ведомое хромым вожаком, никогда не достигнет зеленых сочных лугов». Я научусь читать, как это делает белый человек, и буду следовать заветам Бога Иисуса. Святые отцы из миссии показали мне изображение плохого бога, которого они называют Сатана: цвет его кожи такой же, как цвет кожи кикую. Они показали мне, что черный цвет есть зло, а я не хочу быть злом. Они помазали мне лоб и нарекли меня Соломоном, теперь это мое новое имя. Отныне я такой же, как и белый человек, я ему ровня. И мой сын, которого назвали Кабиру в честь его прадеда, пойдет в миссию, помоет лоб, получит новое имя и тоже станет равным белому человеку.

Матенге ушел, взяв с собой сына. Его не было шесть закатов, после чего он вернулся с ребенком и сказал:

— Теперь его зовут Дэвид, и он христианин. Белый человек будет относиться к нему как к брату. — Затем добавил: — Бог Иисус говорит, что я совершаю большой грех, имея больше одной жены. Ты огорчила меня, жена моя, тем, что отказалась подчиниться мне и переехать на другую сторону реки, как я приказал. Поэтому ты мне больше не жена. Отныне я буду жить как добропорядочный христианин, с Гачику и Нджери, моей дочерью, которую Иисус воскресил из мертвых. И когда придет мое время умирать, я воскресну, как обещает Иисус.

Когда он ушел, Вачера прижала сына к груди и зарыдала, оплакивая Матенге, словно тот умер. Для женщины кикую быть изгнанной мужем — самое страшное из несчастий, которые только могли обрушиться на ее голову. Следом за этим ее изгоняли из клана, и она теряла всю свою семью. Вачера оплакивала не только потерю любимого мужчины, но и пустоту своего чрева, на что была обречена все последующие годы. Она стиснула Кабиру и плакала, поливая его слезами, словно хотела смыть с него крещение белого человека, но потом, поскольку это было желанием человека, которого она отчаянно любила, назвала своего сына Дэвидом. Когда ее хижину снесли в пятый раз, она не стала ее восстанавливать, а пошла жить в хижину своей бабушки, где все трое жили в любви и согласии.

Бутылки были наполнены; пришло время возвращаться назад. Поскольку молодая Вачера несла еще и Дэвида, у старухи Вачеры было больше бутылок, и поэтому ее ноша была тяжелее. Согнувшись, почти уткнувшись лицами в землю, они молча брели через незнакомый лес к своей хижине возле резервуара Валентина.

Вечерний воздух был наполнен запахом дыма: мужчины жгли то, что осталось от гигантского фигового дерева; тишину реки оглашали скрежет пил и рев мотора трактора.

Вачера и ее бабушка вышли из леса как раз вовремя, чтобы увидеть, как древние корни, будто шишковатые старческие пальцы протестующей руки, вылезли из земли и взметнулись вверх, разбрасывая комки грязи. Обе женщины замерли на месте и уставились на происходящее. Бригада из десяти мужчин оттаскивала в сторону огромный пень и засыпала землей образовавшуюся яму. О массивном стволе и огромных ветках священного дерева напоминали лишь связки свеженарубленных дров.

Старуха Вачера медленно сняла бутылки со спины.

— Дочь моя, — сказала она, — отведи меня в лес. Пришло время мне умереть.

Молодая Вачера уставилась на нее во все глаза.

— Ты заболела, бабушка?

Знахарка говорила спокойно, однако в ее голосе слышались нотки усталости, чего молодая Вачера никогда раньше не замечала в голосе своей бабушки.

— Дом наших предков разрушен. Священная земля осквернена. Теперь здесь лежит великое таху. Время, отпущенное мне для жизни на этом свете, подошло к концу. Отведи меня в лес, внучка.

Ее протянутая вперед рука была твердой. Вачера поставила бутылки на землю, пересадила Дэвида на другое бедро и взяла руку бабушки. Они повернулись спинами к одетым в одежды белого человека мужчинам кикую, которые рубили священное дерево, и пошли назад в лес.

Они брели молча; только маленький Дэвид, которому было всего год и два месяца и который не осознавал обрушившейся на них катастрофы, гукал и ворковал. Несмотря на то что молодая Вачера отказывалась принять это, она знала, что ее бабушка на самом деле вот-вот умрет.

Они достигли безлюдного места. Бабушка села на грязную землю, усыпанную ветками и сухими листьями. Впервые за всю жизнь ее движения были похожи на движения старой женщины. Молодая Вачера изумилась тому, как быстро постарела ее бабушка. Уставшие суставы скрипели; руки и ноги не гнулись, а ведь менее часа назад, неся бутылки, знахарка была почти такой же проворной и бодрой, как и ее внучка, которая была на пятьдесят лет моложе ее.

Старуха Вачера сидела на земле, вытянув перед собой ноги.

— Скоро меня заберет к себе бог света, — тихо произнесла она. — И я буду жить с нашими первыми родителями, Кикую и Мамби.

Посадив Дэвида на землю, молодая Вачера сидела напротив своей бабушки и ждала. Случилось что-то ужасное, что молодая женщина представляла крайне смутно, что было выше ее понимания, но что однажды — она верила в это — она обязательно поймет.

— На землю кикую пришла печаль, — наконец произнесла старшая Вачера, ее дыхание становилось все тяжелее и тяжелее. — Пришло время перемен. Теперь я знаю, что родилась, чтобы увидеть закат кикую. Дети Мамби отвернутся от Нгайя, от своих предков, от законов племени. Они будут жить по законам белого человека, желая стать ему ровней. Древние традиции умрут и позабудутся. Матенге никогда не вернется к тебе, дочь моя. Белый человек приворожил его. Но мужчина, который когда-то владел тобой, не будет счастлив в своей новой жизни. Как гласит старая пословица, нож, однажды заточенный, режет и своего обладателя. Но его нельзя винить в этом, так как есть и другая пословица: «Сердце человека питается тем, что ему нравится».

Она замолчала. Солнечный свет начал медленно выползать из леса, оставляя позади длинные тени, похожие на змей, которые тянулись к женщинам кикую.

— Ты знаешь, дочь моя, что мы живем в своих потомках. Мужчина должен иметь много жен и много детей, чтобы наши предки могли жить вечно. Однако белый человек учит нас, что это неправильно. Мужчины кикую уже начали бросать своих жен. Скоро будет мало детей, и они не смогут принять все души умерших прародителей, поэтому духи наших предков будут бродить по земле неприкаянными. Скоро не останется ни одного фигового дерева, никого, кто будет общаться с нашими первыми матерями и отцами. Они канут в никуда.

Дрожащими руками знахарка сняла с запястья браслет — он был сплетен из ресниц слона и поэтому заключал в себе великую магическую силу — и протянула его внучке. Когда она заговорила вновь, ее голос стал еще тоньше, дыхание — еще более прерывистым и тяжелым. Казалось, что жизнь вытекает из ее старых косточек, точно так же, как вытекала она из корней умирающего фигового дерева.

— Сейчас ты съешь клятву, внучка. А потом оставишь меня.

С каждой минутой лес становился все более темным и зловещим. Из-за множества таящихся опасностей и злых духов кикую никогда не отходили ночью далеко от дома. Но молодая женщина хотела остаться со своей бабушкой до конца, покуда смерть не заберет ее.

— Я не позволю им забрать тебя, пока ты жива, — решительно сказала она, имея в виду гиен, которые уже начали приближаться к женщинам.